Софи выпрямилась, вытянулась в струну перед сгорбившимся от страдания мужчиной, и в этот миг они стали почти одного роста.

– А теперь, Михаил, выслушай меня… Я не позволю тебе…То есть, я хотела сказать, никуда я не пойду… Если ты не хочешь теперь целоваться, считаешь: не надо; значит, забудем все, будем друзьями, как было, – в этом месте Туманов хрипло захохотал. – И, как же так, Миша… – в голосе Софи против ее воли прорвались жалобные, писклявые нотки. – Ты же не только с проститутками был… С графинями тоже, я знаю… Почему ж…

Туманов горько улыбнулся.

– Я, Соня, когда про портовых шлюх сказал, назвал самый уважаемый мною класс женщин. Они – честные по-своему, работа у них тяжелая, опасная, заработки так себе. Семью многие содержат. Я их, можно даже сказать, уважаю. Никогда не обидел, даже когда пенни лишнего не было, расплачивался честно. А эти… которые графини-княгини… Да тьфу на них! От жиру, от безделья, от гнилости внутренней… О чем ты…

От усталости и потрясения Софи слушала откровения Туманова, как будто в бреду. При этом, почему-то помня его вопрос, тщательно фиксировала собственные чувства. В груди и в животе ворочались мохнатые зверьки с острыми коготками. К тому же тошнило и перед глазами плавали какие-то голубые кольца. Перекрывая все остальные ощущения, безумно чесалась правая пятка. – «Да, в романах все это как-то иначе!» – промелькнула почти ироническая мысль. То, о чем говорил Туманов, то, что физически ощущала она сама, не укладывалось не только в светские, но и вообще ни в какие рамки.

«Слышала бы Элен, о чем он говорит с девушкой сразу после того, как… как собирался… собирался лечь с ней в постель… А о чем говорит с мужем сама Элен перед тем как лечь с ним постель? – неожиданно подумала Софи. – Непременно поинтересуюсь».

Она решительно наклонилась, скинула туфлю и с наслаждением почесала пятку. Туманов глядел на нее с немым удивлением.

– Чешется страшно! – объяснила Софи. – Должно, гвоздь вылез.

– Сказала б, я б почесал, – примирительно буркнул Туманов, по-видимости уже совершенно успокоившийся. – Давай сюда, забью гвоздь-то. Чего ножки калечить…

– Вам надо мазь наложить, – сказала Софи, беря Туманова за руку и разворачивая к свету обожженное запястье. – Вон как набухло! Сюртук завтра нельзя надеть будет. Вот глупый-то Мишка! – закончила она, наклонилась и коснулась горячей кожи сухими губами. Туманов застонал.

– Больно?! – испугалась Софи. – Простите! Я сама не знаю…

– Не больно! Нет! – Туманов ошалело замотал головой. – Нельзя! Нельзя, Софья! Я же… Я же здоровый, мишка-медведь, могу наплевать на все… Уходи! Уходи, Христом Богом тебя молю!

– А вот и не уйду! – усмехнулась Софи. Теперь она отчего-то ощущала не только свою власть над ситуацией, но и освобождение от груза, тяготившего ее последние месяцы. – Что ж теперь бежать? Что еще переступить осталось? Вы ж не глупы, Михаил, и меня узнать за это время успели. С точки зрения морали я уж все переступила. А физические положения тел… Какая разница? Это для меня не важно…

– Дура! Какая ж ты все-таки дура! – Туманов замычал и замотал головой.

Софи засмеялась, протянула руку и погладила мужчину по жесткой щеке.

– Говорите быстрей, что мне следует делать, и покончим с этим…

– Тебе? Тебе ничего не следует делать, – лицо Туманова было злым и отстраненным и казалось в этот миг как-то особенно некрасивым. Софи видела это, и одновременно понимала, что ей нет до этого никакого дела. Тело и душа казались пустыми и легкими, наполненными горячим паром. «В принципе, я, наверное, могла бы сейчас летать…» – подумала Софи.

Туманов усадил ее на высокую кровать (Софи едва удержалась от того, чтобы поболтать ногами), спустил платье с плеч, осторожно расшнуровал лиф и обнажил грудь девушки. Сразу стало непривычно и зябко, но прикосновения жестких горячих пальцев не были неприятными. И все же Софи отвела руки мужчины от своего тела.

– Подождите, пожалуйста. Я знаю, что нужно… – Софи подбирала слова, но вовсе не казалась испуганной. Она явно хотела понять. – Я знаю, что в платье неправильно… Можно что-нибудь испортить, порвать, Аннет станет на меня сердиться. Для этого нужно переодеваться в ночное. Но у меня ж тут ничего нет… А Таню вы прогнали…

– Я просто сниму с тебя все… – хрипло сказал Туманов. От слов Софи, от ее непринужденной позы у него пересыхало во рту и кружилась голова. Он старался не смотреть на девушку, но необычная белизна ее обнаженной кожи против воли притягивала взгляд. «Как поля под снегом или выбеленное небо в пустыне, – подумал Туманов. – Не хочешь, а смотришь… Весь мир застит…»

– Кажется, это нехорошо, – рассудительно заметила Софи. Потом вздохнула. – Впрочем, что ж сделать, если у меня здесь нет ночной рубашки. Вы ведь не припасли? – Туманов ошалело помотал головой. Отыскать в Доме Туманова ночную рубашку не представляло из себя проблемы, но сама мысль об этом… – Но это будет нечестно! – продолжала размышлять Софи. – Если про вас не врут, то вы в своей жизни наверняка видели сто голых женщин. («Больше! Куда больше!» – не удержавшись, самодовольно подумал Туманов.) Я тоже видала, и, право, они все мало чем друг от друга отличаются… Поэтому сперва раздеваться будете вы… ты, Михаил! – неожиданно закончила Софи.

– Я?! – Туманов моргнул от удивления, но тут же внутренне согласился с ней. Он ведь заранее ожидал, что с Софьей все получится иначе, нежели с другими. Вот и получилось. Впрочем, того, что она в своем нынешнем положении станет им командовать, он предположить не мог. Что ж, пусть будет, как она хочет!

– Ты будешь смотреть? – спросил он.

– А что, мне надо глаза закрыть? – Софи с готовностью подняла ладошки.

Туманов тихонько выругался сквозь зубы и стал быстро раздеваться. Он невольно морщился каждый раз, когда одежда задевала уже прорвавшийся и мокнущий волдырь от ожога на руке, и каждая его гримаса эхом отражалась на лице Софи.

– Все-таки, какой глупый. Зачем? – прошептала она и добавила уже во весь голос. – Ну вот, я всегда говорила, у мужчин одежда куда удобнее, чем у женщин… У нас столько глупостей всяких… А у самоедов в Сибири и у киргизов женщины тоже ходят в штанах. Я пробовала, очень хорошо…

– Женщины североамериканских индейцев тоже носят штаны, – независимо сообщил Туманов. На нем самом штанов уже не осталось.

– Ого! – сказала Софи, внимательно оглядывая обнаженную фигуру мужчины.

– Ну как? Нравится? – сдавленным голосом спросил он.

– Даже и не знаю, – серьезно ответила Софи. – Мне трудно судить, но… кажется, ты довольно привлекательный. Только… только почему такой большой?…

Направление ее взгляда было исчерпывающе красноречивым, и Туманов внезапно с диким удивлением почувствовал, как краска заливает его лицо и шею. Он? Краснеет от смущения?! Под взглядом девицы?!! Ничего более глупого он не мог себе даже вообразить.

– Мне можно подойти?

– Иди, – в голосе Софи явно послышались сомнения.

Он сел рядом с ней на кровать и обнял за плечи. Софи явственно напряглась, но потом быстро обдумала ситуацию и, расслабившись откровенным усилием воли, слегка прижалась к телу мужчины. «Чего уж теперь, коли так!» – легко прочитал Туманов, заглянув ей в лицо. Представил картину со стороны и едва не выругался вслух. Эта девица положительно делала его идиотом! Надо кончать все это поскорее!

– Послушай, Михаил! – быстро заговорила Софи. – Ты только не сердись, пожалуйста. Я понимаю, что для тебя все это… Но я же… Я понимаю, что это естественно… и физиология… Не думай, я не такая уж кисейная барышня… Я хоть и выросла в свете, где все условности, но…у меня, если хочешь знать, вполне передовые взгляды…Знаешь, я еще в детстве у нас в усадьбе видела, как жеребцов с кобылами случают… – Туманов поднес к лицу свободную руку и закусил зубами большой палец. Он не знал, сколько еще сможет это слушать, но ради Софи готов был исчерпать все свои резервы. В конце концов, он старше ее больше, чем в полтора раза, и он – мужчина. – …. Скажи, неужели теперь нужно всю эту штуку… туда?… – голос Софи слегка дрогнул.

– Ты боишься? – спросил Туманов.

Софи кивнула и спрятала лицо у него на груди.

– Ничего не будет, пока ты не перестанешь бояться, – твердо сказал он, сам себе удивляясь, но уже зная наверняка, что сдержит слово.

– Правда?! – откровенно обрадовалась Софи, и эта ее радость физической болью отозвалась в теле и душе Туманова. – Значит, не надо прямо сейчас? Ой, какой же ты славный, Мишка! Я даже не думала…

«Да что там! Я и сам не думал!» – с горечью сказал себе Туманов.

– Ты на меня правда не сердишься? Я так устала после всего… Можно мне теперь поспать немного? Прямо здесь?… – Софи прикрыла грудь платьем и откинулась на подушки. – У тебя очень мягкая кровать. У меня дома хуже… Зато не поваляешься лишку… И надо все-таки тебе мазь наложить… зачем ты… если всегда можно по-хорошему… ты славный, правда… не сердись на меня… – ее бормотание становилось все тише и неразборчивей, и вскоре девушка уже спала, подтянув колени к животу и едва слышно сопя носом.

Туманов наклонился, послушал, как она сопит, вдыхая выдыхаемый ею воздух. Потом встал, накрыл Софи одеялом. Сильно растер руками лицо, привычно схватился за бутылку с водкой, стоящую в шкафу. Еще раз глянул на девушку, которая спала в его кровати, спустился вниз и разбил бутылку об колонну нижнего зала. Иннокентий Порфирьевич, который прятался за колонной, смотрел на хозяина с недоумением. Лицо у управляющего было зеленое и несчастное. Туманов его не заметил.

Спать он отправился в каморку к Иосифу.

– Почему так? – сходу спросил он. – Почему от меня она не хотела взять кулька дешевых леденцов, а от него… Почему?!

– Они одного круга, понимают друг друга, – равнодушно зевнув, ответил лежащий на кровати Нелетяга. – В некотором смысле доверяют. Есть какой-то шифр, язык, ты его не знаешь и не узнаешь никогда. Чтобы понимать, надо там родиться…

– Значит, это не актер? – быстро спросил Туманов.

– Ты тоже подумал? – Нелетяга поверх следующего зевка остро взглянул на приятеля. – Не знаю, не знаю… Но он – точно не актер. На чужого она не клюнула бы… Или уж с ней заодно… Не знаю…

Туманов хотел говорить дальше, но не получилось. Обычно мало пьющий Нелетяга неожиданно быстро и свирепо напился и заснул мертвецким сном. Почти трезвый Туманов долго сидел у окна на шатком стуле и, усмехаясь, слушал его храп.

Глава 17

В которой Софи описывает зимние петербургские увеселения, графиня К. грозит Туманову от имени всего света, а Саджун разбивает китайскую вазу

Января 28 числа, 1890 г. от Р. Х.

имение Калищи, Лужского уезда, Санкт-Петербургской губернии.

Здравствуй, моя дорогая подруга!

Во первых строках спешу узнать, как теперь твое здоровье? Перестали ли тебя мучить головные боли? Завариваешь ли ты сейчас хмель и шалфей, которые я тебе посылала от Аннет? Она у нас с детства маялась мигренями, все врачи отступились, пользовала ее деревенская травознайка, и помогло, так что ее опыту можно верить безусловно. Лечись внимательно и упорно, потому что ты нынче себе не принадлежишь и должна себя для детей беречь.

Прошел ли кашель у Ванечки? А прыщи и краснота у Петечки на попке? Моя Ольга говорит, что от петечкиного недуга помогают ванны с чередой, дескать, так ее прежняя хозяйка свою дочку лечила. Но я думаю, может, он опять съел что-нибудь не то? Помнишь, как тогда, осенью, с апельсинами?

Мои же дела складываются далеко не худшим образом. Утром учу детишек, после обеда гуляю или катаюсь верхом, вечерами пишу. Настроение на удивление бодрое. От недавней хандры не осталось и следа. Даже Ольга как-то сделала мне комплимент, заметив, что я потолстела и порумянела. Дородность для нее – телесный признак психического благополучия.

С Михаилом видалась еще несколько раз. С той странной сцены после бала, о которой я тебе крайне сбивчиво и без подробностей (верь – они ужасны!) писала в предыдущем письме, он ведет себя совершенно безукоризненно. Мне с ним на удивление легко, и я как будто обрела еще одного брата. На этот раз – старшего.

При встречах он много рассказывает мне, возит по-всякому развлекаться, покупает ленты, шляпки, перчатки, сласти, украшения – буквально все, на что я укажу. Я отчетливо понимаю, как все это предосудительно в глазах нашего общества, но отчего-то меня это теперь совершенно не волнует. Иногда мне бывает стыдно, но не того, о чем ты, должно быть, подумала. Стыжусь я тогда, когда мне придет в голову, что дело, может, вовсе не в моих чувствах к Михаилу, а в том, что мне просто нравится его покровительство, нравится покупать, развлекаться… Может быть, за последние годы я просто устала и хочу, как в детстве, играть с этим миром, а не бороться с ним. Тогда Михаил – лишь средство, а я… для меня не находится слов, которые могла бы произнести вслух приличная барышня нашего круга.