Эх, Ефремыч! Говорил ему: не суй ты голову в эту петлю по имени Наденька. Но охота пуще неволи. Лежит теперь под аппаратами, смотрит красивые сны. Как я.

Меня и в палату-то к нему не пустили. Везде охрана. И к дому - даже на порог. Наденька, Наденька! Глупая женщина. Злая, но глупая. Не понимает, что творит и зачем. Одержимость местью, возведённая в принцип. Ноль здравого смысла. Но пусть делает, что хочет. Ей же хуже. Мне плевать! Мне теперь на всё плевать.

Всё же включаю телефон. И, продираясь через дебри ненужных ссылок, наконец, нахожу, что искал. Единственное, что хочу видеть. Фотографии того сумасшедшего и очень длинного дня нашей с Викой свадьбы.

Двадцать седьмое января.

А сегодня - двадцать седьмое апреля. Ровно три месяца, как мы с Викой женаты. Если ещё женаты. Я всё ждал документы на развод. Думал, она их оформит перед отъездом. Но они так и не пришли. Усмехаюсь. Видимо, мы до сих пор в браке. И это хорошая новость. Единственная хорошая за последние дни.

4. Алекс



Фотограф с разрешения выложила часть наших с Викой свадебных фото на своей странице для портфолио. Эти снимки уже и растащили повсюду. Не страшно. Пусть!

Чёрт, какая она красивая на них, моя девочка! В тот день - особенно. Юная, нежная, в этом коротеньком белом платьице. И, твою мать, как же я по ней скучаю!

Она уехала. И сначала всё словно замерло. Застыло ледяной коркой. А потом моя жизнь стала рассыпаться, как пазл. Из цельной яркой картинки стали выпадать кусочки мозаики, а потом и целые фрагменты, оставляя пустые места там, где когда-то кипела работа, строились планы, существовала семья. Моя так и не созданная семья.

Так болит в проклятой груди, даже жалею, что не сдох. Но прибор, подключённый к моему пальцу, всё так же ровно попискивает, словно бомба замедленного действия, когда я откидываюсь на подушку. И никто не прибегает на зов его равнодушных датчиков. Ну, значит, ещё поживу. Хрен с ним. Хоть боль в груди почти не отпускает, зато стены наконец перестают расплываться перед глазами, словно я вышел из зоны невесомости.

Эта палата и вообще похожа на космический корабль. И то, что я в ней один, как потерянная в пространстве дрейфующая станция, лишь усиливает эти ощущения. Белый пластик кровати. Управление пультом. Всё дорого, круто, как в лучших швейцарских клиниках.

Я больше не могу себе позволить такую роскошь. Но Полина меня не спрашивала и, пока я был без сознания, упекла в этот стационар. Это потом уже я попросил её никуда, никому и ничего не сообщать обо мне.

Кстати, о моей спасительнице. Тянусь к её визитке.

«Полина Орлова. «Винный дом «Купаж». Управляющий»

Хм... И номер телефона, единственный из ныне мне доступных. Ну что ж, значит, позвоню ей, пока не застрял в своих воспоминаниях по самое нехочу.

- Привет, Алекс! - её мелодичный голос, приправленный хрипотцой динамика, звучит даже красивее, чем в жизни.

- Привет, - поудобней устраиваюсь на подушках. - Занята?

- Для тебя - нет, - слышу щёлканье то ли мыши, то ли клавиатуры. - Хочешь поговорить?

- Да, - вдруг понимаю я, что действительно хочу. И есть только одна тема, которая, как одинокая скрипка, теперь всегда звучит в моей душе и требует хоть какого-то выхода. Сегодня, в эту скромную дату, особенно громко. - О моей жене.

- Видела фотографию, что была у тебя в кармане, - мысленно представляю, как на её щеках появляются ямочки от улыбки. - Она очень красивая.

- Да, - произношу я так, словно в этом есть моя заслуга. - И очень умная. Я только этого совсем не оценил. Как любой мужик, я больше таращился на её ноги.

Усмехаюсь. На самом деле - на грудь и задницу. И то, что между ног, привлекало меня даже больше. Но не произносить же это вслух, хоть Полина и взрослая девочка.

- Как любой нормальный мужик, - уточняет она, прекрасно понимая, о чём я говорю.

- Представляешь, она знает два языка. Испанский и английский. А я всего один, и то со словарём, - шучу, как раз со словарями у меня туго, а вот разговорный, да со всякими бранными словечками усвоил легко.

- Не представляю, - улыбается она. - Я с грехом пополам выучила французский. И то самый банальный.

- Мне стыдно, но я даже не знал. И не задумывался, чего ей это стоило, девчонке из провинциального городка, набрать проходной балл для поступления в иняз на лингвистику. А она набрала. Но с её фатальной невезучестью до бюджетного места ей не хватило всего пары баллов, и она пошла не туда, куда хотела, а туда, где было бесплатно.

- И куда же? - слышу, как снова она стучит по клавишам. - А вижу. Её совсем заброшенная страничка со студенческих времён. Педуниверситет. Факультет физической культуры. Целых двадцать шесть друзей.

- Скажи мне, как зайти, - оживляюсь я.

- Бросила тебе ссылку. Просто ткни.

Следуя её инструкциям, открываю страничку. И губы невольно растягиваются в улыбку.

Чёрт, какая же она смешная! Мой боевой поросёнок. Увидеть бы её детские фотографии. Но и на этих, особенно первых, она ещё такое дитё.

С растрёпанными ветром волосами на берегу реки.

На каком-то картофельном поле, в косынке, завязанной под подбородком.

«Матрёшка» - читаю под фотографией надпись, оставленную одним из её друзей. По ссылке иду и на его страничку... а там моей Вики даже больше, чем на её собственной.

С битой в бейсбольном шлеме.

С перебинтованной ногой на костылях.

И на руках у этого блондина, что смотрит на неё так, словно он выиграл приз в каких-то соревнованиях. Очень ценный приз.

Какой-то, мать его, Вячеслав Калашников. Один курс, годы обучения. И никого на его странице, кроме моей (моей!) Вики и не замечаю.

- Что ты думаешь об этом Калашникове? - спрашиваю Полину, вспоминая, что она ещё на громкой связи.

- А ты?

- Что я убью его, если увижу ещё раз рядом со своей женой.

- А ты ревнивый, Алекс, - смеётся она.

- Я не ревнивый, - усмехаюсь так, чтобы она слышала. - Я склонный к мучительным сомнениям в любви, верности и полной преданности. А ещё мрачный и злой.

- Зато первый раз в твоём голосе такая уверенность, - я слышу, как она встаёт и идёт, постукивая каблучками по полу. - Она делает тебя сильнее, твоя жена. И знаешь что? Я сейчас приеду, чтобы отметить с тобой эту дату. Мне кажется, что три месяца для вас - это просто сумасшедший срок. Ставлю свою машину  на то, что у вас максимум три месяца, после того как она вернётся. Дольше вы рядом друг с другом не выдержите.

- А ты думаешь, она вернётся? - чуть не подпрыгиваю я на кровати, когда она озвучивает мои самые сокровенные надежды. - У неё на шесть месяцев рабочий контракт с круизной компанией.

- На шесть месяцев? Контракт? - переспрашивает она. И я не понимаю это «ого!» или «всего». И что вообще значат эти её вопросы, хотя удивление в голосе такое приятное. - Я думала, она ушла потому что... - она осекается, - в общем, неважно, что я думала.

- Что она бросила меня, когда я потерял бизнес?

- Ну, - слышу, как блякает сигнализация машины, а Полина мнётся. - Сам подумай, как это выглядит со стороны. Бедная девочка, богатый мужик. Много секса, потом женитьба. И вдруг...

- Деньги резко заканчиваются, - продолжаю я её мысль.

- Да, и она рвёт отношения, но, заметь, не брак. А значит, на что-то надеется, выжидает. То есть обязательно вернётся. И ты страдаешь, а она за два месяца даже не позвонила, значит, ей, возможно, всё равно. Прости, но я ничего о вас не знаю, для меня выглядит именно так.

- Да ты и правда ничего о нас не знаешь, - усмехаюсь я. - Так какая там, говоришь, у тебя машина?

- ЛэндРовер, Алекс. Принимаешь ставку?

- Подумать только, мой любимый размер, - снова откидываюсь на подушки. - Я бы поставил на «пока смерть не разлучит нас», но мне и поставить то нечего.

- Но ты уверен, что вы продержитесь дольше, чем три месяца?

- Уверен, - и сам не знаю, почему я так говорю. Мне бы продержаться до того, как она вернётся. Да нет, мне бы поправиться, чёрт побери, и я сам её найду. В конце концов, я беден, а не нищ, эта заварушка меня больше не держит, бизнес уже не давит и, вообще, я могу себе это позволить.

- Тогда три месяца, Алекс, - перебивает полёт моих радужных мыслей Полина. - И если я выиграю, то после развода ты женишься на той, что выберу тебе я. Идёт?

- Ого! А подумать можно? - чешу я затылок. Не то, чтобы я сомневался, азарт уже кипит в крови, просто неожиданно.

- Подумай. До моего приезда, - слышу и в её голосе увлечённость. А потом в заведённой машине взрывается басами музыка. - И я уже еду!

5. Виктория



Застываю как вкопанная перед закрытыми дверями. И «смотрю, как в афишу коза» - это сейчас как раз про меня.

Грязное затоптанное мраморное крыльцо. Мусор. Пыльные окна. Меня словно пару лет не было - так здесь всё изменилось. До постапокалиптической неузнаваемости.

- Скажите, а где теперь найти компанию «Гладиатор»? - пытаюсь я узнать хоть что-нибудь у недовольного охранника, усатого, как таракан, и вредного, как почтальон Печкин без велосипеда. Он даже на него похож: высокий, худой. И видно просто вышел покурить, судя по пачке сигарет в его руках, чем откликнулся на мой настойчивый стук. - Они переехали?

- Девушка, клуб закрыли, офис распустили. Где скрывается директор - понятия не имею. Мне платит не он, - поправляет он портупею со значком «охрана» и достаёт сигарету. Прикуривает. И, не глядя на меня, идёт к засиженному голубями парапету, огораживающему большое крыльцо.

- А кто вам платит? - не собираюсь я уходить с пустыми руками. Догоняю его и встаю рядом, как оловянный солдатик.

- Хозяин здания. Или хозяйка. Их там сейчас не разберёшь. Платят и ладно, - выпуская дым, подставляет он лицо яркому солнцу. - Вот и отгоняю целыми днями желающих узнать, когда заработает бассейн или где найти бывшее руководство.

- Неужели столько людей выкинули на улицу без работы? - никак не хочу поверить я в происходящее.

- Слушайте, дамочка, шли бы вы подобру-поздорову, - обдаёт он меня терпким табаком. И от этого запаха, мужского, грубого, такого тяжёлого и чужого, неожиданно замирает в груди. Где Алекс всегда напитывался этим табачищем, что оставался на его одежде лишь лёгкими нотками, но всегда угадывался? Неужели, как раз проходя эту «охрану»?

- А вы давно здесь работаете?

- Давно. А что? - мерит он меня пристальным взглядом, пытаясь вспомнить. Прищуривается подозрительно, но видимо, не запомнилась я ему ничем, как и он мне. - Или вы тоже из этих, из газетчиков?

- А что? - возвращаю я ему испытующий прищур.

- Да ничего. Просто ходил тут один, в круглых очёчках, лысоватый, как Берия, всё вынюхивал. А потом я статью его прочитал в газете. Таких глупостей понаписал. Тьху! Нашёл тоже с кем разговаривать, - вытирает он усы, словно и правда плюнул, и снова затягивается. - Молодёжь башкой своей думать вообще разучилась. Сидите в своих телефонах. А что под носом происходит - не видите.

- А с вами он, значит, не поговорил? - легко угадываю его обиду, что обошла его стороной пресса, а ведь он бы порассказал. Интересно, что?

- Не поговорил. Но вот вы о ком подумали в первую очередь? - взмахивает он костлявой рукой с зажатой в пальцах сигаретой. - О людях, что на улице остались. Правильно? Целая огромная компания, - кивает он назад, но не оборачивается, - и всех под зад коленом. А он что? Падла!

- Кто? Журналист? - хлопаю я глазами, пока Печкин нервно суёт в зубы сигарету.

- Да какой журналист! - отмахивается он. - Этот очкарик вон с Коляном поговорил, сменщиком моим, который во, - изображает охранник, будто тыкает по клавишам телефона. - Ему что пишут в интернетах, то и правда. Нарушения, нарушения! Какие нарушения, когда там чисто - хоть с пола ешь. И всё по нормам. Поди и понаписал гадостей с его слов. Мн-н-н...

Он дёргает головой, словно у него заболел зуб, стряхивает пепел. Молчу, жду, вижу, что у него накипело.

- А Берг, - тяжело вздыхает он, скрестив руки на груди. - Как только язык у них поворачивается всякую чушь про человека нести. И ведь ни один не вспомнил, даже не обмолвился, что Берг из собственного кармана людям зарплату выплатил, прежде, чем распустить. Типа обязан был. Да никому он не обязан! А всё равно не выпнул людей, как собак, на улицу, хоть эта новая хозяйка и распорядилась. Вот кто падла! Ещё извинился за неё, за суку. А-а-а! Кому что объяснишь разве, - вновь сокрушённо машет он рукой. - Никому нет до этого теперь дела. Моя жена вон простой уборщицей работала, а Берг даже о ней похлопотал, пристроиться помог. Нет, не допустил бы он такого никогда, чтобы людей опасности подвергать. Подстава это всё, вот что я вам скажу.