Ли поначалу с опаской присматривалась к хозяйке. Каюна была необычной женщиной, и, действительно, иной раз напоминала ведьму. Но девушка быстро поняла — бабка, скорее, ведунья, иными словами, сведущая во многих вещах, большинству людей неизвестных, но не занимающаяся ни колдовством, ни злыми делами. Каюна обладала обширными знаниями о растениях и их лечебных свойствах, умела составлять удивительные настойки и снадобья. Она прожила долгую жизнь и прекрасно разбиралась в людях. Ли с некоторой завистью отметила: частое дурное настроение Сета и его злость совершенно не пугали хозяйку. Осадить «внучка» ей ничего не стоило. Бабка, в свою очередь, прекрасно разглядела тревогу Оливии и как-то сказала ей:

— Не дай ему запугать тебя, девочка. Он, вишь, чуть что — страхом и неуверенностью пользуется, будто научил его кто. А ты не бойся. Любишь его, и хорошо. Пусть он это знает и чувствует. Страха же никогда не показывай, а еще лучше — вовсе не пускай в свою душу. Чего тебе парня бояться? Он без тебя не может, поверь. Самый большой его страх — тебя потерять. Да-да, так и есть, — улыбнулась Каюна, заметив недоверчивое выражение на личике девушки. — Только упаси тебя небеса, милая, попытаться эту власть над ним использовать. Рухнет тогда все. Да ты не из таких, я вижу, — старуха потрепала смутившуюся Ли по зарумянившейся щечке.

К середине второй недели река стала успокаиваться, и путники уже подумывали об отъезде. Бабка не торопила их, работа у нее находилась каждый день, а теперь и поправившийся Рид принимал в ней участие.

Как-то вечером после ужина Ли выглянула в окно и увидела тоненький серп молодого месяца, изящную яркую лодочку в темном океане ночных небес. Сет проследил за ее взглядом.

— Пойдем, прогуляемся, — предложил он.

Парни уже ушли наверх, и на кухне оставалась только Каюна.

— Сходите, голубки, — улыбнулась она. — Сегодня хорошая ночь — молодой месяц народился. Пройдите за дом и вдоль реки, там большой луг, оттуда на луну любоваться лучше всего. У нас в деревне его так и зовут — Лунный луг. Лампу вам дать?

— Нет, спасибо. Я вижу в темноте.

— Ну, тем более грех не прогуляться в такую погоду. Я скотинку проверяла — тихо, ни ветерка. Прохладно, конечно, но на то и зима. А вы вот выпейте по чарочке.

Бабка полезла в шкаф, откуда чего только ни извлекала за время их пребывания в ее доме — от разноцветных бутылей и пузырьков с настойками и снадобьями до странно пахнущих пряностей и вяленых плодов. На сей раз в ее руках оказалась темно-синяя бутылка необычно глубокого цвета, напомнившего Ли колокольчики горечавки. Содержимое было вовсе не горьким, наоборот, медвяным, и, как большинство южных снадобий, ароматным.

Раньше все здешние запахи казались Ли просто незнакомыми, экзотическими, но этот… В нем смешались ароматы, пробуждавшие десятки неуловимых воспоминаний, некоторые поднимались из самого детства, другие были недавними, но не менее дорогими. Сдобные булочки и высохшие на ветру простыни, нагретая жарким солнцем кожа, пыль, прибитая первыми каплями теплого летнего ливня, ландыши и жимолость, земляника и скошенная трава, яблоки, озерная вода, опавшие осенние листья и дождь промозглой ветреной октябрьской ночью… Оливия невольно закрыла глаза, все глубже погружаясь в поток ароматов, чередующихся, смешивающихся, воскрешающих в памяти то одну картину, то другую. К реальности ее вернуло легкое прикосновение к устам. Она открыла глаза, губы мужчины уже скользнули к ее уху.

— Пойдем, будешь грезить, глядя на луну.

Девушка оглянулась, Каюна ушла, они с Сетом были одни. Интересно, чем для него пахла эта настойка? Спросить она не решилась.

Мужчина накинул на плечи Ли плащ, и они вышли из дому. Оливия держала Сета за руку и не отрывала глаз от узенькой лодочки в небесах. Когда вышли на открытое пространство Лунного луга, девушка стала ступать более уверенно: молодой месяц давал на удивление много света. Ли прекрасно различала траву под ногами, ровную, без единой кочки. Они направлялись к центру луга, как вдруг перед ними вырос высокий, больше человеческого роста, камень, по форме напоминающий расплывшийся в основании клык. Девушка прикоснулась к нему. Холодная неровная поверхность была покрыта лишайником.

— Вон еще один, — Сет махнул рукой влево.

— И справа такой же, — отозвалась Ли.

— Да здесь их целый круг, — удивился мужчина. — Видишь?

Девушка пригляделась и в свете месяца различила широкий круг из огромных камней. Казалось, он охватывает весь луг. Странно, Каюна ничего об этом не говорила…

— Пойдем внутрь? — спросил Сет.

— Да. Мы же хотели погулять на лугу.

— Как-то странно здесь, — он помедлил. — Мой глаз плохо видит. Все контуры будто в тумане.

— Думаешь, опасно? — забеспокоилась Ли.

— Нет, опасности не ощущаю. Просто странно. Давно такого не было. Как в детстве: и хочется, и страшно.

— Страшно?

— Ну, не по-настоящему страшно, а как… Трудно объяснить… Как перед прыжком в воду, когда купаешься. Холодно, а как прыгнешь, мурашки исчезают и становится хорошо.

— Тогда пойдем?

Он кивнул, они взялись за руки и медленно вошли в круг, будто в воды незнакомой реки. В первую минуту ничего не случилось, а потом на Ли обрушились ароматы, которые она ощутила, выпив настойку из синей бутылки. Вокруг взвихрился туман, отделяя девушку от мужчины. Порыв ветра разъединил их руки, подхватил, закружил, словно осенние листья, сорвал одежду и бросил куда-то в наполненный звездами мрак. Последнее, что успела разглядеть Ли — сверкающий острый серп луны.

Сет открыл глаза. Он лежал на поляне в ночном лесу, все кругом плыло в молочной дымке. Поднялся на ноги, протер левый глаз, лучше видно не стало, и что-то в ощущениях было не так. Вновь прикоснулся кончиками пальцев к глазу. Ресницы? А выше бровь… И левая половина лица ничуть не отличается от правой. Все ясно, это сон. Подобные дурацкие фантазии приходили одно время после того как от лица осталась половина. Сейчас должна появиться хотя бы одна прекрасная дева… А зачем ему теперь какие-то девы? Тем не менее, она появилась, да не одна, а целых три. Обнаженные, завораживающе красивые, их юные тела мягко сияют в свете луны. Направляются к нему, ну, понятно. Только с чего бы такие сны? Есть у него теперь женщина, которую он захотел с первого взгляда. Милая, нежная, жаркая. Девицы хороши, ничего не скажешь, особенно та, с волосами цвета гречишного меда, но чувствует он себя как-то неловко. Сон, конечно, но Ли лежит где-то здесь, под боком, а он разглядывает посторонних девиц. Те тоже глаз с него не сводят, подходят все ближе и о чем-то тихо переговариваются. Хотя понятно о чем — о нем.

— Смертный… Красивый…

— Сильный…

— Староват только.

— Тебе, сестрица, юношей подавай, у которых борода еще не пробилась!

— Да, мне молоденькие нравятся. Нежные как девушки, и в то же время мужчины…

— Ну так ступай отсюда, этот не в твоем вкусе.

— Зато я — в его, — встряхнула золотисто-каштановыми локонами. — Интересно иногда что-то новенькое попробовать.

Подошла к мужчине, положила руку ему на грудь. Сет вздрогнул и чуть отстранился. Смертный? А они, выходит, бессмертные? Что-то это напоминает… Надо бы убраться подальше от красоток, кто знает, как они по-настоящему выглядят?

— Что это с ним? — удивилась дева.

Ее подруги (или сестры?) подошли, одна запустила пальцы в волосы мужчины, другая провела по его спине, беззастенчиво скатываясь к ягодицам. Сет попытался отойти, но настойчивые руки не отпускали, гладили, ласкали, манили, обещали… Это было приятно, ни один из его прежних снов не мог сравниться с этим по реальности ощущений.

— Поцелуй меня, смертный…

— И меня…

— Меня…

Девичьи пальцы скользят по губам, забираются в волосы, гладят затылок, притягивая голову к приоткрытым зовущим устам…

— Нет, — он извернулся и вырвался из круга женских рук и тел. — Нет, красавицы, простите, не могу. Как-то это… неправильно.

— Ну что ты, это же только сон…

Они вновь придвинулись: яркие губы, струящиеся волосы, точеные белоснежные плечи, упругие груди с напряженными сосками…

— Смертный сказал «нет», — послышался еще один женский голос, глубокий и звучный. — Вы знаете правила.

— Да, госпожа, — все три склонились в почтительном поклоне и исчезли.

Сет оглянулся. У края поляны стояла еще одна женщина, не нагая, а будто облаченная в лунный свет, который там и тут украшали цветы и листья. И в то же время, при малейшем движении сквозь странное одеяние проглядывало тело, прекрасное настолько, что красота эта не пробуждала плотского желания, а проникала прямо в душу, просветляя и очищая ее. Смотреть на эту деву было все равно что созерцать цветущие по весне вишни, рассвет над морем или лунную ночь в степи. Мужчина, совершенно забывший о своей наготе, опустился на одно колено и склонил голову.

— Поднимись, смертный, — голос прозвучал прямо над ним.

Он встал, не решаясь смотреть на нее. Взгляд уперся в гирлянду изящных сине-белых аквилегий, бегущую по подолу. По резному листку герани, видневшемуся на платье чуть ниже колена загадочной госпожи ползла божья коровка. Происходящее, хотя и становилось все более странным, перестало напоминать сон.

— Почему ты отказал моим подданным?

— Я… не хотел никого обидеть, госпожа. Но у меня есть… жена.

— Мне известно, что это не останавливает мужчин, ни смертных, ни бессмертных, — усмехнулась дева.

— Не останавливает, если жена им безразлична. Мне — нет. Я не хотел бы, чтоб она изменила мне, значит, не имею права изменять ей.

— Какой ты правильный!

— Не такой уж правильный. Просто умею извлекать уроки из горького опыта. Как-то попробовал изменить невесте… Госпожа, а что с моим лицом? — он почему-то был уверен: она поймет вопрос.

— Ничего. Оно осталось прежним. Просто здесь смертные выглядят так, как себя ощущают. Тебя ведь больше не тревожит увечье?

— Пожалуй. Не хочу изменять Ли еще и поэтому. Ни одна женщина не сделала для меня того, что она.

Дева понимающе кивнула.

— Госпожа, где сейчас Ли? Что это за место? И кто вы?

— Пойдем, я провожу тебя к маленькой смертной. А место? Это другая грань мира. Природная, подлинная. Животные, растения, небесные светила и земная твердь не умеют лгать. Поэтому все здесь выглядит в соответствии со своей внутренней сущностью, в том числе твое лицо. Я — хозяйка здешних мест, большего тебе знать не следует. Ваша, смертная, грань искажена ложью и злобой, что живут в людских душах. Некоторые из людей решаются на сделки с отцом лжи, и это открывает ему дорогу в отведенную вам часть мира, делает границу проницаемой. В его присутствии искажение становится еще сильнее. Ты же знаешь, страж.

— Страж? — не понял мужчина.

— Разве не это означает твое полное имя?

— Да, конечно… Матери пришла в голову странная фантазия, — проворчал Сет. — В детстве у брата был неиссякаемый источник развлечения…

— Имя дается не просто так, — улыбнулась дева. — Отчасти оно соответствует изначальным качествам человека, отчасти формирует его. Возможно, тебе еще представится шанс доказать это.

Сет покорно кивнул. На память пришло давно позабытое ощущение неправильности творившегося на шабаше и смутное желание вмешаться, несмотря на страх, и прекратить поругание. Поругание чего? Вот этого самого подлинного, чистого мира, который здесь являл себя во всей красе. В лесу, по которому они шли, все казалось знакомым, родным и… верным. Ступавшая рядом дева вызывала почтение, а не страх.

— Но, госпожа, ваши подданые, чем они лучше его слуг? — спросил он, вдруг вспомнив недавние домогательства девиц.

Женщина рассмеялась тихим мелодичным смехом.

— Во-первых, смертный, мне просто хотелось испытать тебя. Я лишь удовлетворила свое любопытство. Оказалось, люди отличаются от животных, хотя бы некоторые. Или хотя бы иногда. Никто не стал бы принуждать тебя или мстить за отказ. Ну, а если б ты согласился, в твоей памяти остался б чувственный сон. Во-вторых, ты видел подлинный облик духов земли. Они вечны, молоды и прекрасны. Всегда были такими и всегда будут. Такова их природа, а не чья-то воля. И поведение моих подданных продиктовано их сутью. Все живое должно продолжать себя. Они — женщины, ты мужчина. Сильный, способный дать хорошее потомство. Вот и все.

— Как просто! — усмехнулся Сет. — А ведьмы тоже плодятся?

— Прислужники отца лжи после заключения сделки не способны иметь детей. Они продолжают себя, уродуя людские души. Просто, говоришь ты? Да, такова жизнь природы: простая и разумная. Это вы, люди, выдумываете на свои несчастные смертные головы множество неразрешимых вопросов. И большую часть и без того короткого века бьетесь в тщетных попытках решить их.