Корделия тут же вернулась в Уэльс, даже не зайдя к тете Хестер. Она наняла частный экипаж и ехала день и ночь, отказываясь менять лошадей, однако она вернулась лишь для того, чтобы обнаружить, что на Гвир обрушился весенний шторм и тяжелые капли дождя скрыли побережье, а ветер бушевал с неистовой силой. Подойдя ближе к каменному особняку и руинам замка, Корделия увидела сквозь пелену дождевого потока, что вода отступила. Приближаясь к воротам, она уже знала, что детей в этом доме нет. Особняк был заперт, и светловолосые головы ее малышей не виднелись на песчаном берегу, покрытом морскими водорослями. Она стояла среди бушующей грозы, и ее дорогу озаряли вспышки молнии, за которыми следовали громкие раскаты грома. Каким-то образом ей удалось перелезть через железные ворота — дом был наглухо закрыт, а дети исчезли без следа. Только домик в ветвях дуба напоминал о том, что они когда-то были здесь. Дуб. Она быстро вскарабкалась к маленькому домику среди ветвей, туда, где они часто оставляли свои письма. Однако задолго до того, как Корделия добралась до него, тяжелый косой дождь и сильный ветер подхватили клочок белой бумаги, и тот, закрутившись, унесся в небо.

Ее громкий крик эхом разнесся сквозь дождь, хлеставший по высокой траве и полевым цветам, по руинам замка и пустынным пескам. Корделия бегала вокруг пустого здания, словно потерянная. Где мои дети? Что может случиться с Морганом, который так легко впадал в ярость? Кто позаботится о нем? Никто не знал, как долго Корделия Престон стояла так у запертого особняка. Начался прилив. Море, которое казалось таким покорным, затопило утесы, жадно набрасываясь на них снова и снова. Корделия Престон могла бы тоже броситься на утесы, но она была дочерью Кити и племянницей Хестер — в конце концов, она тоже была мисс Престон. А женщины Престон никогда, ни при каких обстоятельствах не отказывались от жизни.


Тетя Хестер, конечно, была очень добра. Она приняла Корделию в своем подвальчике на Литтл-Рассел-стрит, ни разу не бросив ей: «Я ведь тебе говорила».

(Сидя у огня, Корделия взглянула на мраморного Альфонсо и на ту зону, которая отвечала за «гнев». Она чуть шевельнулась, погруженная в полудрему, которая унесла ее в воспоминания о далеком прошлом, однако в голове по-прежнему выстукивали невидимые молоточки: ярость, страсть, бессилие и тот самый гнев, доводивший ее до бешенства.)

Корделия была так шокирована случившимся, что прядь ее волос мгновенно поседела, словно в напоминание о том, что произошло. Вначале она все свое время посвящала тому, чтобы найти детей: снова и снова она возвращалась в Уэльс. Долгие часы в пути, блуждание по всему полуострову в надежде узнать хоть какую-то информацию, связанную с Эллисом или его семьей. С каждым разом старый каменный дом и замок выглядели все более заброшенными, а домик в ветвях дуба совершенно разрушился. Она без устали бродила по улочкам маленьких городков, где неприветливые люди говорили на незнакомом ей языке и только смотрели на нее, не понимая, о чем она их спрашивает. Какой-то кузнец сказал ей, что однажды он встречал герцога Ланнефида.

— Очень неприятный человек, — заметил кузнец. — Зачем вам такой господин? И он ростом не больше гнома!

— Но где они живут? — умоляющим тоном произнесла Корделия.

— О, у таких людей по десять домов, — сказал он решительно, — по всей нашей земле. Они владеют целым Уэльсом, и, если им придет в голову скрыться, они отправятся куда-нибудь в глушь. Они презирают нас. Они едят нас живьем. — Корделия даже отступила на шаг, услышав ненависть в голосе этого человека. — Но и их времени придет конец!

Он плюнул на раскаленный металл, который отозвался громким шипением. Она поняла, что Эллис скрывал от нее то, что касалось его семьи. Похоже, так называемые кузены были лишь подсадными утками на фальшивой свадьбе. Единственное, что она знала точно: герцог отличался ужасным нравом, был нетерпимым и очень плохо ладил с сыном. Корделия вспомнила выражение боли и гнева в глазах Эллиса, когда он упоминал имя отца. Ей было наплевать, насколько грозным и жестоким был герцог, она мечтала только о том, чтобы найти его, но Уэльс был чересчур большим и находился слишком далеко от Литтл-Рассел-стрит. У Корделии не было денег, чтобы оставаться там вечно. Перед тем как отправиться домой, она в отчаянии (ведь детям было всего семь, шесть и пять лет) поместила в самой крупной газете Уэльса объявление, хорошенько обдумав текст: «Мама ищет детей, у которых был дом в ветвях дуба. Адрес…»

Прибыв в Лондон, Корделия наняла собственного адвоката и вскоре потратила на него остаток денег, которыми от нее откупился Эллис. Адвокат выставил ей огромный счет, лишь затем чтобы любезным тоном сообщить, что она не имеет никаких прав, поскольку является незамужней женщиной. В любом случае, замужем она за их отцом или нет, дети принадлежат только ему.

— Но прошу вас, можете ли вы их разыскать? — плакала она. — Прошу вас, умоляю, хотя бы найдите их, чтобы я знала, что они живы и здоровы.

Адвокат сказал, что, по данным расследования, ее дети находятся где-то в Уэльсе, но найти их не представляется возможным.

— Расследование? Какое расследование?

— Расследование, которое проводилось в рамках закона.

— Вы видели их? Вы видели моих детей?

— Нет, — сказал адвокат, закрывая папку с бумагами, и ей показалось, будто он закрывает для нее и солнце, и саму жизнь. Лорд Кастелри, которого она однажды рассмешила, единственный влиятельный человек, который мог помнить ее и оказать помощь, был мертв. Она была стареющей актрисой, забытой публикой, без покровителей и без средств к существованию. Какой-то инстинкт заставил ее поверить адвокату. Она полагала, что дети, возможно, находятся в Уэльсе, но все же оставался один вопрос: как Эллис объяснил бы своему отцу и жене их появление? Раз в год, в день рождения Моргана, Корделия помещала в газету одно и то же сообщение в той самой газете в Уэльсе: «Мама ищет детей, у которых был дом в ветвях дуба. Адрес…» Она так и не получила никакого ответа.


Вскоре после бесплодных поисков и окончательного возвращения в Лондон Корделия услышала, что герцог Ланнефид, отец Эллиса, перебрался в большой дом на площади Гросвенор. Горе заставило ее забыть обо всем и отправиться на эту площадь. Она стала барабанить в дверь и требовать Эллиса или самого герцога. Элегантный и грубый швейцар преградил ей вход: Корделия не остановилась и ударила его. Просто чудо, что в ту ночь ее не арестовали. Она стояла там часами, днями, в тени дома, ожидая появления Эллиса, его новой жены или своих детей. Она караулила в районе Мэйфер днем и ночью, но ни светловолосых головок, ни даже фигуры человека, напоминавшего ее мужа, так и не увидела. Наконец она поняла, что не может прятаться у дома на площади Гросвенор вечно. Иногда она билась головой о стены в подвальчике Блумсбери, чувствуя, будто бьется головой о стену, которую для нее выстроил мир, задыхаясь от бессилия и гнева.

Корделии казалось, что Эллис и ее дети исчезли с лица земли и она осталась наедине со своим гневом, со своей болью, со своим горем и ощущением несправедливости мира.

Как только она завершила свои безнадежные поиски, умерла старенькая тетя Хестер. В свои последние часы, удаляясь от суеты мира, она заговорила с Корделией о лорде Моргане Эллисе.

— Конечно, это была и твоя вина, Корделия.

У Корделии не было ни времени, ни возможности притвориться, будто она не понимает, о чем говорит тетя Хестер.

— Я любила его, — ответила она.

— Любовь — это понимание, моя девочка. Ты попросила его переступить границы, а он не смел их преодолеть.

— Он любил меня.

— Любовь…

Тетя Хестер никогда не говорила о таких вещах, эта тема была для нее, очевидно, сложной.

— Для таких людей, как мы, Корделия, любовь — это лишь один из ответов, как утверждают поэты.

Она закрыла глаза. Корделия подумала: «Но ведь она никогда не любила, как я». Комнатки подвальчика погрузились в тишину. Старушка заснула, а затем пробудилась снова.

— Есть разные виды любви, — проговорила тетя Хестер.

Сердце Корделии болело при мысли о потерянных детях, и из ее жизни уходил человек, столь много значивший для нее. Корделия без труда произнесла:

— Да, я знаю.

И Хестер, которая напутствовала свою племянницу советами своевременно вносить плату за аренду, чтобы сохранить этот дом, улыбнулась Корделии и сказала:

— Я понимаю, это тщеславие, но мне так нравится думать, что в этом мире остаются дети, похожие на меня и Кити.


Тетя Хестер была мертва, а двести гиней израсходованы. Мисс Корделия Престон, а именно под этим именем она теперь жила, не имела ничего, кроме подвальчика в Блумсбери.

«Мне придется вернуться в театр», — не веря себе, подумала Корделия.

Но она уже не была, как прежде, молоденькой, ее лучшие годы канули в прошлое. Никто не помнил ее. Мистер Кин окончательно спился. Лорд Кастелри перерезал себе горло. Говорили, что он сделал это перочинным ножом. Некоторые театры уже освещались по новейшей моде — с помощью газа, и чистильщики ламп больше не подрезали фитили и не начищали лампы каждое утро. На Друри-лейн и в Ковент-Гардене ставили пантомимы и бурлескные пьесы, а Шекспир утратил популярность. Раньше Корделия была хорошо известна повсюду, но теперь управляющие театрами не имели представления о том, кто она такая, или же помнили ее весьма смутно. На сцену готовились выйти молодые актрисы. Лондонский мост был отстроен. В моду снова вошли тонкие талии, корсеты и нижние юбки. Иногда Корделия отправлялась на площадь: это был старый сад ее былых мечтаний, площадь Блумсбери. Рядом с тем самым дубом был возведен памятник, и она с удивлением заметила, что это памятник старому знакомому Кити и Хестер — Чарльзу Джеймсу Фоксу, который смешил их, отправил домой в карете и женился по любви. Он сидел, наклонившись вперед, облаченный в римскую тогу, словно готовясь выслушать ужасную историю Корделии.

Наконец она отправилась со своей старой подругой Рилли Спунс на Бау-стрит, чтобы попросить работу у мистера Кеннета и мистера Турнора, занимавшихся трудоустройством актеров. Она снова узнала, каково это — быть актрисой на подхвате. Корделия была благодарна за любую работу — она пела и участвовала в представлениях для детей, появлялась на кораблях, которые двигались по сцене, где разворачивалась панорама морской стихии. На короткое время Корделия даже получила роль зрелой королевы-волшебницы; яркий белый свет обрушивался на ее лицо каждый раз, когда она выходила на сцену.

Она смеялась, пела и пила портвейн, она ссорилась с другими актрисами. Иногда Рилли Спунс думала: вот она, та самая Корди.

Но лорд Морган Эллис, драма, связанная с утратой детей, потерянные годы жизни — все это, как точно знала Рилли Спунс, было запретной темой.


Корделия проснулась, поеживаясь в темноте, с мокрым от слез лицом. Альфонсо, на мраморной голове которого была отмечена зона «гнева», все еще лежал на полу рядом с бутылкой портвейна. Огонь в очаге угас. Она кое-как разделась и нырнула в кровать.

Что-то происходило. Этой ночью в подвальчике было что-то странное. Холодные простыни не сразу согрелись от тепла ее тела, и она блуждала между забытьем и явью, а где-то неподалеку, где-то совсем рядом Корделия вдруг ощутила присутствие тети Хестер. Тетя Хестер привычным жестом провела руками у ее лица и вдоль тела, повторяя это движение снова и снова, и Корделия почувствовала не ее руки, а бесконечное животворящее тепло, освобождавшее от боли.

Глава пятая

Рилли Спунс жила со своей старенькой матерью на Райдингхауз-лейн, недалеко от Грейт-Титчфилд-стрит возле Оксфорд-стрит. Миссис Спунс, маленькая и вечно занятая женщина, любила компании и обожала петь, однако, состарившись, совсем утратила память (хотя и осталась все такой же любезной и музыкальной) и порой снимала с себя одежду в самый неподходящий момент. Отец Рилли (Корделия помнила его) был уже мертв, один брат Рилли погиб на флоте, другой просто исчез, и никто не знал, жив он или умер. Семья Спунс занимала две комнаты. Рилли с матерью жили в одной из них, а другую сдавали пожилой и довольно странной, но доброй женщине по имени Регина. Когда Рилли уезжала из Лондона на гастроли, Регина, которая тоже была не от мира сего, хотя и в меньшей степени, чем миссис Спунс, всегда помогала ей. Каким-то образом они выживали и справлялись со всеми проблемами.

Регина испытывала огромный интерес к убийствам. Она знала все подробности обо всех знаменитых убийцах Великобритании и была уверена, что один из них бродит неподалеку от Грейт-Титчфилд-стрит. Регина буквально проглатывала газетенки по пенни штука, где печатались рассказы из серии «Жуткие убийства». Она рассказывала, что раньше работала оратором и в ее обязанности входило объявлять о последних совершенных убийствах (или о выдуманных, если ничего «интересного» не происходило). Регина знала много мрачных старинных баллад и напевала их на известные мелодии: