И теперь ему, наверное, хотелось согреть, защитить, накормить и напоить водой прямо в клювик, но вместо этого он должен был…


Михаил попробовал поцеловать Софи. Уж что-что, а целоваться-то он умел, это многие признавали. Софи не ответила, казалось, она даже не поняла, чего он от нее хочет. Тогда он снова притянул ее к себе. Она уже привычно прижалась лицом к его шее и прошептала едва слышно:

– Не бойся, Мишка. Все будет хорошо. Я же не боюсь…

Потом она закусила нижнюю губу и молчала уже до самого конца. Вместо нее стонал и едва ли не плакал Туманов.

Софи между тем тоже вспоминала. И тоже сцену из детства.

Она вместе с семьей живет в имении, которое потом, после смерти отца, продали за долги. Деревья уже пожелтели, и вскоре вся семья собирается уезжать, перебираться в город. Старенькая няня уже потихоньку собирает узлы, горничная пересчитывает и натирает мелом серебро…В осеннем саду Софи вместе с братьями и их друзьями играет в индейцев. Мальчишки (все они младше ее) привязали девочку к старой липе, развели костер и теперь с дикими криками скачут вокруг него, по-видимому, полагая, что исполняют индейский боевой танец:

– Умри, бледнолицая скво!

– Мы проткнем тебя нашими томагауками и украсим твоим скальпом наш вигвам!

– Мы перережем всех бледнолицых, как жирных свиней!

Софи обидно смеется им в лицо и выкрикивает ужасные оскорбления всех священных индейских ценностей (подробно описанных в романах Фенимора Купера). Мальчишки приходят в ярость и начинают обстреливать Софи из луков. Их кривые стрелы сделаны из рябиновых веточек, и большинство их летит мимо. Одна стрела, выпущенная Гришей, случайно попадает Софи прямо в правый глаз. Софи кричит. Младшие братья Софи тут же начинают реветь от страха. Остальные «индейцы» моментально разбегаются от греха подальше. Гриша, кусая губы, дрожащими руками пытается отвязать Софи, но не может справиться с узлами. От крыльца на крики и плач детей уже бегут няня и кухарка с грозно поднятой поварешкой.

Чуть позже Софи сидит на диване в гостиной. Заплывший кровью глаз прикрыт чистой тряпочкой. Сверху кухарка разбухшим пальцем придерживает кусочек льда. Гриша стоит на коленях у ног Софи и воет в голос. У него истерика, но его никому не жалко.

– Прости меня, Сонечка! Прости, милая! – рыдает Гриша, простирая руки к сестре. – Я не хотел! Я умоляю тебя! Скажи, что ты меня простила! Хочешь, побей меня палкой или папиной плеткой! Что хочешь делай, только прости!!! Я же не хотел! А-а-а!

Софи уже совершенно не больно. Глаз слегка чешется, и еще холодно от льдинки, которую держит кухарка. Все это вполне можно потерпеть, тем более, что кухарка задолго до ужина скормила ей, как пострадавшей, два куска горячего пирога с малиной и вместо молока дала огромную кружку сливок, которую обычно выпивает «слабенькая и болезненная» Аннет.

Софи отводит от себя кухаркину руку и, придерживая тряпочку со льдом, неловко сползает с дивана.

– Уймись! Чего ты орешь? – говорит она, присаживаясь на корточки рядом с братом. – Видишь, я жива, здорова. И тебя прощу, коли ты мне свой томагаук отдашь, который тебе Савелий из клена вырезал, и штаны с нашитой бахромой.

– Сонечка, клянусь, я тебе все отдам! – истово говорит Гриша. Сейчас ему явно не жалко потрясающего, раскрашенного томагаука с резной рукояткой. – Я тебе чем хочешь служить буду. Маман сказала, ты теперь ослепнешь… Я боюсь… А-а-а! – и мальчик снова заливается слезами. Софи брезгливо морщится.

– Да прекрати ты! – спокойно и даже сурово говорит она. – Я же вижу все. Обоими глазами. И тем, и этим. Чего ты боишься? Видишь же – я не боюсь!

Гриша поднимает залитое слезами лицо и с надеждой глядит на сестру.

– И куда это взрослой, двенадцати лет девице порты с бахромой?! – неодобрительно бормочет кухарка. – Все игры ваши дурацкие…

Она очень испугалась вначале, когда в пораженном стрелою глазу вместе с болью вспыхнул ослепительный свет, почти сразу же сменившийся горячей багровой тьмой. И потом… Может быть, ей и хотелось бы, чтобы пожалели ее саму. Но кто и почему станет это делать? Все знают, что Софи играет с мальчишками и никогда не плачет. По крайней мере, никто никогда не видел ее слез. Маман говорит, что это оттого, что Софи черствая и у нее нет сердца. Софи знает доподлинно, что сердце у нее есть и расположено там же, где и у всех людей. Семейный доктор, как всегда зашедший прописать капли Наталье Андреевне и полечить Аннет, очень удивился, когда она у него спросила.

«Девочка, кто сморозил тебе такую глупость?! Сердце есть у всех людей! Вот, положи сюда ладошку, и ты почувствуешь.»

Софи промолчала в ответ, диковато ухмыльнулась и убежала. Доктор покачал головой ей вслед.

Сердце есть у всех. К тому же Гриша так безнадежно и раздражающе выл… И никому не было до него никакого дела!


В эту важную для обоих ночь два сильных человека вели себя наперекор своим действительным стремлениям и не подозревали об этом. Но даже если бы они сумели понять… Что изменилось бы тогда?


Когда все закончилось, Туманов поцеловал Софи, поднялся и, не одеваясь, куда-то ушел. Софи проводила его расширившимися глазами. На какой-то миг ей показалось, что он не вернется больше никогда, и волна темного, нутряного и первобытного ужаса затопила ее. Потом она услышала звук льющейся воды и поняла, что Михаил просто-напросто готовит ванну.

Завернув девушку в чистую простыню, он поднял ее на руки.

– Я могу сама, – сказала Софи и поболтала торчащими из простыни ногами.

– Угу! – согласился Туманов и опустил Софи в кресло. – Можешь. Посиди покамест тут.

Он собрал с кровати испачканное в крови белье, скатал его в комок и бросил на пол. Софи смущенно отвела взгляд.

– Брось, не тушуйся! – сказал Туманов. – Обыкновенное дело. Я сам потом застираю. Никто и не узнает ничего.

– Ты?! Застираешь?! – Софи удивленно подняла брови. Смотреть на обнаженного Туманова и разговаривать с ним сейчас казалось ей странным. Он был не похож ни на кого.

– А то! Мне не в тягость, а тебе зачем лишний конфуз, так? Только сначала надо тебя искупать… Поехали! – он снова подхватил девушку на руки.

– Я сама! – снова сказала Софи, уже оказавшись по шею в восхитительно горячей, пахнущей чем-то незнакомым воде.

– Зачем? – спросил Туманов. – Сиди. Я тебя помою.

Внезапно Софи отчетливо вспомнила своего похитителя, его голос, сцену в его ванной, и как-то сразу и окончательно поняла, что напрасно обманывала себя все это время. Похититель и рыцарь в сияющих доспехах – одно и то же лицо. Отчего-то ей сделалось мучительно стыдно, и захотелось в чем-то оправдаться, что-то объяснить Михаилу… «Вот еще!» – возмущенно фыркнула Софи.

– Что ты сказала? – переспросил Туманов и, не дождавшись ответа, приступил к процессу мытья. Довольно быстро у Софи возникло и окрепло убеждение, что она – отнюдь не первая женщина, которую он моет. Уж очень ловко он это делал.

– Ты банщиком в молодости не работал? – спросила она.

Туманов прикрыл глаза и отчетливо скрипнул зубами. «Он даже не стал спрашивать, почему я задала этот вопрос, – отметила Софи. – Что ж, по крайней мере, честно…»

Все прикосновения Туманова были ей приятны. Они ласкали и расслабляли одновременно.

Оказавшись в свежеприготовленной постели, Софи тут же уснула. Туманов лежал рядом, заложив руки за голову, и смотрел на нее.

«Первая ночь женщины принадлежит ей, – вспоминал он слова Саджун. – Все должно быть так, как хочет она. Благородный муж должен сдерживать свои чувства и быть предельно осторожным…»

Кажется, я все сделал правильно. Я очень старался не причинить ей боли. Но почему же мне самому так… так не по себе?

Что ж будет дальше? Проснувшись, она наверняка спросит меня об этом. Здесь Саджун и даже Зинаида правы. То, что случилось у меня с ней, это вовсе не то же самое, что закрутить интрижку со скучающей замужней богатейкой, или с молоденькой белошвейкой, или… Ладно, оставим это…Чего она ждет от меня теперь? Проще всего спросить у нее самой. Но правильно ли это будет? Почему она вообще легла со мной? Ни слова о чувствах сказано не было. Пожалуй, больше всего это напоминало… напоминало любопытство. Встречал ли я такое? Конечно, да, и не раз. Для аристократок я любопытен и экзотичен. Но есть один нюанс, который все меняет… – Туманов покосился в угол, где на полу все еще валялось скомканное белье. – Меняет абсолютно все… Или не меняет ничего? Ведь Софья, по общему мнению знающих ее людей, – законченная авантюристка, а по собственному утверждению – не придает никакого значения своей репутации в свете. Я – ее очередная авантюра?

Так ничего для себя и не решив, Туманов задремал. Ему снился смутный и тягостный сон, в котором он тянул какую-то грязную, все время грозившую оборваться веревку. Силы его были на исходе, но бросить веревку почему-то не было никакой возможности. Софи стояла рядом и улыбалась. Потом откуда-то прилетел красный петух, клюнул его в плечо и закукарекал. Прогнать проклятую птицу он не мог, так как руки были заняты веревкой, и Туманов даже застонал от боли и тягостности происходящего.

– Михаил! Миша! Проснись! Что с тобой?!

Софи трясла его за плечо. Ее лицо склонилось над ним. Волосы ее были встрепаны, глаза запали и обведены черными кругами, лицо бледное с отпечатком подушки на щеке. Никакого особого очарования только что проснувшейся возлюбленной, которое так любят описывать в романах, Михаил не приметил. Впрочем, судя по отражению в глазах Софи, он и сам выглядел не лучше.

– Ты стонал, тряс головой и скрежетал зубами, – деловито описала ситуацию Софи. – Что тебе снилось?

– Веревка, – ответил Туманов.

– Тебя повесили? – в глазах Софи вспыхнул живой интерес. – Ты помнишь, за что?

– Нет, я ее тянул, – усмехнулся Туманов. – Какая жалость, что меня не вздернули, правда?

– Не говори ерунды! – Софи потянулась, потом положила ладони на грудь Туманову и снова заглянула ему в лицо. – Ты сейчас отвезешь меня домой и мы больше не увидимся, так?

– С чего ты взяла?! – опешил Туманов.

– С тех пор, как я с тобой встречаюсь, мне, наверное, сто человек разными словами объяснили, что тебе от меня только одного и надо. Того самого… которое уже было… Если я правильно поняла, это в том смысле, что вот я прогнала тебя тогда, на плотине, тебя на мне и заело… А потом, когда ты свое получишь… в смысле, я хочу сказать – уже получил, ты меня бросишь и забудешь, как меня звали… И вот теперь…

– Софья! Дурная! – Туманов приподнялся, прижал девушку к себе и стал жадно целовать ее бледное лицо, глаза, волосы, плечи. Софи не отвечала на его ласки и не закрывала глаз. – Ты что же, им поверила, да? И вот так про меня все время думала? Но тогда зачем же, зачем, черт побери, ты… Зачем ты со мной?!.. Проклятье!

– Я не знаю, Михаил, вправду не знаю, – тихо сказала Софи. – Наверное, я все же не до конца им поверила. Потому и спрашиваю у тебя теперь… Ведь я теперь тебя немного узнала…

– Ни черта себе – немного узнала! – вскричал Туманов и отшвырнул в сторону одеяло. – Вот! Гляди! Чего ты еще не знаешь?! Спроси, я отвечу!

– Спрошу, – серьезно сказала Софи. – Если ты еще потом позволишь… Что ты делаешь, Михаил?… Ты хочешь, чтобы мы опять?… Я…

– Нет! – Туманов решительно отстранил Софи. – Я и хотел бы, но…наверное, не стоит сейчас. Должно пройти время… Как ты себя чувствуешь?

– Так, как будто по мне телега проехалась… Но, впрочем, ничего особенного! Все хорошо, Михаил. И мне, право, приятно, что ты обо мне беспокоишься… Но я теперь должна…

– Софья! Запомни: ты никому ничего не должна. Все долги – на мне. Вчера ты доверилась мне… ну… наибольшим возможным для девицы образом. Теперь нам надо рассудить, как быть дальше. Я готов сделать так, как ты захочешь.

– А если я ничего пока не хочу? – спросила Софи.

– То есть как – ничего?! – искренне изумился Туманов. При других обстоятельствах Софи, наверное, рассмеялась бы от его глупой самоуверенности. – Не хочешь больше меня видеть? Я обидел тебя?

– Говорю же тебе: я не знаю! – громко и зло сказала Софи и закрыла руками лицо. – Я не понимаю сейчас ни своих мыслей, ни уж тем более, своих чувств. Наверное, мне надо просто прийти в себя. Тогда я смогу что-то сказать тебе. Кстати, из чего я могу выбирать? – саркастически усмехнулась она.

– Все, что в голову взбредет! – с натужной веселостью проговорил Туманов. – Готов ехать с тобой в Северные Штаты и снова стать ковбоем.

– Ты был ковбоем? – с интересом спросила Софи.

– Недолго.

– Вот видишь, как я мало о тебе знаю и… Но, может быть, мы могли бы теперь одеться?

– Разумеется. Я помогу тебе. А потом велю подать завтрак. Или, хочешь, спустимся в ресторан?

– Не хочу. И есть не хочу совершенно. Меня тошнит… Миша, я домой хочу! – неожиданно жалобно сказала Софи. – Ты только не сердись на меня, ты тут, в этом доме живешь, но мне здесь… У тебя роскошная ванна, я никогда такой не видела, но я почему-то все равно чувствую себя какой-то грязной…