Наталья Майорова - Глаз бури

– Молодец! – энергично сказал Туманов и с удовольствием потер руки. – Правильная немчура! Если все это от него, так совершенно другая, приятственная диспозиция выходит. И вправду поглядеть: ежели следователь не причем, так откуда же тогда у Саджун пристав явился?

– Но что ж здесь приятственного? – искренне удивился Нелетяга.

– Не понимаешь? Я удивлен. Это же просто, как валенок свалять: с таким регулярным человеком и схватиться, ежели придется, приятно. Не то что с полоумной Ксенией, как она по твоему выходит.

– Да-а! – Нелетяга почесал подбородок. – У тебя, мой герцог, голова как-то так… наизнанку работает, что не сразу и разберешь… Ну да ладно. Густав Карлович мне неплохо на сегодняшний день известен…

– И когда ж успел! – с нескрываемым восхищением сказал Туманов. – К полицейскому следователю подкатиться – не фунт изюму!

– Не в том дело! – от похвалы Иосиф откровенно сконфузился, что было для него совершенно нетипично. – Кусмауль… он… В общем, он из наших. Тетка.

– Да ты что?! – ахнул Туманов. – Полицейский следователь – тетка?! Вот уж ни за что не догадался бы! И ты с ним…

– Михаил! Прекрати немедленно! Я просто бывал с ним в одном доме, в обществе, был представлен… Там, между прочим, из столичной элиты, кроме художников, композиторов и… тебе чины и титулы перечислить?

– Отлично, отлично… Не надо. Я сам все знаю. Прости. И что ж этот Фридрих Густавович?

– Густав Карлович. Придется запомнить. Кусмаулю на тот ли, следующий год непременная отставка выходит. Служил он всю жизнь честно, взятки брал крайне умеренно, следовательно, капиталу не скопил. Личные потребности имеет хоть и сравнительно скромные, но непременные. Продукты привык кушать свежие, отдыхать на взморье… к тому же, сам понимаешь, никакая немецкая гимнастика годы назад не вернет и…

– Понимаю прекрасно. За любовь тоже приходится платить, делать подарки и все такое…

– Именно так. К тому же почтенный Густав Карлович как-то обмолвился, что хотел бы по выходу в отставку прикупить на старость собственный домик, да непременно с садиком, в котором он выращивал бы туберозы…

– Более менее ясно. Но объясни, чего он хочет в таком разе? Тоже нацелился на Глаз Бури? И причем тут требование убираться из России, похищение Софи и оборванцы с ножом в Чухонской Слободе?

– Пока не знаю. Могу только предположить самое начало. Педантичный немец подводил итоги многолетней службе, пытаясь выстроить линию в будущее, просматривал какие-нибудь свои записи, и цепким умом изучал возможности для быстрого и надежного обогащения. Что-то могло подтолкнуть его к внимательному пересмотру дела о Глазе Бури. Все-таки таких историй в его практике наверняка было немного…

– Это точно. Но ты же сам говорил: человек, дышащий мне в затылок, не просто хочет денег или сапфир, но и отчего-то люто ненавидит именно меня и хочет меня уничтожить. У немца не может быть ко мне личных счетов. Через его руки прошли сотни воров, убийц и прочей братии… И как же он догадался?…

– Вполне возможно, что ему помог кто-то из наших общих знакомцев. Так и образовалась пара…

– Кусмауль и Ксения? А что, вполне возможно… Она могла нанять актеров для всех этих спектаклей, чтобы отомстить и потрепать мне нервы, а он действует своими, хорошо знакомыми ему методами. Но как все они попали в имение Константина?

– Или Кусмауль и графиня К., – игнорируя последний вопрос, равнодушно сказал Нелетяга. – Как тебе нравится такое сочетание?

– Вот еще напасть! – вздохнул Туманов. – Поверь, на сегодняшний день графиня достаточно богата, чтобы остаться равнодушной и к моим деньгам, и даже к Глазу Бури.

– Но ревность! – театрально воскликнул Нелетяга. – Оставленная любовником женщина подобна разозленной ядовитой змее. Ее месть – что может быть страшнее?!.. Ты ведь сам бросил ее? – деловито уточнил он. Туманов кивнул:

– Но она тут же утешилась! Завела себе не одного, а сразу двух любовников!

– Эта связь могла быть всего лишь ширмой, призванной прикрыть бушующее пламя, раскаленным свинцом сжигающее грудь брошенной…

– Иосиф! Ты чего это? – подозрительно спросил Туманов, стараясь заглянуть приятелю в лицо. – Софьин роман наконец прочел?

– Ну вот, с тобой совершенно невозможно говорить о чувствах, – обиделся Нелетяга. – Ты – чурбан.

– Ну уж какой есть, – Туманов пожал плечами. – Так что ж графиня? Ты полагаешь, что из того, что мы с ней какое-то время мяли одни простыни, а потом разбежались, она теперь готова меня со свету сжить?

– Да запросто! – подтвердил Нелетяга.

– Дела… – протянул Туманов и надолго задумался. – А что ж Ефим Шталь? – оживился он спустя какое-то время. – О нем ты ничего не сказал.

– Ефим, или Евфимий (таково его крестильное имя), личность довольно простая на первый взгляд и загадочная на второй.

– Да я его, вроде, знаю. Он даже у меня в Доме бывал.

– У тебя, мой герцог, уже весь Петербург перебывал, так что это – не показатель. Ефим – младший сын баронессы Шталь, ребенок от второго брака. Старший сын, Николай, был наследником и надеждой матери, именно ему она передала все то, что знала и умела сама (а умений у нее, поверь, немало. Если заинтересует, расскажу как-нибудь после). Он учился в Пажеском корпусе, получил блестящее образование, несмотря на красоту и куртуазность, был аскет и безукоризненно строг и честен в своих привычках. Товарищи по полку и сейчас отзываются о нем с восхищенным удивлением. Все было бы хорошо, и баронесса уже подобрала первенцу достойную невесту, но тут случилась незадача – Николай погиб во время второстепенной войсковой операции на Балканах. Наверное, Господь как-то не выдержал его абсолютного совершенства, взревновал, и призвал его к себе на службу. У баронессы остался Ефим. Того с самого раннего детства растили как очаровательную игрушку, чем-то вроде комнатной ливретки. Образование он получил исключительно домашнее, так как баронесса ни за что не хотела расставаться со своей забавой. Лучшие учителя учили его пению, рисованию, танцам, языкам, фехтованию, верховой езде. Результат получился соответствующий затраченным усилиям. Младший сын баронессы избалован, ленив, склонен получать желаемое любой ценой. При этом Ефим умен, красив, изобретателен…

– Ладно! Хватит! – с нескрываемым раздражением перебил Туманов. – Что здесь для нас?

– Да в общем-то почти ничего. Но есть удивительный момент… Взгляни вот на этот список. К его составлению меня подтолкнули твои же собственные слова…

– Что еще? – недовольно проворчал Туманов, забирая из длинных пальцев Иосифа клочок бумаги. – Имена… Женщины…Зачем? А, понял. Те, с которыми я… А тут, во втором столбце, что? То же самое? Почему? Нет, вот с М. я никогда…

– Второй столбец – это список амурных побед Ефима Шталь. Как видишь, совпадение почти стопроцентное.

– Вот это да! – изумился Туманов. – Выходит, если я из какой постели вылез, так он туда обязательно залезет…

– Или уже побывал в ней, – дополнил Иосиф. – И это полностью рассеивает мое первое подозрение. Где-то ты следуешь за ним, где-то – он за тобой…

– Но что ж это значит?

– А черт его разберет! – искренне воскликнул Иосиф. – Но что-то вполне может значить. Поэтому я тебе и говорю. Вспомни, нет ли в этом списке дамы, которая могла бы напустить на тебя молодого барона? Заставить его мстить тебе?

– Насколько я понимаю, Ефим не тот человек, который может озаботиться честью… да какая, к чертям собачьим, у них честь! И Шталь, судя по всему, знает это также хорошо, как и я! Да и зачем ему может понадобиться вся эта чепуха с каретами и прочим?!

– Вроде бы низачем. Если он, конечно, не действует на пару с графиней… Тогда Ефим может просто развлекаться из ее интересов. Какова, на твой взгляд, последовательность в этом случае?

– Последовательность чего? – не понял Туманов.

– Последовательность вашего с Ефимом пребывания в графининой постели, – невозмутимо пояснил Иосиф. – До? После? Одновременно?

– Черт побери! Откуда я знаю?! – заорал Туманов, взмахнул рукой и опрокинул стакан.

Видно было, что он с трудом удерживает себя от каких-то более разрушительных действий. Нелетяга слегка напрягся и убрал ноги со столика. Впрочем, голос его прозвучал где-то даже лениво:

– Ты только погляди, мой герцог, какой забавный расклад у нас с тобой получается. Спиритический сеанс и кража сапфира состоялись шестнадцать лет назад. На нем присутствовали вполне произвольно собравшиеся члены петербургского общества. И что ж вышло впоследствии? Абсолютно вне зависимости от совершенной кражи, спустя шестнадцать лет пятеро из шестерых присутствовавших на сеансе имеют некие основания ненавидеть кухонного дурачка Мишку, превратившегося за эти годы в миллионщика Туманова. А он-то как раз и спер Глаз Бури. Ну до чего ж хорошо, правда?

– Если бы спросили у меня, я бы предпочел немца, – упрямо и мрачно сказал Туманов.

– Да кто ж тебя спросит, мой герцог! – философически заметил Нелетяга, отщипнув винограда и снова водружая ноги на столик.

– К вам дама просится, Михал Михалыч, – доложил Федька.

– Пошли к Прасковье…

– Михал Михалыч! – в Федькином голосе явственно прозвучал упрек. – Я же сказал: да-ама!

– Знакомая?

– Нет, говорит, что вы ее не знаете.

– Тогда скажи, что я уехал, заболел, умер, в конце концов…

– Михал Михалыч, ее слуга до того с Мартыновым базарил. Так что она знает, что вы на месте, и в добром здравии.

– Мартынова выгоню к чертовой матери! – прорычал Туманов. – Ладно, веди ее сюда.

– А дедку куда?

– Какого дедку? – не понял Туманов.

– Да слуга у нее – ветхий дед. Но такой боевой! Сказал, что если леди сошла с ума, то он пока в памяти и одну ее в наш греховный вертеп нипочем не отпустит, и пускай его сначала саблей на этом пороге зарубят, а уж потом… Мартынов и тот растерялся, спрашивал меня, есть ли у нас сабля…

– Леди? – в голосе Туманова явственно обозначился интерес. – Ну, давай ее сюда. Вместе с дедкой давай, раз уж иначе не выходит. Не рубить же в самом деле старого человека…

Элен шла по лестнице, часто оглядываясь и нервно протирая кружевным платком вспотевшие ладони. Бог весть, что она ожидала увидеть. Несчастных павших женщин? Проигравшегося дворянина с пистолетом у виска? Трудно сказать. Но что-то непременно ужасное. Ничего ужасного вокруг не наблюдалось. Обычная сдержанная суета публичного места до начала вечера или концерта. Слуги в ливреях, горничные со стопками салфеток и скатертей. У всех нормальные лица, ни у кого не растут хвосты или рога…

Элен разозлилась на себя за свой страх. Заодно она разозлилась и на старого верного Афанасия, который по пути почти сумел доказать ей, что само ее приближение к ненавистному Дому Туманова практически равноценно грехопадению первых людей.

Перед Тумановым Элен предстала с гордо поднятой головой и сосредоточенным, но вовсе не испуганным (как ей казалось) видом.

Туманов поднялся навстречу гостье и внимательно разглядывал молодую женщину с приятным бледным лицом и расширенными темными глазами. Старый плешивый слуга с пигментными пятнами на руках и шее, явно с трудом удерживался от презрительного плевка на пол. От подъема по крутой лестнице он запыхался, но наперекор физической немощи сохранял бодрый и даже задиристый вид, какой бывает у старых, малорослых, полу ощипанных петухов.

– С кем имею честь? – мягко осведомился Туманов.

– Меня зовут Елена Николаевна Головнина. Я подруга Софьи Павловны Домогатской, – представилась гостья.

– Очень приятно, – ровно сказал Туманов. – Вы присядете? Это Софья Павловна попросила вас встретиться со мной?

– Нет! Нет! – быстро возразила Элен, присаживаясь на краешек кресла. Старик подошел к ней и застыл рядом карикатурным изваянием. – Вы должны извинить меня за Афанасия. Своим несколько эксцентричным поведением он… обескуражил вашу прислугу и… это невозможно рационально объяснить. Он присматривает за мной с рождения. Я пыталась втолковать ему, что в вашем… вашем заведении мне не грозит никакая опасность, но не сумела…

– Не надо было вам, леди… – каркнул Афанасий.

– Ради Бога, помолчи теперь! – с досадой прервала его Элен. – Извините еще раз… И я хотела сказать, что Софи ничего не знает о моем визите. Она ни о чем меня не просила и ничего не поручала мне. Я пришла сюда исключительно по собственной воле, повинуясь долгу дружбы так, как я его понимаю.

– И чего же вы хотите? – поощряюще поинтересовался Туманов.

– Я пришла просить вас оставить ее в покое! – выпалила Элен и от возбуждения вскочила. Туманов остался сидеть. Лицо его не изменилось. Элен заметила, что рукава сюртука как-то странно натянулись на его плечах, но не сумела найти этому объяснения, и продолжала, ободренная тем, что ее слушают и ничего страшного покамест не произошло. – Я знаю, что о вас говорят, но не могу в это до конца верить, потому и посмела сюда явиться. По моему твердому убеждению, никоторый человек не может являться средоточием лишь лжи и пороков. Молва делает вас таким, но я полагаю, что Софи не ошиблась, помимо этого разглядев в вас…