– Она сама так сказала, – со странной в нем медлительностью пробормотал он (обычно хозяин в своих словах и решениях быстр и импульсивен, что часто ему самому во вред идет). – А ты думаешь – ей надо?

– Я думаю, что Софья Павловна при всем ее уме и особенностях есть хорошенькая молодая девица двадцати с небольшим лет, – со всей возможной почтительностью ответствовал я, отодвигаясь на всякий случай подале. – Со всеми соответствующими ее возрасту и статусу желаниями и потребностями. Отчего ж нам полагать иначе?

– Да ты гляди, как она от всех отличается! – с горячностью воскликнул хозяин. – В ней же ничего этакого… расфуфыренного нет! Она… она как цветок-подснежник!

У меня от подобного лирического оборота даже дух захватило. Сколько лет хозяина знаю, никогда он подобным образом ни по какому поводу не выражался.

Однако, мыслей и наблюдений моих это отчетливое и неожиданное впечатление отнюдь не сбило, ибо четкость и последовательность в умственных упражнениях вполне заменяют силу и остроту. Так говаривал мой достойный батюшка (мир праху его!), и сам я в том за жизнь убеждался уже неоднократно.

Барышня Софья и впрямь выделялась из толпы собравшихся гостей. Выделялась в основном простотой наряда и отсутствием всяческих ухищрений, каковые женский пол издревле использует для украшения собственной, пусть даже совершенно незначительной в натуральном виде персоны. Простенькое голубое платье с кружавчиками на воротнике и лифе, нитка жемчуга на шее – вот и весь ее наряд. Поскольку на бал к нам в этот раз собрались люди действительно общественно значимые, то и наряды их выглядели соответственно рангу. Обычные и карнавальные наряды и маски поражали разнообразием и тонкой украшенностью (ничто не сверх меры! – в этом ловкое отличие света от тех же купчин, к примеру). Бриллианты скромно сверкали, жемчуга усыпали замысловатые прически, маски Коломбин и средневековых дам почти незаметно украшены были россыпью мелких рубинов и аметистов. Далеко не все прятались под масками. Собрание открытых взору лиц внушало мне всяческое почтение и гордость за наше заведение. Хозяин же в своем странном ослеплении не замечал очевидного – барышня Софья, при всей моей к ней любви и уважении, на нынешнем сложившемся фоне смотрелась дурнушкой, едва ли не бедной родственницей красивых и удачливых вельмож, собравшихся в волшебном лесу, чтобы от души повеселиться. Да, если посмотреть правде в глаза, она таковой и являлась – учительница в земстве, подрабатывает уроками, наверняка не каждый день досыта ест. Что ж сказать о нарядах и украшениях? И куда подевался, к чертям собачьим (зачеркнуто) (прости, Господи, раба своего, на язык невоздержан!) этот жених?! Чего он ждет?!

Среди гостей сразу выделялась одна маска. Это был настоящий рыцарь в сверкающих доспехах. Про амуницию его даже сразу и не разберешь – подделка или настоящее. Во всяком случае, меч в разукрашенных ножнах, с большим бериллом в рукояти, смотрелся вполне внушительно. Увидев его впервые, я, помнится, подумал: Как же он в самую точку догадал-то? Неужто совпадение? Да вряд ли так. Не иначе, как кто-то из нашей обслуги секрет празднества и разболтал. Предупреждали накрепко, и за своих людей я уверен, но кто ж из шляпниц-вертихвосток откажется без всяких трудов лишний рубль заработать?

Шлем рыцарь не снимал и лица его никто не видел. Дамы шептались и махали веерами, как мельницы под восточным ветром. Ходили упорные слухи, что где-то в маскараде скрывается один из великих князей. Может, он и есть – рыцарь? Улучив момент, я спросил у хозяина, кто, по его мнению, этот буквально отсвечивающий в глаза гость.

– Я думаю – Константин Ряжский, – сразу же откликнулся хозяин. – Он наверняка здесь, почему – не рыцарь?

– Откуда ж он узнал про Камелот и Артуруса?

– Да у него здесь свой купленный человечек наверняка имеется, – равнодушно заметил Туманов. – А в его клубе – у меня. Сочтемся… Я вот больше на ту маску интересуюсь, – он глазами указал на даму в черно-красном домино и полностью скрывающем волосы колпаке. – Она с меня просто взгляд не сводит. Прямо аж мурашки по шкуре. Сперва думал, графиня К., так у той я походку знаю. Вроде, не она. Хотя с нее станется и походку сменить…

Поскольку рассеять его сомнения я не сумел, то разговор сам собой прекратился.

Праздник тем временем шел своим чередом. Из блюд особенное восхищение вызвали осетры и огромные щуки, запеченные целиком, и фаршированные различными начинками. Их подавали на специальных серебряных блюдах. После обильных столов одно увеселение сменяло другое, в разных залах играло два оркестра, пели непременные цыгане с Песков (Бог весть, как это сочетается с Артурусом, но уж больно хозяин цыган уважает). Тенор Димитрий и цыганка Маня, неподражаемо исполнившая «Густолиственных кленов аллея» и «Тебя ль забыть», снискали бурные и продолжительные аплодисменты, а дирижер хора Шишкин выступил как гитарный виртуоз и был за то всячески обласкан дамами и девицами.

Среди прочего был модно задуман и благотворительный аукцион в пользу недавно открытого на Стрельнинской улице Дома трудолюбия Петровского общества вспоможения бедным. Заране, по предварительному известию, будущие участники карнавала пожертвовали для аукциона различные дамские украшения и произведения искусств, в том числе весьма недурственные и дорогие. На празднике все это должно было быть продано в публичном аукционе, а вырученные деньги пойдут на благое дело (если, конечно, как это у нас водится, не разворуют по дороге). До карнавала пожертвования хранились в специальной комнате под замком, а подлинную жемчужину образовавшейся коллекции – рубиновое колье с аметистами, которое пожертвовал аноним (не светлейший ли князь?), хозяин от греха подальше хранил в своем собственном сейфе.

Задумка с аукционом всем без исключения казалась приятственной и благородной. И кто ж мог угадать заранее, как повернется дело?!

Несколькими днями ранее описанного праздника Софи впервые после ссоры с матерью посетила Гостицы.

– Аннет, голубка, я так рада тебя видеть…

Аннет отложила в сторону елочную гирлянду, которую она клеила из серебряной бумаги, с подозрением взглянула на сестру, но ничего не сказала, ожидая дальнейшего развития событий. На застеленном ковром полу маленький Николаша пытался поиграть с кошкой, дразня ее полу ощипанным павлиньим пером. Молодая, еще игручая кошка опасалась малыша, убегала от него, пряталась под мебель, потом внезапно выскакивала оттуда и цапала перо когтистой лапой. Николаша каждый раз пугался от неожиданности, замирал с открытым ротиком, а после, пережив свой страх, заливался счастливым смехом.

– Я подумала, что вот, давно тебя не видела, и Ирен книгу обещала, и мальчиков…

– Софи, – ровным голосом сказала Аннет. – С тобою точно что-то происходит. Раньше ты врала искусней… – Она протяжно вздохнула, и вздох перешел в длинный зевок. Софи уже хотела обидеться, но вовремя вспомнила, что сестра всегда зевает не от равнодушия к происходящему, а от волнения. – Впрочем, может быть, это я, наконец, повзрослела и стала больше замечать… После отвратительной сцены, которую маман устроила тебе с моей подачи, ты должна при встрече шипеть на меня, как наша кошка, когда Николаша наступит ей на хвост. А ты называешь меня голубкой… Я, конечно, не получила твоего образования, но не так уж и глупа, к тому же с детства помню все твои уловки. Что тебе надо теперь?

– Анечка, ты умница! Ты все правильно угадала! – горячо воскликнула Софи, явно испытывая облегчение. – Мне действительно от тебя одолжение нужно. А все остальное так… для политесу. Я сейчас тебе все объясню. Понимаешь, меня пригласили на бал…

– В земстве? – жадно переспросила Аннет. – Я ничего не слышала…

Софи звонко рассмеялась, закружилась по комнате и сделала неожиданный грациозный пируэт. Николаша с удивлением воззрился на нее, позабыв обо всем остальном. Никогда на его глазах серьезная и резковатая тетя Соня не танцевала. А может, он и вовсе не видел танцующих людей. Кошка воспользовалась замешательством, вцепилась в перо и, выдернув его из рук малыша, с урчанием потянула под стол.

– Смотри, Николаша, она его уносит! – со смехом воскликнула Софи, указывая пальцем. Аннет, так же как и ее сын, с изумлением глядела на сестру. – Конечно, не в земстве! Да я бы туда и не пошла. Что там? Напудренные старые курицы, которым в радость перемыть мне кости, и милые старички вроде Арсения Владимировича, вспоминающие о победах русского оружия, случившихся, когда нас с тобой и на свете не было. Я иду на настоящий бал. Там будут маски, и Камелот, и король Артур, и Парсифаль – рыцарь в сверкающих доспехах. Понимаешь, Анечка, я сама все это придумала… И я не танцевала на балу сто лет, пожалуй, со смерти папы. Только когда в Сибири учила детей, но это не в счет…

– И что же ты хочешь от меня? – спросила Аннет. Лицо ее сделалось тусклым и желтым, как моченое яблоко. Софи не заметила этого, увлеченная своими чувствами.

– Понимаешь, Аннет, у меня ведь нет никаких нарядов. Я не выходила никуда. И денег тоже нет, чтоб купить. А там будет свет, и другие богатеи. Вот я хочу просить тебя, может, ты дашь мне что-то на один вечер. Я буду очень осторожна, и кружева не порву, я тебе обещаю… Помнишь, я же всегда отдавала тебе свои платья. А вот теперь ты…

Взывая к детским воспоминаниям, Софи хотела возбудить в сестре сентиментальные чувства, не предполагая, что делает только хуже. Аннет прекрасно помнила, как отец наряжал свою любимицу, покупал ей вполне взрослые платья и ленты и как, поносив их немного, Софи с пренебрежительной, но все равно очаровательной гримаской отдавала их младшей сестре в обмен на какие-то мелкие услуги с ее стороны (чаще всего таким путем покупалось молчание о многочисленных проделках Софи): «Возьми это, Аннет, я уж все равно носить не буду. Мне папа другое купит…»

Да уж, времена изменились! – с усмешкой подумала Аннет, испытывая сложное чувство, в равных долях состоящее из злорадства, зависти и тревоги за то, что не сумеет услужить сестре, которая после своего возвращения из Сибири ни разу не обращалась к ней ни с какой просьбой.

– Конечно, Сонечка, о чем разговор! – ласково сказала она. – Пойдем в гардеробную, поглядишь. Только, знаешь, у меня ведь ничего такого нет. Модест Алексеевич давно не выезжает, и я… Мы скучно живем…

– Аннет, а давай я тебя тоже приглашу? – оживилась Софи. – Возьму для тебя билет. Туманов мне не откажет, а ты поглядишь, как мы там все устроили. Тебе наверняка понравится…

– Туманов?! – не скрывая ужаса, переспросила Аннет. – Ты связалась с Тумановым? Тот самый, у которого игорный дом и прочее? Софи, скажи, что это не так! Маман не переживет…

– Я взрослый человек, – холодно заметила Софи. – Давно отвечаю сама за себя и сама могу решать, с кем мне дозволено и с кем не дозволено «связываться», если использовать твое выражение. Да, я дружна с Тумановым, и я помогала ему готовить этот бал. Если ты хочешь сейчас почитать мне мораль, увы, я не расположена слушать. Давай тогда сразу распрощаемся…

– Прости, Соня! – Аннет уже взяла себя в руки и лихорадочно пыталась что-то просчитать. Упускать Софи сейчас явно не входило в ее намерения. – Я… я просто была слишком поражена. Конечно, это тебе решать… Но как же Петр Николаевич? Туманов не станет на тебе жениться…

– Господи, Аннет! Что ты себе вообразила? С чего ты взяла, что я собираюсь замуж за Туманова?! Это же бред!

– Конечно, бред! – согласилась Аннет. – Но как же тогда… Ведь вы же с ним…

– Ты спрашиваешь, есть ли между нами любовная связь? – спокойно поинтересовалась Софи. – Отвечаю: нет, не было и не будет. Рассуди сама. Если бы он был моим любовником, неужели я приехала бы к тебе одалживать платье? Поверь, он достаточно богат, чтобы купить для своей возлюбленной целый магазин готового платья или ателье вместе с мастерицами… – Софи вспомнила «шляпниц» и усмехнулась. Усмешка ощутимо горчила.

– Да… – довод произвел на Аннет впечатление, но не прибавил ей разумения ситуации. – Ты все-таки такая странная, Соня, я никогда тебя толком не понимала…

– Да ничего! – Софи махнула рукой. – Зачем тебе? Только голову морочить. Пошли платья смотреть. Так мне билет-то для тебя брать?

– Увы, Соня, нет, – с явным сожалением вздохнула Аннет. – Модест Алексеевич даже из местных сборищ выбирает только самые скучные, да еще те, на которые его Мария Симеоновна тащит. Он ни пойдет ни в каком разе. Да еще к Туманову…

– Аннет! Ну раз в жизни не будь же ханжой! – рассмеялась Софи. – Туда, вот увидишь, из одного интереса половина света сбежится. Тем более, маски… Аукцион будет. Такие пожертвования! Должны же они глянуть… Да и что тебе Модест Алексеевич! Ты еще скажи: маман будет недовольна!

– Нет! – Аннет закусила бесцветную губу и отвернулась. – Это тебе на всех наплевать: что скажут, что подумают… Я так не могу.