- Сомневаюсь, - пожимаю я плечами. - Да и за что? Демьянов жив. Всё что с ним произошло - всего лишь проблемы со здоровьем и ничего криминального.

- Значит, она бесполезна? - расстроенно вздыхает она.

- Ничего не бывает бесполезно. Скушай лучше яблочко и не думай про плохих дядей и тётей, которые играют в плохие игры и тебя расстраивают.

- Берг, - рычит она. - Прекрати разговаривать со мной, как с маленькой девочкой. Я беременная, а не слабоумная. Даже не больная. И я хочу быть в курсе всего, что происходит. А ещё лучше - в центре. И помогать тебе, чем смогу.

Ну, вот что с ней поделаешь? Может, и правда, отвлечь её «Идиллией»? Там тихо, спокойно, много красивого кружевного белья. Я бы и сам там поселился, в том белье. Но главное - эта «Идиллия» никому не нужна, а значит безопасна.

- Ты мне очень поможешь, если не будешь ни во что ввязываться, - не сдерживаю вздоха. - Но я тут подумал...

- Да хватит уже молчать! - не выдерживает моя нетерпеливая паузы даже в пару секунд. - Говори!

- Я думаю, можно уже начинать делать твой интернет-магазин.

- Серьёзно?! - подскакивает она.

О, как я люблю, когда у неё так горят глаза. И ведь хотел затянуть, отложить, свести на «нет» эти бесполезные телодвижения с «Идиллией». Создать видимость бурной деятельности и под шумок избавиться от этого белья совсем, продать, сбыть с рук и забыть. Навсегда. Надеялся, моя девочка поиграет в деловую даму, а потом и думать забудет про весь этот бизнес. Ведь беременность важнее. Наивный. Рассчитывал, что она будет таскать меня по детским магазинам, вязать пинетки, сидеть на форумах каких-нибудь мамочек. Хрен! Чего только ни предлагал. И вот! Стоило только снова заикнуться про «Идиллию» и всё: глаза горят, ногами топочет.

- Совершенно серьёзно.

- Да, да, да! Хочу, хочу, хочу! Спасибо! - лезет она целоваться прямо на ходу.

- Даже дам тебе денег на это дело.

- Не нужны мне твои деньги, Берг, - гордо вскидывает она нос. - У меня свои есть, между прочим.

- Неужели? Откуда? - улыбаюсь я. Хотя мы оба прекрасно знаем, что это деньги за покупку квартиры.

Как мало всё же надо для счастья. Вот она улыбается и всё - я поплыл. И пусть мир рушится, земной шар трещит по швам, а вселенную грозится поглотить какое-нибудь апокалиптическое пространство - плевать! Она счастлива, и я счастлив вместе с ней.

Даже и не догадывался, что на самом деле она так много всего придумала для «Идиллии». И не представлял, столько потратила времени на изучение того, как лучше всё устроить. Но она всю дорогу не умолкает, рассказывая мне разные тонкости. Например, что многие интернет-магазины не имеют запаса своего товара и закупают его только при поступлении заказа. Это кажется выгоднее, но на самом деле это не так. И если иметь товар сразу на складе...

Я ещё машинально киваю, когда отзванивается Седой.

- Как там погода на твоей малой родине? - его ровный бодрый голос заставляет меня облегчённо выдохнуть.

- Пасмурно, Сергей Иваныч, - выглядываю я на сгущающиеся за окном тучи.

- И у нас ведь передавали дожди, а на небе ни облачка.

Я подмигиваю Вике, потому что стой сейчас Седой хоть под проливным дождём, а на его языке «ни облачка» означает, что всё у нас получилось. Ефремыча забрали, и он теперь в безопасном месте с врачом и под нашей охраной.

- Что там Вася, не отзванивался? - интересуется Сергей Иванович. И я автоматически смотрю на часы.

- Нет ещё, но жду с минуты на минуту.

-Тогда не буду тебя отвлекать. Позвони, как будут новости. Привет жене! - и он отключается.

- А мне Белка обещала позвонить, они там прямо у здания суда с журналистами, - хвастается Вика, давая понять, что у неё тоже всё под контролем.

- Надеюсь, они там для собравшейся прессы не будут стриптиз из здания суда показывать? - усмехаюсь я, припоминая ей одну нашу встречу под вспышками фотокамер, и вдруг вспоминаю, откуда я знаю этого журналиста в круглых очках.

- Что?! - смотрит она на меня испуганно, когда я рефлекторно нажимаю на тормоз.

- Я же заставил его удалить выложенные записи со всех видео-хостингов и саму запись забрал. Не лично, конечно, но люди Седого были очень убедительны. Вот за что он и мстит, Донской этот.

- Подожди, видео, где мы сексом в сгоревшем клубе занимались? - догадывается она и даже прикрывает открытый рот рукой. Не знаю, смущение это или стыд, но она так искренна.

- Да, отмечали нашу первую брачную ночь. Ох, и дорого мне обошлась твоя безумная идея. Хоть месть твоя и была сладка.

- Чёрт, я столько глупостей тогда наделала, - вздыхает она. - И ты мне ещё потакал.

- Я наделал их не меньше, - сплетаю со своими её тонкие пальцы, и двигатель снова набирает обороты, подчиняясь вдавленной в пол педали газа. - Но я так боялся тебя потерять. Мне кажется, я вообще не думал.

- Ты думал, только не о том и не тем местом. Кстати, - оборачивается она на заднее сиденье. - Зря ты разгоняешься.

И что-то мне подсказывает, что вовсе не про обед она сейчас подумала.

- А где наша любимая плётка?

- Плётка-то тебе зачем, беспощадная моя? - паркуюсь я между шелестящих молодой листвой деревьев.

- Хотела тебе показать, что я сделаю теперь с этим журналистом, жадным до пикантных подробностей, - она впивается в мои губы яростным поцелуем.

И под стук первых капель дождя, барабанящего по машине, под треск пуговиц рубашки, павшей под агрессивным натиском, а потом под дикие стоны моей неукротимой тигрицы, я думаю: а так ли она шутила, когда грозила этому журналюге расправой. Ни для кого не секрет, как она опасна в гневе.

Но о том, как она в нём прекрасна, надеюсь, знаю только я.

40. Виктория



Боже, как я люблю его! До дрожи, до самоотречения, до слёз. Я могу уничтожить за него, предать, проклясть, приговорить, спалить до тла и развеять пеплом. Могу убить и умереть. Спуститься в ад и подняться в рай. Я всё могу. Никогда я не чувствовала себя такой сильной, как рядом с ним. Ничто не сделает его слабым, пока я рядом. Даже его прошлое.

Мы стоим под большим зонтом и проливным дождём на кладбище. И его тепло, его руки, его жёсткая грудь за моей спиной - как скалы, как крепость, как стена, что отделяет меня от остального мира. Мой бастион, моя опора, защита, средоточие моих чувств, центр моего мира.

Три заросших многолетним бурьяном могилы перед нами - его семья. Дед, бабушка, мама. Люди, что были в его жизни главными, но ушли, оставив после себя пустоту, которую не заполнить. Ничем. Даже моей любовью. Места, что они занимали в его жизни, так и останутся белыми пятнами, выцветшими фотографиями, утерянными воспоминаниями и невыносимым одиночеством, с которым он живёт всю жизнь. Он не выбирал свой путь одинокого воина - жизнь выбрала за него. Но Алекс выбрал меня. И привёз сюда, чтобы познакомить со своей семьёй.

И это значит для меня больше всех слов, что он мог бы сказать.

Мы стоим молча, вглядываясь в черты на мокрых портретах. Для меня - это лишь незнакомые лица. Для Алекса - целая эпоха: детство, отрочество, юность. Взлёты и падения, радости и печали, встречи и прощания, а ещё похороны, похороны, похороны...

Но против его сиротской обделённости теперь моё невыносимое желание быть частью его жизни. Частью его самого. Его добром и светом. Миром и чистотой. Его утешением в невзгоды, поддержкой и опорой. Сгустком энергии, в котором он питает силы. Тихой гаванью, к которой он пристанет после скитаний. Песком, на который упадёт усталый или измученный. И морем, что будет омывать его ноги, смывая пыль дорог, что привели его на этот берег.

Нам не надо слов. Я знаю: что бы он ни сказал о своих родных - этого будет мало. И слова - это не то, чем можно передать его чувства сейчас. Но его руки, прижимающие меня крепче - красноречивее слов, что он так и не произнёс. И его вздох, губы, прижатые к моим волосам, тепло, заслоняющее меня от непогоды - убедительнее фактов, ни один из которых всё равно не передал бы их истинной ценности.

Я пыталась порвать на могилах хотя бы сорняки, но Алекс мне не позволил. И дождь, что зарядил, словно поддержал его в этом желании не нарушать того покоя и умиротворения, что царит в том месте, где живые - просто шорох травы.

«Спасибо за то, что дали ему жизнь. За то, что он вырос именно таким. За то, каким он стал. И за то, что он у меня есть, такой сложный, трудный и единственный, спасибо!» - прощаюсь я с блёклыми портретами, пытаясь навсегда сохранить в памяти их черты.

Алекс увлекает меня за собой обратно в машину.

- А ваш дом сохранился?

- К сожалению, нет. Я оставил его соседям, что помогали бабушке. Вместе со всеми вещами. И новые хозяева построили другой дом, а всё, что было в старом, вынесли на помойку. У меня не осталось даже ни одной детской фотографии, ни своей, ни маминой, - мы едем по тихим улочкам маленького городка, пока он рассказывает. - Но зато я научился не привязываться ни к вещам, ни к домам.

- А отчество Юрьевич?

- Оно досталось мне от деда, как и фамилия.

- Я так и подумала, когда читала таблички на памятниках. А твои друзья?

- Наверно, у меня плохо получалось дружить, - усмехается Алекс, а мои невысказанные возражения перебивает телефонный звонок. - Говори, Василий Вениаминович. Я готов ко всему. Плохие?

Вижу, как он стискивает зубы, как играют желваки, пока он слушает, и невольно скрещиваю пальцы. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...» - и сама не знаю, о чём прошу, но чем бы ни закончилось заседание суда, я найду слова, чтобы Алекса поддержать и утешить.

- Да, понял, чо, - хмыкает он и останавливает машину прямо у обочины. - Разрешаю. Напейся.

Его рука с отключённым телефоном безжизненно падает на коленку.

- Ну всё, писец, - поднимает он на меня глаза. И я ещё пытаюсь разглядеть если ли надежда за этой непроницаемой маской, когда она сменяется счастливой улыбкой. - Теперь придётся работать. Мы отсудили «Айсберг».

Вот засранец! Ругательства и похлеще рвутся у меня с языка, но к чёрту их все, когда я бросаюсь, чтобы его обнять.

- Как я рада за тебя, сволочь! - прижимаю я его к себе покрепче.

- За нас, родная моя, за нас, - стискивает он меня так, что мне трудно дышать. - Мы сделали это. Сделали!

И я бы долго ещё его не отпускала, но теперь телефон в моей сумке заливается нетерпеливыми трелями.

- Да, Нина, - я едва успеваю убрать трубку подальше от уха, чтобы не оглохнуть.

- Йи-и-и-и! - визжит она. - Вика, мы победили! Ура-а-а-а! Скажи Бергу, я хочу стол у окна.

- Не Берг, а Александр Юрьевич, - отвечает ей Алекс в телефон, зажатый моей вытянутой руке. - Соблюдайте субординацию, Нина Леонидовна.

- Александр Юрьевич, я вас всего разочек поцелую можно? В щёчку?

- Разве что разочек, - косится он на меня. - И кстати, кофе я люблю чёрный и без сахара. На работу не опаздывать. И два раза я не повторяю.

- Бе-бе-бе, бе-бе-бе, - дразнится она. - Вик, как ты живёшь с этим тираном?

Эту фразу и все последующие она говорит уже мне в ухо. И пока я выслушиваю подробности, Берг тоже времени не теряет: вызванивает своего коммерческого директора, даёт указания, оставляет распоряжения, распределяет обязанности, уточняет детали.

И только когда мы останавливаемся у моста через небольшую речушку, я понимаю, что при всей этой суете, он ещё и не забывал, где мы и куда едем.

- Ладно, Костя, остальное ты сам всё знаешь. Звони, если возникнут вопросы. Я на связи, - затягивает он ручной тормоз на небольшом склоне.

- Выйдем? - я пытаюсь достать брошенный на пол мокрый зонт, но Алекс останавливает меня рукой.

- Нет. Старый мост давно снесли. Но тебе я идти туда не позволю. Просто посидим в машине, - он обнимает меня за плечи, привлекая к себе.

И под шарканье дворников по лобовому стеклу, мы сидим, обнявшись, пока по солидному сооружению из бетона и стали, грохоча проносятся машины, а бурные воды беспокойной реки уносят Алекса, наверно, в далёкие детские воспоминания.

- Я думаю, что готов встретиться с отцом, - целует он меня в макушку. - Хоть ты и решила, что спрашивать у меня не обязательно.

- Алеск, нет, я хотела, - становится мне стыдно, что я ведь действительно решила пригласить его отца на день рождения сюрпризом.

- Но я хочу, чтобы ты не заблуждалась на его счёт и кое-что знала. Это он заставил Романа развестись с Полиной. Выставил парня в её глазах брачным аферистом, и кредиты оплатил, и деньги за квартиру возвращать запретил, оставив ему эти средства в качестве оплаты за развод с дочерью.

- С его привычкой жениться, опорочить его явно было несложно. Но зачем, если на самом деле он не такой? - поднимаю я голову. - Или это у них семейное? Полина же тоже пыталась оградить тебя от меня, избавиться, как от аферистки.