Накануне инспектор, обратившись к своему помощнику, довольно небрежно бросил необычную фразу: «Я всегда ищу горе». Констебль, скорее, ожидал, что его пошлют искать отпечатки пальцев или клочки одежды, а не горе, однако инспектор Риверс имел репутацию гения расследований, а у констеблей пользовался глубоким уважением. Двое полицейских выдержали плохо скрываемое презрение лакеев, пока вели беседы с другими слугами, а их было не менее двадцати. Все показания в основном совпадали: лорд Морган Эллис вышел из дома накануне вечером около семи часов. Если в семье и имелись секреты, то о них не вспоминали. После этого полисменам пришлось выслушать оскорбления от самого герцога, который принял их в гостиной, временно превращенной в лазарет.

— Вы нездоровы, милорд? — вежливо поинтересовался инспектор Риверс, входя в комнату.

В ответ раздался возмущенный крик. После такого неприятного начала полисменам было обещано, что их выкинут с работы и герцог лично об этом позаботится, если тело лорда Моргана не выдадут немедленно семье, которая, в силу своего знатного положения, не привыкла плясать под дудку каких-то хирургов-шарлатанов. И так далее в том же духе. Инспектор и его помощник стоически выдержали эту атаку, продолжая стоять в дверях. Решив сделать паузу и выпить чего-нибудь освежающего, герцог махнул слуге, который тотчас принес ему виски, а инспектор Риверс, воспользовавшись заминкой, прошел дальше в гостиную. Он спросил, можно ли ему поговорить с другими членами семьи.

— Что, черт побери?! Немедленно убирайтесь вон! — осыпая Риверса проклятиями, прорычал герцог и дал знак слуге налить еще виски.

Он считал себя выше закона, ему не о чем было говорить с обычными людьми, которых по ошибке допустили на порог его временной спальни. Возможно, его возмутительное хамство и было горем, которое требовалось найти, — кто знает?

В комнате установилась тишина. Было очень холодно: огонь в камине, казалось, не согревал, а лишь на мгновение обжигал воздух, пропитанный запахом лекарств. Инспектор и его помощник рассматривали картины на стенах: битвы, замки, изысканный портрет Уильяма IV (как будто новая юная королева не взошла до сих пор на трон). И вдруг они заметили какое-то движение: юноша, светловолосый, небольшого роста, направлялся в дальний угол комнаты, в которой все шторы были плотно задернуты. Добравшись до места, он быстро склонился над шахматной доской, и только маленькая лампа освещала поле игры. Наверное, это и был нынешний наследник герцога Ланнефида, новый лорд Эллис, которого звали Морган. Старик не заметил его появления, а полисмены не стали акцентировать на этом внимания.

— Я прошу прощения у вашей светлости, — произнес наконец инспектор, — за то что беспокою вас в столь трудный для вашей семьи час. Я хочу заверить вас, что тело вашего сына будет возвращено вам сразу после соблюдения всех необходимых в такого рода случаях формальностей. А пока, боюсь, нам придется попросить позволения побеседовать с вашей невесткой и ее детьми, так же как и разрешения поговорить лично с вами.

По тому, как юноша склонил голову над доской, инспектор мог предположить, что он внимательно слушает.

— Нет никакой необходимости разговаривать с кем бы то ни было в этом доме. А зачем вам надо говорить со мной и тратить попусту время, я просто не могу себе представить! Я болен! Я болен — только посмотрите на меня! Я не могу даже ходить! Почему этот парень застыл в дверях?

— Как я уже объяснил вам, это мой помощник, сэр, его имя констебль Форрест.

Герцог бросил на молодого человека испепеляющий взгляд (инспектор лично был этому свидетелем), и констебль даже сделал шаг назад, но все же остался на своем посту. Инспектор Риверс тихо вздохнул. Во времена его молодости констебли с большим пиететом относились к представителям знати, взирая на них с благоговейным восхищением. Однако он уже давно придерживался иной точки зрения, осознав, что для многих аристократов все остальные люди были лишь вырезанными из картона фигурками, а не живыми думающими существами. Он не стал бы принижать свою профессию, думая о знатных фамилиях с равным презрением. Этот низкорослый толстяк с перевязанными бинтами коленями, пьющий виски и чертыхающийся через слово, казался инспектору каким-то сценическим персонажем, а не реальным человеком, однако инспектор давно уже привык к тому, что аристократы вели совершенно иной образ жизни и свято верили в то, что правила, которым подчиняются все, на них не распространяются.

На протяжении долгих лет службы инспектор Риверс приобрел одно из самых, пожалуй, ценных своих качеств, — бесконечную терпеливость. Развилось оно во многом благодаря увлечению инспектора — он любил наблюдать за тем, как в его маленьком саду за домом под темными листьями зарождается новая жизнь и происходит обыкновенное чудо: из куколки вдруг выпархивает бабочка. Это увлечение поощрялось его дочерями, которые, как стало модно среди юных леди, коллекционировали бабочек. Холл в их доме на Мэрилебоне был уставлен коробками под стеклом. (Инспектор часто рассматривал пришпиленных бабочек с грустью и сожалением). Таким образом, чем надольше затягивался процесс выхода в свет прекрасных крылатых созданий, тем в конечном итоге больше им отпускалось времени. Инспектор научился не торопиться. И сейчас он стоял по-прежнему тихо и говорил все таким же твердым голосом.

— Ваша светлость, надеюсь, вы понимаете, что нам крайне необходимо выяснить все передвижения вашего сына накануне вечером.

— Я обязательно сообщу куда следует о вашем наглом вторжении. Я герцог Ланнефид, а не какой-нибудь простолюдин… — Он замолчал, пытаясь подобрать нужные слова. — Или владелец виллы!

Инспектор Риверс молча выслушал своего визави, однако не сдвинулся с места; в конце концов, изрыгая громкие проклятия по адресу тех, кто смеет вторгаться в дом, погруженный в траур, герцог яростно дернул за шнурок с колокольчиком. Один из лакеев, сохраняя на лице презрение ко всему на свете, исчез куда-то, повинуясь приказу хозяина. Герцог побарабанил пальцами, а потом прищелкнул, и в огромной комнате, уставленной темными столами, высокими диванами и устрашающими стульями, материализовался еще один лакей, чтобы налить хозяину следующую порцию утреннего виски. В дальнем углу комнаты за шахматной доской юноша сидел по-прежнему тихо, словно его неподвижность делала его невидимым.

Констебль Форрест продолжал мужественно нести вахту у дверей, внимательно наблюдая за происходящим. Он ни разу в жизни не бывал в доме, подобном этому, и не в силах был скрыть разочарования: констебль представлял себе нечто более блестящее и великолепное. Он вдруг поймал себя на мысли, что всей душой стремится поскорее вернуться в две съемные комнатки в Воксхолле, где они так счастливы с женой и своим малышом. Одну из комнат они покрасили, и теплые языки огня отражались на чистых коричневых стенах.

Когда в гостиную вплыла леди Розамунд Эллис, всем показалось, что в комнате стало еще холоднее: ее черное платье резко контрастировало с ледяной белизной лица, бледного и хранившего такое высокомерное выражение, что два явившихся полисмена могли бы принять ее за восковую фигуру. За ней шли две дочери. Юноша, который был до этого занят игрой в шахматы, незаметно скользнул вдоль стены и присоединился к группе, однако мать бросила на него взгляд, не оставлявший сомнений, — от ее внимания ничего не могло ускользнуть. Трое молодых людей стояли бледные, низко опустив головы. Констебль Форрест подумал, глядя на них: «Может, именно это и есть вид того горя, которое надо искать?» Он знал, сколько им лет, так как проверял для инспектора детали их биографий: семнадцать, шестнадцать и пятнадцать. Леди Розамунд не отводила своего орлиного взора от детей. Наверное, они ощутили веяние холодной зимы.

Старшая из девушек, очевидно та, что недавно стала герцогиней Трент, была необыкновенно красива. Она не могла сдержать эмоций и была само воплощение горя. Констебль заметил, что старый герцог смотрел на нее с некоторым смущением, а мать сохраняла суровость взгляда, ведь аристократам не положено рыдать на публике. Средняя дочь, видимо, тоже плакала — ее глаза были опухшими, но она стояла, пытаясь казаться спокойной. Их брат, игравший в шахматы, выглядел странной фигурой в этой тройке: он не отрывал взгляда от ковра, у него немного дергалась голова, и он потянул шею, как будто его внезапно охватила боль. Констебль с сомнением посмотрел на него. Молодые люди вызывали у него жалость, что было вполне объяснимо в данной ситуации. Мальчик был в горе, — он тер висок; констебль Форрест бросил взгляд на его мать, но если она и заметила состояние сына, то не подала вида.

Вопросы, которые задал членам семьи инспектор, были ясными и короткими. Он получил исчерпывающие ответы: согласно воссозданной картине, лорд Эллис поужинал в кругу семьи около шести и ушел. Больше они его не видели. Когда они получили новости о случившемся, все находились в доме на площади Гросвенор, кроме леди Манон, которую прямо из бального зала вызвал слуга.

— Вы с супругом немедленно явились сюда, леди Манон?

В прекрасных глазах застыли слезы.

— Мой муж не приехал со мной. Я прибыла одна.

Слезы хлынули по щекам, сестра зажала ее руку в своей, словно желая, чтобы Манон остановилась.

Доброе сердце констебля Форреста обливалось кровью. «Неужели так принято у аристократов? Заставить ее явиться одной?»

— Леди Розамунд, — сказал инспектор, — возможно, вам известно, куда отправился ваш муж после ужина?

Делая над собой невероятное усилие, чтобы быть вежливой, леди Розамунд резко произнесла:

— Я не слежу за своим мужем.

— Вы оказали бы нам неоценимую помощь в скорейшем расследовании причин трагедии, если бы сообщили о планах своего мужа.

Только после этих слов леди Розамунд удосужилась впервые за весь вечер взглянуть на инспектора Риверса. Он представлял новый департамент полиции, однако искусство детективных расследований не было чем-то абсолютно новаторским. Инспектор вдруг заметил в ее взгляде неприкрытую ненависть. Не выдержав исходившего от нее холодного презрения, несмотря на свой многолетний опыт, он отвел глаза. «Это не горе, это яд», — подумал он. В комнате была бы мертвая тишина, если бы не треск огня в камине да тяжелое дыхание старого герцога. Прошла минута. Большего он не добьется.

— Прошу прощения, за то что тревожу вас в столь трудный для семьи час, — сказал инспектор Риверс. — Я понимаю, насколько тяжела боль утраты. Однако вы должны понимать, как важно для всех нас узнать, при каких обстоятельствах был убит лорд Эллис. Я займу ваше внимание еще на одну минуту.

Все находились в сборе, и он мог продемонстрировать им одну вещь. Инспектор развернул пакет, и по комнате прокатился возглас удивления. Он принес кинжал — это было самое красивое оружие, которое ему когда-либо приходилось держать в руках. Лезвие сделано из серебра, вещь исключительно тонкой работы. Рукоятка кинжала поражала богатством отделки: она была усыпана рубинами и бриллиантами, блеск которых освещал тусклую зашторенную гостиную. «Это не простое оружие и не какой-нибудь садовый инвентарь, использованный как орудие убийства», — подумал констебль Форрест, изумленно глядя на сверкающий кинжал в руках инспектора Риверса.

— Где вы его достали? — подал голос герцог.

— Вы узнаете его, ваша светлость?

— Я не узнаю его, но очевидно, что эта вещь представляет собой большую художественную ценность. Только посмотрите! Да это же настоящее произведение искусства. Как такое сокровище могло оказаться у вас?

Герцогу непременно хотелось потрогать кинжал: он хорошо рассмотрел рубины, но был прикован к дивану, иначе бы тут же встал и схватил кинжал без всяких церемоний.

— Как такое сокровище оказалось у вас в руках? — повторил он снова, не скрывая, насколько расстроен происходящим.

— Это оружие убийства, ваша светлость.

— Это просто невозможно!

— Кинжал был обнаружен в зарослях на площади, неподалеку от тела. На нем оставались следы крови вашего сына.

В комнате раздались возгласы, где были смешаны горе и ужас.

— Прошу прощения за то, что обременяю вас подробностями, но нельзя не упомянуть об этом. Врачи, которые осматривали тело, считают, что покойный был убит именно этим оружием.

Даже старшая дочь-красавица застыла на мгновение, слишком шокированная, чтобы проливать слезы. Однако в эту минуту раздался голос матери, объятой праведным гневом.

— Я считаю, что не стоит посвящать этих детей в столь прискорбные детали. Есть вещи, которые не подлежат обсуждению, — твердым голосом вымолвила леди Розамунд.

— Вы узнаете этот предмет? — как ни в чем не бывало обратился инспектор к молодым людям.

Девушки с удивлением посмотрели на кинжал, поблескивающий в руках полисмена, и покачали головой. Этот кинжал стал причиной смерти их отца. Он блестел. В комнате стояла звенящая тишина, прерываемая неровным дыханием герцога.