Наталья Майорова - Глаз бури

– Из-за того, что связалась со мной? – холодно спросил Туманов. – Циничный делец Туманов поганит все, к чему прикасается… Что-то в этом духе?

– Нет, дело, кажется, не в тебе! – горячо возразила Софи. – Я же вижу, что ты хочешь… хочешь быть со мной нежным… Но здесь все…

– Точно! Ты права! – воскликнул Туманов. – Что бы ты ни решила потом, но в игорном доме тебе больше делать действительно нечего! – он оживился, приняв решение. – Сейчас я одену тебя, накормлю, отвезу, куда ты захочешь, а потом сразу же поеду и сниму квартиру. Ты обставишь и устроишь ее по своему вкусу. У тебя отлично получается…

– Еще одна грядка со шпинатом? – лукаво спросила Софи.

Она не отказалась сразу! – мысленно восторжествовал Туманов и быстро продолжил, стараясь закрепить успех.

– Бедняга Иосиф ничего не понимает в интерьерах. Не обращай на него внимания, лично мне все очень по душе. Скажи теперь, где ты, где ваша семья жила раньше?

– На Пантелеймоновской улице.

– Отлично, я сниму квартиру именно там!

– А что же я буду делать в этой квартире, Туманов? Ждать, когда ты ко мне заглянешь? – спросила Софи. У нее был любопытно-рассеянный вид, как у ребенка, который выясняет у товарищей правила незнакомой игры, но еще не принял окончательного решения относительно того, будет ли он в нее играть.

– Почему – загляну? – удивился Туманов. – Я тоже буду там жить.

– Жить со мной? А разве ты не должен быть здесь, присматривать за клубом?

– Присматривать? – засмеялся Туманов. – Конечно, нет! Клубом на самом деле управляет Иннокентий, а я… Я просто живу здесь, потому что надо же мне где-то жить. Почему не здесь? В чем-то, если хочешь знать, это просто мальчишество, бравада, так как совпадает с общепринятым мнением обо мне. «Туманов невероятно ужасен! И живет он в игорном доме!». Ты же тоже вначале на это попалась – сознайся. Мои основные дела вовсе не связаны с игорным домом. Дом Туманова – это так, блажь, игрушка, кураж. И доходов он никаких особенных не приносит…

– А что ж ты делаешь на самом деле?

– У меня подряды, прядильное и текстильное производства, скоро будет канатная фабрика, три парохода, два доходных дома, небольшой частный банк на подставное лицо, мастерские, которые шьют из нашего текстиля, штук пять магазинов готового платья, сколько-то земли, акции металлургического и кожевенного заводов… Если хочешь, я покажу тебе бумаги…

– Да брось ты, Михаил, – Софи казалась смущенной этим перечислением. По-видимому, до сего дня она совершенно не представляла себе масштабов действительной деятельности Туманова. – Ты так говоришь, как будто берешь меня в компаньоны…

– Если ты захочешь, пожалуйста, – немедленно согласился Туманов. – Во всяком случае, я охотно покажу тебе все, что у меня есть. Возможно тебе, как писателю, будет интересно… И вот, гляди, я придумал, что именно ты будешь делать в квартире на Пантелеймоновской, пока я буду занят делами. Ты будешь писать свои романы! Ловко?

Михаил искательно заглянул в глаза Софи. Девушка не выдержала и улыбнулась. Он так хотел угодить ей, и так не похож был сейчас на другого Туманова, которого она знала, – резкого, угрюмого, со страшным лицом и дикими глазами.

– Миша, я уже совсем ничего не понимаю! – призналась Софи. – Где я? Что я? Что я должна делать?… Это ты сотворил со мной такое?

– Я… – он притянул ее к себе и почувствовал на шее уже знакомое теплое сопение. – Скажи: ты согласна? – кончик длинного холодного носика слегка поелозил по шее сверху вниз. Туманов решил истолковать этот жест как согласие, подхватил Софи на руки и закружил по комнате.

– Сонька! Родная! – прошептал он ей в волосы.

– Повтори, пожалуйста, – так же шепотом попросила она.

– Самая лучшая Сонька из всех возможных сонек! – весело сказал Туманов. – Я подарю тебе ожерелье из бриллиантов и сто платьев. Теперь можно?

Михаил не видел лица Софи и даже не сразу понял, что произошло. Потом догадался: после его слов сопение на шее исчезло, прекратилось. Как будто бы Софи совсем перестала дышать. И окаменела.

Этим же вечером сумрачный и необычно напряженный Нелетяга зашел в покои приятеля. Туманов ужинал. Иосиф молча наблюдал за приготовлением этого ужина, и черные жесткие волосы на его голове постепенно становились дыбом. Сначала Туманов вылил в кастрюльку бутылку водки, потом подогрел кастрюльку на спиртовке. После – покрошил в водку хлеб и крупно порезанную синеватую луковицу. Перемешал и стал есть ложкой, обернув кастрюльку полотенцем и установив на коленях.

– Тебе не предлагаю! – буркнул он Иосифу.

Иосиф судорожно сглотнул и отвернулся к окну. Долго смотрел на падающие с неба снежные хлопья, которые выхватывал из темноты свет фонаря.

– Ну что? – спросил он, наконец.

– Родинка под грудью у нее есть, – глухо сказал Туманов. – Однако – девица… Была… Пока в дело не вмешался негодяй Туманов.

– Мой герцог, ты сошел с ума! – грустно констатировал Нелетяга. – Но может быть, все это затеял ее брат? Тот самый, который был здесь, помнишь? Такой смуглый, весь на нервах… Привлекательный юноша. Черная маска и черный плащ ему пойдут… Они почти ровесники, и он вполне может быть осведомлен о родинках сестры…

– Что же она – не узнала родного брата? Чепуха!

– Почему не узнала? Они изначально были в сговоре. Такой красивый талантливый спектакль с целью так или иначе прибрать к рукам что-то из твоих денежек. Они же одаренные, смышленые, дружные между собой ребята. Но гляди: она с трудом сводит концы с концами, он, насколько я понял, живет и учится в Университете на деньги мужа сестры, что, разумеется, для него очень неприятно. К тому же они как-то связаны с этими революционными прожектами… И почему бы им всем не поправить свои дела за счет записного негодяя и мерзавца? (Это я тебя имею в виду, если ты не понял). Раз уж подвернулась такая возможность…

– Но ведь в письмах не просили денег. Требовали, чтобы я убрался восвояси. Потом – просто издевались… Я не понимаю…

– Да ведь про тебя всем известно, что ты – далеко не дурак, и объегорить тебя – хитрое дело. Вот они и разработали многоходовую игру. Именно для того, чтоб ты не понял… Скажи, что у тебя сейчас должна попросить Софья, чтоб ты – не дал?

– Нет такого, – подумав, согласился Туманов. – Но я все равно не верю. Чтоб он в этой игре пожертвовал девичеством сестры… Невозможно!

– Но это уж могла быть ее инициатива, – пожал плечами Нелетяга. – Представь, что ты ей просто понравился как самец. Она первая, что ли?… Ты жутко брутальный все-таки… Погоди, если я правильно этого мальчишку оценил, он, когда узнает, еще прибежит с тобой стреляться…

– Григорий? Но я же не могу с ним стреляться! – Туманов уже захмелел и серьезно пытался обдумать вопрос. – Я не дворянин и… стреляю хорошо… А если он в черной маске…

– Ну будете по-рабочему бить друг другу морды или фехтовать на оглоблях… Почем я знаю! Скажи лучше, что ты сам собираешься делать? Теперь, когда с ногами влез в эту лужу с ее девичеством? Как ни крути, но все-таки она дворянка…

– Я собираюсь с ней жить! – жестко сказал Туманов и через край кастрюльки, давясь и громко чавкая, выхлебал остатки своего жуткого ужина. – На улице Пантелеймоновской. И пусть все, кому это не нравится, катятся ко всем чертям!

Софи нравилось ходить по магазинам и рынкам и покупать. Она вполне могла бы ездить на конках или уж на извозчиках, но Туманов выделил ей легкий и красивый экипаж. Это ей тоже понравилось. Кроме того, она выискивала в газетах объявления о распродажах и ходила на них. На каждой обязательно покупала хоть какую-нибудь мелочь – старую бронзовую лампу, пару расписных фарфоровых тарелок, смешную грелку для чайника в виде запорожского казака. Вечером она подробно рассказывала Туманову о типажах, встреченных ею на распродаже и пыталась придумать и восстановить историю семьи, которой принадлежала купленная вещь. Михаил слушал внимательно, развалившись на софе или прямо на полу, иногда вмешивался в ее рассказ, не соглашался, смешно горячась, доказывал свое…

– Да не мог он быть офицером, никак не мог! – говорил он о предполагаемом хозяине расшитой накидки на кресло. – Погляди, какая она вся шуршавая, старушечья. И вытерта – посмотри, вот здесь, низко, стало быть, человек низкорослый и со спиною, крючком согнутой. А у офицера – выправка, это не пропьешь, он елозит либо задом, либо уж затылком. Может, она у матушки его в комнате лежала – это да…

Наблюдения и умозаключения Туманова часто были точными и почти всегда, с точки зрения Софи, оригинальными. Считая себя побежденной в споре, она всегда говорила об этом вслух. У Михаила при этом становился удивительно довольный вид, как у мальчишки, обыгравшего сверстников в три камушка. В эти моменты Софи было приятно и тепло на него смотреть. Хотя и щемило что-то в груди. Он же старался по мере сил, лаской или подарками, вознаградить ее за «поражение». Это тоже по-хорошему трогало девушку, и она никак не могла понять – отчего же ей так часто наворачиваются на глаза слезы? Софи, разумеется, сдерживала себя, потому что она вообще плакала крайне редко. Но ей хотелось понять… И в результате она ехала на очередную распродажу.

Касательно покупок и собственных побудительных к тому мотивов Софи все понимала досконально. С присущей ей с детства честностью перед собой она легко признавалась себе, что просто истосковалась по возможности тратить деньги на вещи, не решительно необходимые, но служащие лишь для украшения и разнообразия жизни. Туманов ей такую возможность дал, и она ею беззастенчиво пользовалась. Иногда их отношения казались ей сделкой. Одной из многих сделок, о которых ей, в свою очередь, рассказывал Туманов. Он сдержал свое слово, серьезно и подробно посвящал девушку в свои дела и даже выслушивал ее советы и соображения.

Однажды Софи побывала на принадлежащей Туманову текстильной фабрике. Пока Михаил занимался делами в конторе, она вместе с молчаливым, бледным сопровождающим (выделенным ей Тумановым) бродила по цехам, говорила с работницами и рабочими. Условия труда женщин-работниц, особенно в красильном цехе, произвели на нее ужасающее впечатление. Расспросы о жизни и быте рабочих семей еще добавили красок. Сразу же, помимо воли, вспомнились обличительные речи Оли Камышевой и рассказы Тани – горничной в Доме Туманова.

Увидев Туманова (он шел к ней в сопровождении двух мордатых, добротно одетых молодчиков – по-видимому, мастеров или управляющих), Софи немедленно, чтобы не растерять запал, набросилась на него и решительно потребовала улучшить условия труда, сократить рабочий день для женщин, имеющих детей, а также завести при фабрике школу для девочек, дочерей рабочих, и амбулаторию. Туманов выслушал ее с мрачным и серьезным лицом (мордатые молодчики при этом ухмылялись в кулаки), потом молча и почти грубо схватил за руку и потащил за собой.

В одном из пыльных и холодных цехов (Софи, находясь в нем, не вынимала рук из муфты и непрерывно кашляла) Туманов остановился и громко, перекрикивая гул работающих механизмов, призвал всех, кто может, подойти к нему. Мастера забегали, суетясь и что-то приказывая рабочим, и вскоре вокруг хозяина и Софи собралось человек пятьдесят. Рабочие стояли ближе, женщины держались на периферии маленькой толпы, любопытствовали искоса и избегали прямых взглядов. Несмотря на холод, чувствовался запах немытых тел и лука, смешанного с перегаром.

– Вот, Софья Павловна говорит: надо, мол, школу для девочек строить, – сразу, без предисловий, начал Туманов. На лице его не было улыбки. Рабочие тоже смотрели серьезно. – И амбулаторию с фельдшером, и всякие другие улучшения для развития культуры. А то, мол, очень темно и бескультурно рабочие живут. Пьют много от беспросветности жизни и неразвитости высоких потребностей. Через это семьи рушатся и женская доля тяжела… Софья, я правильно излагаю? – Туманов обернулся к Софи, в его коричнево-зеленых глазах пряталось бешенство. Софи еще выпрямилась, вздернула подбородок, кивнула. – Я свое мнение имею, а вас зову рассудить. Потому как по справедливости, что кого касается, тому и говорить следует… Так вот вы и скажите мне сейчас, что вам больше по нраву: школу для девочек открыть или десять бочонков водки на всех выкатить? По случаю праздника…

– А какой же праздник-то нынче, Михаил Михайлович? – осторожно осведомился кто-то из толпы.

– Найдем праздник! – опасно зазвеневшим голосом воскликнул Туманов. – Для доброго дела – нешто церковь святая не подскажет? День святого Сысоя – чем нехорошо? Или вон мои именины…

– По такому случаю надо бы… За благодетеля…

– Коли именины, тогда конечно…

– Школы-то, они и так есть, да мой ходить не хочет. Уши, говорит, дерут…

– А я так думаю – на что девке учеба? Только мысли вредные в голове заводятся…

– От книг смута одна…