Не успели встретить Новый год, как пришел черед моего дня рождения. Я наотрез отказался от празднования, но, увы, хотя воевал я отчаянно, был побежден. В клубе Управления накрыли стол на двадцать человек (а могло быть и сто, дай им волю!). В общем, прошло все неплохо, были все наши инженеры с супругами, с китайской стороны присутствовал начальник строительства Сян Ли-сань и его зам. Чжоу Цюбо. Памятуя новогоднее обжорство (особенно утренние муки), я старался как можно меньше есть. Но зато, даже пытаясь растягивать каждую рюмку на два-три тоста в свою честь, все же выпил лишнего, в чем и раскаиваюсь.


Да уж… теперь руки совсем задубели, а главное — что писать-то? Выпил лишнего, пошел прогуляться к реке, мозги проветрить захотелось… А вечер был довольно теплый, кстати… был бы такой дубарь, как сейчас, этого бы и не случилось… хотя… пьяному и море по колено. Надо же, вроде тут низина и деревья вокруг, а ветер прямо пронизывает. Надо купить одежду потеплее, тулуп какой-нибудь…

Если так и дальше пойдет, зима будет очень холодная… Янцзы еще замерзнет чего доброго… а бывает такое? Надо спросить… В кармане письмо от Вали, она так расстроена, что он не смог приехать хоть на недельку… А он мог… нет, он не мог… Валя, Иришка… и этот поцелуй… Разве можно разлюбить Валю? Или можно любить двоих? Троих, пятерых… Такое предательство… он слишком много выпил… поэтому так и вышло… в воскресенье. Завтра партсобрание, а он не готов… Вчера взял с собой папку с докладом, думал, сядет в какой-нибудь беседке… все листы отсырели… сегодня уже не брал… Этот их поцелуй… то, как она отвечала… нет, он не был настолько пьян, он все прекрасно помнит, это он пошел за ней к реке, обнял ее, стал целовать, и она… Прикосновения ее губ… языка… ее напрягшегося тела, такая невыносимая близость… и желание… он чувствовал ее желание, но в тоже время… она так спокойна… она владеет собой… а у него в голове все смешалось… «Я люблю, но что будет дальше? Ведь это важно для тебя…» — это было в ее глазах, она молчала, но он все это слышал… или он слышал самого себя? Ну да, это же его мысли… Слава богу, что на следующее утро между ними все было так, как будто ничего не было… Остались на «вы»… О, черт, завтра же почту забирают, ему надо написать Вале. Вале. Валя ведь тоже очень красивая… да при чем здесь?! Да, он совершенно запутался, совершенно… Он вдруг увидел строгие глаза жены, желто-карие, с темной обводкой радужной оболочки… «моя тигрица» — шутил он, когда она смотрела на него так, как она умела смотреть, слегка сощурившись и поджав губы… еле заметные морщинки вокруг губ углублялись, расходились от носа веером… Случись прийти навеселе с какого-нибудь банкета или рыбалки, он встречал этот взгляд… ведь Валя выросла в глухой деревне и с детства ненавидит все это пьяное отродье с их мордобоем и поножовщиной… она даже запах алкоголя не может… и мат… если услышит от кого матерное слово, человек перестает для нее существовать… А как она в прошлом году вытолкала за дверь тех двоих из Главка! Принесли коробку, якобы от сотрудников, ко дню его рождения… он их поблагодарил, пригласил в дом… ему и в голову не пришло, что это взятка. А Валя сразу поняла, налетела на них, схватила коробку и как швырнет на лестницу… сухая колбаса и балык поскакали по ступенькам, а трехлитровая банка с черной икрой разбилась прямо у двери… Ему никогда не стать такой цельной личностью… И что бы она сказала… как бы смотрела на него теперь… нет, об этом пока лучше не думать…


Хм, забавная притча, как там… надо вспомнить… Конфуций однажды услышал прекрасную мелодию и после этого три месяца не ел мяса и сказал ученикам: «Даже не думал, что из-за музыки дойду до такого!» Вот именно, что не думал… что дойду… Вместо того чтобы встречать вместе с семьей Новый год… и день рождения, он сидит на холме и следит за туманом… Сон еще такой странный приснился… в море невозможно войти — с виду вода, а на самом деле сплошные водоросли, но самое странное — это небо. Все черное-пречерное, без звезд, пугающе черный купол, и это средь бела дня… и только в самом центре сохранился небольшой кусочек голубого с облаками… А он стоял и думал, что наверное так надо — небо специально расчистили, чтобы лучше было видно, как летает искусственный спутник Земли, запущенный в октябре… и его переполняла гордость за свою страну… но спутник так и не показался. А потом они ехали с НЕЙ на машине, и он был за рулем… хотя водить не умеет. Руль крутился очень легко, он вел одной рукой, она что-то рассказывала, смеялась, он тоже… Было так хорошо… лето, горы вокруг, скорее скалы… такой необычной формы, как будто кто-то попробовал вырезать огромные скульптуры, но не закончил… совсем пустая дорога, они едут все быстрее… вдруг… он понимает, что уже не управляет машиной, она несется сама собой, Сян-цзэ кричит, он… кажется тоже что-то кричит, впереди крутой поворот, справа пропасть, он резко выкручивает руль и… дальше он видит, как их машина врезается в скалу… такая белая машина… видит их самих, вернее их тела, они лежат на дороге, все в крови… он видит это со стороны, он стоит в воздухе, а вокруг по-прежнему никого, одни сплошные горы… и все это не так страшно, но вдруг… Вдруг его поражает мысль, что если они погибли, почему же ее нет рядом с ним?! Он оглядывается вокруг, но ее нет, только это безжизненное тело внизу, он совершенно один… Ужасный сон, понятно, что ничем хорошим это у них не закончится… Хотя… нервы ни к черту, выпил лишнего, полез к ней, похотливая свинья… неудивительно, что ночью ему такое… можно и так считать…

* * *

Доктор Кемниц по-прежнему чувствовал себя чужим на этом празднике… жизни? Скорее, ежеминутной борьбы за ее продолжение… Вот уже неделя, как он появился в терапевтическом отделении, но пока что все складывалось ужасно. Коллеги относились к нему доброжелательно, даже хвалили за мастерское попадание в вену, да и техническая работа вроде получалась, все эти катетеры-венфлоны, рентгены, кардиограммы… Тем не менее, док был близок к нервному срыву, и причина серьезная — он не понимал больничный иврит… Как будто вдруг что-то выключилось в мозгу, и все… Нет, в магазинах он по-прежнему мог объясниться, понимал фразы прохожих на улице… но стоило ему переступить порог больницы и увидеть сверкающие мраморные полы, бесшумные стеклянные лифты, полупрозрачные сиреневые стены, каталки с больными, увешанными датчиками, мониторами и прочими хитрыми аппаратами… так вот, стоило Давиду Ильичу увидеть все это, как у него предательски слабели колени, учащалось сердцебиение, в животе щекотало… дальше он, как правило, на полном ходу впечатывался лбом в стеклянную перегородку вестибюля… прозрачную, но все же с контурами разных рыб, с контурами! Просто как дурак… и очень больно. С восьми до девяти все, кроме старших врачей, берут у больных анализы крови, и это самое лучшее время… тут все ясно, хотя всякое бывает… Бывает, пациент хватает за руки, что-то бормочет, а что? Приходится срочно звать кого-нибудь… Муки Давида Ильича начинались после утренней линейки, когда надо было выполнять указания старших врачей, так называемых синьоров… Синьоры, да и не только они, все… все в больнице говорят на жуткой тарабарщине, глотают окончания, бросают что-то на бегу, поди разберись… Это врачебный сленг, какая-то гремучая смесь иврита, латыни и английского… даже обычные слова зачем-то сокращают, и все довольны… Нет, кое-что он, конечно… но слишком часто приходится переспрашивать, некоторых это явно раздражает, «слиха, слиха…»[25] и бегут дальше… и все понимают, что он тут ненадолго… Он завел уже специальный блокнотик, куда по-русски записывает всякую абракадабру. Спасибо Мише с Ильей, что помогают расшифровывать… К тому же доктор Кемниц прекрасно сознавал, что он сутул, нелеп, закомплексован и до сих пор не накопил на новые зубы… и машина его сплошное посмешище, правильно жена говорит… На больничной стоянке его дряхлый «пежо» как бомж затесавшийся…

— Шалом! Ма шаа?[26]

— Шалом… Эсэр пахот рэва…[27]

— Тода![28]

Да… это он в состоянии… ответить, который час. Хотя этот Моти говорит довольно четко… несмотря на свой гнусавый голос и тягучий иранский акцент…

Да, уже без пяти двенадцать… взять еще компот? Доктор Кемниц заканчивает свой обед в комнате персонала, это передышка — утренние назначения он уже выполнил, а новую «разнарядку» все получат после обхода, примерно через час… Вместо того чтобы пойти за компотом, Давид Ильич продолжал наблюдать за Моти. Да уж, персонаж. Разлил половину супа, пока нес… И как можно так ужасно есть, роняя куски? А вся борода уже в крошках… Набросился на еду, как будто за ним гонятся… Да, пожалуй, что только Моти, врач-стажер из Ирана, был еще нелепее, чем он… Лет пятьдесят, очки с двойными стеклами, а в толстенных дужках спрятан слуховой аппарат…

Говорят, он преуспевал, держал в Тегеране частную клинику, но увлекся сионизмом и переехал в Израиль… Миша рассказывал, что сначала Моти вместе со всеми брал анализы крови, в вену не попадал ни с первого, ни с третьего раза, но не отступался, а продолжал колоть и колоть, пока не достигал результата, а при снятии кардиограммы он умудрялся так запутать провода, что несчастного пациента потом долго освобождали… Вскоре больные его уже знали, и если Моти приближался к палате, все ходячие разбегались, а лежачие истошно кричали, умоляя их выписать… В итоге его стали посылать с анализами только к полным маразматикам… Зато крупный теоретик, вечно что-нибудь цитирует: то двухтомник Харрисона, то какую-то периодику, особенно на утренней линейке… Как ни странно, Минздрав направил Моти не на курсы переподготовки, а сразу на стажировку в отделение, наверное, потому, что он привез с собой многочисленные рекомендации иранской профессуры… А может, дал большую взятку, хотя в Израиле с этим… да нет, вряд ли… Теперь, когда стажировка Моти подходит к концу, все с нетерпением ждут, как же заведующий отделением профессор Гарти решит вопрос о его аттестации… Ладно, позлорадствовал… Моти давно и след простыл, а он все о нем… Наверное, Миша уже ставит иглы, надо зайти в седьмую… При мысли о седьмой палате Давид Ильич всегда ощущал тревожное волнение, радостное предвкушение, скрытую гордость, мужественную сдержанность, собственную значимость… в конце концов. Когда он узнал, что Миша Шам увлекается акупунктурой, хотел тут же с ним поделиться, что он и сам, он тоже… но в поток Мишиной речи вклиниться не удалось, потом они пошли смотреть эту девушку, случай и правда странный, надо над ним поразмыслить… тем более, что эту больную разрешил колоть сам Гарти, и только из уважения к Мише, вроде тот избавил профессора от лицевого тика… или… не важно. И доктор Кемниц решил — какого черта он будет выпячиваться, да еще в первый день? Все равно однозначных рекомендаций дать невозможно… Кто он тут такой? Врач-стажер общего профиля, младший врач на побегушках… Понаблюдав за доктором Шамом, Давид Ильич вынужден был признать — тот все делает правильно, Хэ-гу, Шау-сань-пи, Цюй-чи…[29] вот только… похоже, все это не радикально. Надо бы попробовать ежедневную стимуляцию Шан-ян, причем задействовать при этом два непарных меридиана… Да. Он сегодня же поговорит с Мишей…

— Привет, Додик! Уже поел? — Доктор Шам садится за его столик, надо же… значит, он опоздал.

— А, привет, как дела?

— Все отлично! Слушай, Додик, я тут замотался немного, а мне еще иглы надо поставить… сбегаешь в лабораторию, ладно? Надо разобраться, у них вчерашние анализы Доры Фиш где-то затерялись, я брал кровь на газы…

Додик. И так всю жизнь… А ведь он никому Додиком не представляется, но все как один… Это была еще одна пытка Давида Ильича, Давид — это красиво… Башня царя Давида, мигдаль Давид… не говорят же, мигдаль Додик…

— И, кстати, если не найдешь, заскочи в приемник, может, они их туда по ошибке… у Дины спросишь, договорились?

— Да без проблем, слушай… я вообще-то собирался в седьмую, хотел с тобой поговорить, может, тогда сейчас?

— Давай, чего у тебя?

— Я насчет акупунктуры… Я же этим в Союзе много лет занимался, и довольно эффективно… вот…

— Правда? Ну да, я уже понял, что ты интересуешься… и что?

— Ну вот, после института я работал на Харьковском трубопрокатном, в медсанчасти, а китайской медициной я увлекся еще со школы, у меня же дядя был профессор Русецкий, вернее, тетин муж… не важно, так вот…

— Подожди, это который с Вограликом? Я же по ним учился!

— Ну да, ну вот, я директору предложил создать кабинет рефлексотерапии при заводе, там же у них вредное производство, понимаешь… а! Я же его дочку вылечил от бесплодия, хотя не важно, потому что и так иглы многим помогали, особенно от болей в спине… Короче говоря, мы за счет завода закупали все лучшее, и я даже монографии из-за границы выписывал, мне их переводили, в общем, я все время был в курсе… И в коме тоже был один мужик, мой сосед, нет, я не сто процентов уверен, что это я его вывел, с комой же знаешь как… хотя, вообще-то, я почти уверен, да… у меня же и методика своя была, я просто не успел ее зарегистрировать, вообще подумывал в Ленинград перебраться, во Всесоюзный институт рефлексологии… думал, поработаю годик-другой, защищу диссертацию, все такое… но тут началась перестройка, а потом меня вышвырнули из страны… до сих пор себе простить не могу!