Барбара Эвинг - Гипнотизер

— Да, это удивительно.

— Интересно, как бы ему понравилось жить в доме, населенном одними женщинами? — сказала Рилли.

— Тысяча чертей! — воскликнула Корделия, на мгновение представив Моргана в одной комнате с миссис Спунс и Региной. — Налей-ка мне портвейна!

Отправив письмо, они не ожидали прихода лорда Эллиса, но в то же время были готовы к тому, что увидят его.

— Никто не захотел бы находиться на месте леди Эллис, — твердо заявила Рилли на следующий вечер, когда они сидели у камина. — Он очень сильно постарел.

Она закончила подсчитывать дневную выручку. Кроме того, ей каким-то образом удалось раздобыть маленькую елку.

Корделия рассмеялась в ответ на ее слова.

— Да, никто не захотел бы оказаться на месте леди Эллис, — согласилась она. — Мне повезло.

Она выпила портвейна. Рилли подняла глаза на Корделию, чтобы убедиться, что подруга говорит серьезно. Сама Рилли была занята тем, что привязывала крошечные свечки к веткам ели.

— Следи за тем, чтобы я и близко не подходила к утюгу, — резко сказала она. — Когда он придет. Если придет.

Шторы все еще не были задернуты, и холодный свет яркой луны заливал сад и охранявшего их ангела.

— Я уверена, что он придет в своем корсете, — заметила Рилли, помолчав секунду и снова взглянув на Корделию. — Как же тебе идет голубой цвет, Корди! Если он попросит принять его, обязательно выйди к нему в этом платье. У тебя есть серьезное преимущество, — ты видела его постаревшее лицо, а он тебя не видел, и ты сохранила свою природную красоту. Как, наверное, расстроится лорд Морган Эллис!

— Я должна пройти через это испытание, если он соблаговолит прийти, но ты все равно не позволяй мне даже приближаться к утюгу, — повторила Корделия.

Она наблюдала за Рилли, которая все еще была занята свечками.

— Прошу тебя, не устрой в доме пожар с этой своей затеей!

— Я зажгу их только на Рождество, как советуют в газете.

Корделия рассмеялась.

— К этому времени дерево засохнет!

— Нет, осталось всего несколько дней. Я его буду поливать!

Они услышали стук в дверь.

Они услышали, как Нелли взбежала вверх по ступенькам.

Когда они услышали голос у двери, Корделия, несмотря на свое смешливое настроение, несмотря на весь гнев и презрение, побелела как мел. Неужели он явился так скоро?

— Нет, я не смогу этого сделать, — прошептала она. — Я убью его.

Она бы выскользнула в сад, если бы Рилли не удержала ее.

— Вы не закончили разговора, Корди, — произнесла Рилли торопливо. — И я тебе уже говорила, что в этом светлом платье ты выглядишь потрясающе.

Корделия словно не слышала, и Рилли слегка встряхнула ее.

— Это надо сделать и ради себя, и ради Моргана. И ради Гвенлиам, и ради Манон. Тебе придется пройти через это испытание. Я буду в соседней комнате. Если понадоблюсь, тебе достаточно постучать в стену.

Рилли вышла из комнаты. Было слышно, как она холодно обменялась приветствиями с Эллисом. У Корделии было всего несколько секунд, чтобы прийти в себя: она стала у высокого окна, которое выходило в сад, освещенный яркой-яркой луной, и глубоко вздохнула, словно желая себя загипнотизировать. Рилли права: она имела неоспоримое преимущество — он не видел ее. Да, одна прядь ее волос побелела после памятного разговора с юристом на Стрэнде, но в остальном она была такой, как прежде, — прекрасной, изящной и чарующей. Она ждала появления мужчины, который изменил ее жизнь. Того самого мужчины, который оценил ее жизнь и ее детей в двести гиней.

Эллис вошел, окутанный ароматом виски и масла, которым щедро смазал свои редеющие волосы.

Корделия повернулась к нему, не сказав ни слова. Он был удивлен, отвел взгляд, но затем пристально взглянул на Корделию. У него было очень красное лицо. Она заметила, что он сохранил осанку (благодаря корсету?).

Около минуты они стояли так, не произнося ни слова. Сквозь незашторенное окно они как будто видели старый каменный замок и яркие полевые цветы, которые танцевали на ветру, налетавшему со стороны переменчивого моря. Они вдруг очутились здесь, в погруженной в тишину комнате в Блумсбери: память о потерянных днях, которые нельзя было вернуть, снова ожила.

И внезапно Морган Эллис мучительно ясно осознал, что прошлое уже никогда не возвратится. Никакие деньги на свете не смогут совершить чуда и вернуть его в то время, когда он был молод и полон сил, когда он был влюблен. И это ужасающее осознание заставило его вскрикнуть: Корделия стала свидетелем страданий человека, который всю жизнь не смел оглядываться, боясь того, что он может увидеть в своем прошлом.

Рилли сидела в своем маленьком кабинете и производила расчеты, сортировала бланки и счета, однако мыслями была в соседней комнате. Там стояла тишина, и Рилли расслабилась. Она не слышала крика: у нее затеплилась надежда на то, что они придут к разумному соглашению. Ради детей. Рилли представляла Корделию в роли волшебницы из сказки, которая осчастливит собственных детей. Мальчик в доме… Это было бы прекрасно. Корделия была бы счастлива, если бы ее сын жил с ними. И на мгновение Рилли перенеслась мыслями в собственное прошлое и представила своего Эммануэля, которому в эту пору исполнилось бы почти пятнадцать.

Стрелки часов тикали. Пробил новый час. Как долго они говорят, но ведь им надо решить, как распорядиться собственной жизнью. Рилли быстро поднялась наверх, чтобы проверить, как чувствуют себя мать и Регина. Когда она спустилась, дверь в гостиную была все еще закрыта. Однако тишина в доме начала беспокоить Рилли. Она боялась прервать чужую беседу, но была не в силах справиться с волнением. Может, они снова обрели друг друга и ее приход вызовет только замешательство? Вскоре, однако, оставив хорошие манеры, Рилли решила все-таки узнать, в чем дело. Она вежливо постучала в дверь, ответа не последовало. Она открыла дверь и вошла.

Незажженные свечи… Рождественская елка отбрасывала тень, занавески колыхались на ветру, французские окна, ведущие в сад, были открыты и вели в темноту. Комната была пуста.

О люди добрые, внимайте

Тем строкам, что написаны для вас!

Быстро шляпы свои снимайте!

Убийство жуткое случилось в этот час!

Кровь пролилась — осталась тайна…

Уличные продавцы газетных листовок ликовали и пели на публике, пытаясь привлечь внимание прохожих, хотя пение в общественных местах было запрещено вот уже много лет, согласно принятым законам о бродяжничестве. Однако в случае, подобном этому, нельзя было не спеть. Издатели, продавцы, сочинители грошовых памфлетов — все эти люди не могли поверить в свою удачу. Они не успевали напечатать нужное количество экземпляров листовок, потому что в сегодняшнем происшествии соединилось то, о чем мечтает любитель «жареных» фактов, и то, что продается с молниеносной быстротой, — случилось убийство представителя знати. Печатные станки Лондона работали без перерыва всю ночь. Тысячи листовок появились наутро с одним и тем же крупно выделенным заголовком: «Убит аристократ». Они моментально разошлись по всей стране. Выудив информацию из уважаемых газет, издатели дешевых листовок попытались раздуть драму до невероятных размеров. Статейки без авторства из серии «Жуткие убийства», которые так любила Регина, обычно имели заголовок: «История шокирующего убийства из первых уст». В статье говорилось: «Убийство лорда Моргана Эллиса, наследника титула герцога Ланнефида, потрясло страну: пожалуй, это самое громкое преступление за всю историю криминальной хроники Лондона. Тело убитого было обнаружено вчера».

Тело едва остыло, но это не останавливало ни журналистов, ни уличных продавцов. Более серьезные издания тоже выражали негодование, но гораздо меньшим шрифтом: «Сын и наследник герцога Ланнефида найден убитым при невыясненных обстоятельствах на площади Блумсбери».

«Утренний вестник» немедленно разразился критическим обозрением: «Ужасающее убийство представителя аристократии во вполне благополучном районе Сити должно быть немедленно расследовано полицией, которая, к сожалению, в случаях, подобных этому, как правило, проявляет некомпетентность и медлительность. Мы требуем, чтобы на улицах города была обеспечена безопасность, и выражаем горячую надежду на то, что недавнее реформирование детективного отдела полицейского управления позволит профессионалам быстро и эффективно разрешить этот вопиющий случай, который наполняет ужасом сердца всех неравнодушных людей».

Генеалогия Ланнефидов по валлийской линии обсуждалась едва ли не в каждом доме за завтраком: конечно, об этом говорили в Мэйфере, но с гораздо большим интересом отнеслись к этому вопросу в других районах столицы: в Клепхеме, в Уайтчепеле и даже в трущобах Сент-Джиллса. Людей интересовало и то, являлись ли лорд и леди Эллис известными меценатами. (В последнее время леди и джентльмены активно занимались благотворительной деятельностью, словно желая откреститься от своих часто не совсем безупречных с точки зрения репутации предков.) Никто не мог ответить и на вопрос, были ли в этом роду миссионеры. Или, возможно, они оплатили благородный труд одного из них? Информация, иногда, впрочем, граничащая с дезинформацией, выходила из-под каждого печатного станка в Лондоне. Неоспоримые же факты сводились к следующему: убитого звали Морган, лорд Эллис, 55 лет, он был наследником герцога Ланнефида; вдова покойного, леди Розамунд Эллис, дочь герцога Арботема, приходилась кузиной ее величеству королеве. Одна из дочерей покойного всего несколько недель назад стала герцогиней Трент.

На Оксфорд-стрит то и дело слышалось: «Кровь пролилась на площади! Жутчайшее убийство! О благородный лорд, павший жертвой! И небо, и земля скорбят о нем!»

Семья убитого была избавлена от необходимости появляться на публике. Слуга, приближенный к семье покойного, подтвердил личность убитого во время вскрытия, которое проводили два хирурга из больницы Гая. Их пригласили в маленькую комнату на верхнем этаже полицейского участка на Бау-стрит. Общественность была вскоре проинформирована через вездесущих газетчиков об обстоятельствах, при которых обнаружили тело убитого: проходивший около полуночи по площади Блумсбери лакей заметил бездыханного лорда. Лицо убитого господина было в шрамах и царапинах, из чего можно было предположить, что перед смертью он пытался защитить себя. Причиной смерти, однако, стали многочисленные ножевые ранения и последовавшая вследствие этого потеря крови. Сам же лакей был накануне вечером в услужении одного герцога: заподозрить его в нечестных показаниях было трудно. Относительно орудия убийства возникли разногласия: одни утверждали, что лорд был заколот шпагой времен Наполеона, другие склонялись к мысли о том, что несчастный убит грошовым ножом, которые продают в трущобах Сент-Джиллса. Поблизости обнаружили известного в округе бродягу, который спал «как убитый» (так говорилось в одной заметке в «Таймс»). Его нашли в дальнем конце площади за кустами. Сообщалось также, что неподалеку от упомянутого выше человека подобрали не до конца определенное орудие убийства. Конечно, бродягу немедленно сопроводили в участок, хотя бы потому, что бродяжничество само по себе было правонарушением (особенно в районе площади Блумсбери, которая считалась вполне респектабельным местом). В качестве кого задержали этого человека — подозреваемого в убийстве или попрошайки, осталось неясным, однако перспективы несчастного в любом случае казались незавидными.

В огромном доме на площади Гросвенор шторы были плотно закрыты, а большая входная дверь заперта на замок. Назойливых любителей разузнать побольше выпроваживали от входа три констебля. В комнатах царили мрак и тишина: задернутые шторы, закрытые двери, роскошные, хранящие следы богатства темные комнаты, и неожиданный бой часов. В огромной гостиной на первом этаже, пропахшей медикаментами и алкоголем (хотя, возможно, запах алкоголя исходил от вечно открытых склянок с лекарствами), находился низкорослый глава клана, погруженный в ипохондрию, — герцог Ланнефид. Он возлежал на большом диване, на подушках, отчего его маленькая фигурка казалась еще меньше. Его переполняли эмоции: какой скандал, какой стыд, какая потеря, какое неудобное стечение обстоятельств! Семья даже не могла заняться приготовлением к похоронам, поскольку тело лорда Моргана Эллиса все еще находилось в участке, где над ним колдовали хирурги и полисмены.

Позже, когда этот ужасный день подходил к концу, в дом на площади Гросвенор допустили (хотя и неохотно) инспектора полиции и констебля; инспектор представился господином Риверсом из нового детективного департамента полиции Метрополитен, а констебль — господином Форрестом, его помощником. Инспектор держал в руках маленький незаметный сверток, завернутый в газету.