— Все в порядке.

— Нет. — Подтянув колени, она положила на них голову. — Это моя проблема, и если я буду избегать ее, то никогда се не преодолею. Все, что вы говорили мне раньше, оказалось правдой, все, что вы делали, вы делали правильно, а я вам только мешала.

— Никто вас ни в чем не обвиняет, Шантел. — Он потянулся было, чтобы дотронуться до ее смуглых плеч, бессильно опущенных в эту минуту. Но тут же спохватился и сжал свою руку в кулак. — Вам надо поспать.

— Да,

Он не знал, что делать дальше. С чего это он вдруг решил, что нужен ей? Он не умел утешать и успокаивать женщин. Не знал тех ласковых слов, которые помогли бы ей расслабиться и уснуть. Он только кипел от гнева и сгорал от желания спасти ее. Но ни то ни другое не могло ей сейчас помочь.

— Послушайте, я могу принести вам попить. Схожу вниз и заварю чаю.

По-прежнему пряча лицо в коленях, она крепко зажмурила глаза.

— Нет, спасибо. Со мной все хорошо.

— Но я хочу сделать для вас что-нибудь, черт возьми! — Эти слова вылетели у него совершенно неожиданно. — Я не могу видеть ваших мучений. Давайте я принесу вам аспирину и посижу тут, пока вы не уснете. Попросите меня о чем-нибудь. Вы не можете просто так выгнать меня.

— Обнимите меня. — Шантел подняла голову, и робкая просьба вырвалась из ее груди вместе со всхлипом. — Можете обнять меня хоть на минутку?

Он сел рядом и, обняв ее, прижал ее голову к своему плечу.

— Конечно могу. Сколько захотите. Поплачьте у меня на плече, ангел мой.

У нее не было сил перестать плакать, да она и не хотела этого. Чувствуя на плечах его сильные руки, она дала волю слезам. Квин прижал ее к себе и шептал слова, которые, как он надеялся, успокоят ее, хотя и не был уверен, что она их услышит. Когда она начала успокаиваться, он убрал с ее лица волосы.

— Квин… Спасибо.

— Всегда к вашим услугам.

— Со мной это бывает очень редко. — Она фыркнула. — У вас есть платок?

— Нет.

Не желая отрываться от него, она взяла с тумбочки бумажный платочек.

— Я думала, что такой мужчина, как вы, тут же бросится в бега, увидев, что женщина… — она снова фыркнула, — распустила сопли.

— Ваш случай особенный.

Она отклонила голову назад. Глаза у нее запали, а на щеках еще не просохли слезы.

— Почему?

— Просто особенный, и все. — Он стряхнул слезы с ее ресниц и не стал вытирать их со своих пальцев, хотя и чувствовал себя круглым дураком. — Вам уже лучше?

— Да. — Ей и вправду стало лучше, хотя она никогда не считала, что слезы могут помочь горю. Теперь, когда они пролились, она чувствовала себя измученной и недовольной собой.

— Я была бы… вам очень признательна, если бы мы к утру позабыли об этом досадном недоразумении.

— Вы никогда не даете себе поблажек, да?

— Я ненавижу плакать. — Она произнесла эти слова с таким чувством, что он понял, что ей уже приходилось плакать горькими слезами. Из-за чего-то. Или из-за кого-то.

— Я тоже.

Услышав это признание, она улыбнулась:

— Когда вы хотите, то можете быть очень любезным.

— Я редко себе это позволяю. — Он снова погладил ее по голове и притянул к себе.

Оказывается, утешать не так уж и трудно. И не так трудно стать необходимым. — Сможете теперь уснуть, как вы думаете?

— Надеюсь. — Она закрыла глаза, думая, как это приятно, когда ее щека прижимается к его щеке.

Он ласково провел рукой по спине Шантел и замер, почувствовав, что шелк уступил место голой коже.

— Завтра воскресенье. Можете целый день проваляться в постели.

— В час у меня фотосессия. — Не открывая глаз, она кончиками пальцев потрогала мышцы его плеча.

— Но ее можно отменить.

— Со мной все будет в порядке. Мы договорились на воскресенье, потому что во время съемок у меня нет времени.

— Тогда вам надо отдохнуть, чтобы завтра хорошо выглядеть.

— Большое вам спасибо.

— Не за что.

Когда он снова прижал ее к себе, она закинула голову и улыбнулась ему. Пальцы Квина, лежавшие на плечах Шантел, напряглись, и ее пальцы на его плечах тоже. Шантел уже не улыбалась. Их обоих охватило такое сильное желание, что даже воздух завибрировал.

— Я, пожалуй, пойду.

— Нет, не уходи. — Она знала, что решение было принято, возможно, еще до того, как они встретились. Ее сердце просто подчинилось этому решению. Она любит Квина. И ничего уже нельзя изменить. До сих пор, до его появления, она не понимала, как ей нужно было снова полюбить кого-то. — Я хочу, чтобы ты остался. — Ее руки скользнули по его плечам. — Я хочу, чтобы ты любил меня.

Телесная жажда, которая возникла от одного лишь взгляда на Шантел, внезапно стала очень острой. Ощущение было до жути приятным. Ее руки несли прохладу его коже, а глаза были теплыми и темными… При свете луны ее тело казалось воплощением мечты, но Квин не мог позволить себе забыть о реальности.

— Шантел, я так хочу тебя, что мне стало трудно дышать. Но… — Он провел руками по се рукам, обнимавшим его, и стиснул ее запястье. — Не знаю, смогу ли я жить сознанием того, что мы стали близки только потому, что ты сейчас испугана и немного растерялась.

Губы Шантел тронула улыбка, и она приблизила их к его рту.

— Разве ты еще не понял, что я всегда знаю, чего хочу? — Она слегка повернула голову, чтобы ее поцелуй скользнул по подбородку Квина. — Разве не ты говорил мне, что мужчина может судить о том, что женщина готова к любви, по тому, как она на него смотрит? Неужели ты не видишь, как я на тебя смотрю?

— А вдруг я вижу то, что мне хочется видеть? — Но его пальцы уже зарылись в ее волосах.

— Я хочу, чтобы ты остался, — повторила она вовсе не потому, что сильно испугалась. — Я хочу, чтобы ты остался из-за того, что я ощущаю, когда ты меня целуешь. Когда прижимаешь к себе. Когда дотрагиваешься до меня. — Шантел потерлась щекой о его щеку. — Я хочу, чтобы ты остался, потому что с тобой я забываю обо всем на свете.

Что-то внутри Квина взорвалось. Наверное, его контроль над собой. Выругавшись, он притянул ее к себе и впился губами в ее рот.

Она была воплощением темного, неутомимого желания. Она была чистой воды афродизиаком. Они стояли на кровати на коленях, и все его мечты воплотились в жизнь. Он покрывал поцелуями ее лицо, ее волосы и шею. От дурманящего запаха ее кожи голова у Квина кружилась. Он чувствовал, как она дрожит. Но не от страха, а от удовольствия, от удовольствия, которое он ей дарил! Позабыв обо всем, он снова впился губами в ее рот, чтобы ощутить вкус ее страсти.

Ни один мужчина, которого она познала до него, и, несомненно, ни один после него, не сможет вернуть ее к жизни таким способом. Никогда до этого и никогда после не испытает она такого жгучего желания. Ее тело было похоже на печь, изрыгавшую огонь и жар, а в мозгу крутился целый вихрь ярких ощущений. Нет. Никакой мужчина не сможет дать ей того, что дал Квин, потому что другого такого мужчины больше нет. И она знала это, знала с самой первой встречи.

Все было ясно. Она чувствовала, как щетина на его подбородке царапает кожу ее плеча, как матрас прогнулся под тяжестью их тел, когда они, тесно прижавшись друг к другу, опустились на простыни. Проводя руками по его плечам и груди, она видела, как сияет его кожа в лунном свете. Он вздрагивал от ее прикосновений, и она слышала легкий шелест его дыхания. Его поцелуи были окрашены ароматом желания и наполняли желанием ее. Настоящий калейдоскоп ощущений, нет, вихрь, водоворот! В комнату проникли запахи из сада. Застонав от удовольствия, Шантел прижала губы к плечу Квина.

От этой женщины можно потерять и разум, и душу. Квин почувствовал, как сжалась его грудь, когда он провел руками по ее телу. Боль и сила слились воедино в желании овладеть ею. От одной лишь мысли, что она в его руках, ему стало и страшно, и весело. В следующую минуту он воспарил ввысь.

Причиной тому было не только совершенство ее тела и лица, но и дикая, неукротимая сексуальность, которая скрывалась под покровом из сверкающего льда. Выпущенная на волю, она превратилась в ящик Пандоры, полный эмоций темных, опасных и необыкновенно возбуждающих.

Он не станет сопротивляться этим эмоциям. Просто не сможет. Он чувствовал, как она дрожит, стонет, когда он дотрагивается до нее, пробует ее на вкус и искушает. Ее кожа была горячей и уже влажной. Она выдохнула его имя. Сегодня, пусть только лишь сегодня, он доведет ее до безумия, как она доводила до безумия его самого.

Он сжал в руке пряди ее волос и запрокинул ей голову. Пред ним предстала длинная белая шея. Он провел по ней языком и почувствовал, как бешено застучало ее сердце. Руки Шантел прошлись по его груди и опустились ниже. Мышцы его живота содрогнулись от ее прикосновения. Она потянула вниз молнию на джинсах, а он нащупал сквозь тонкий шелк ночной рубашки ее грудь. Его рот оценил и нежность шелка, и гладкость кожи на груди. Шантел напряглась и задрожала. Из ее уст вырывались тихие неясные слова удовольствия…

Повинуясь разбуженному инстинкту, она стянула с его бедер джинсы. Почувствовав на своем члене ее руки, он потерял остатки разума. Безумным движением он разорвал на ней рубашку. Когда он уложил Шантел под себя, у нее перехватило дыхание.

Думать Квин уже не мог. Он мог только чувствовать. Когда он вошел в нее, она была теплой и влажной. Он подумал, случается ли так, что мужчина умирает, добившись наконец того, чего так страстно желал? Но тут она обхватила его и стала направлять, куда ей хотелось, хотя он думал, что сам направляет ее. Он видел ее волосы, раскинувшиеся по смятым белым простыням, ее полузакрытые глаза, ее слегка раздвинутые губы, через которые вырывалось дыхание.

— Квин! — Она выкрикнула его имя, чувствуя, как ее подбрасывают гигантские волны наслаждения. Что с ней? Жар, свет, ветер. Она была совсем не готова к этому. Она хотела сказать ему об этом, но он снова прижал свои губы к ее рту. Она стала частью его. Оргазм затопил ее такой сильной волной, что у нее не было сил говорить.


Шантел не знала что сказать. Может, он ждет от нее какой-то умной фразы, каких-то легких слов? Но разве сможет она объяснить, что до этого у нее был только один мужчина и что никогда, никогда ей не было так хорошо, как сейчас… Если бы Квин не был ей так дорог, она, несомненно, придумала бы что-нибудь, что помогло бы нарушить затянувшееся молчание и снять излишний драматизм эмоций, который, как она чувствовала, снова накапливается.

Он тоже не знал что сказать. Он овладел ею словно безумный. А ведь она заслуживает большего, большей заботы и конечно же нежности. Эх, если бы он не потерял над собой контроль! «Но я его потерял, — безжалостно напомнил себе Квин. И я уже ничего не смогу изменить», с горечью заключил он. Он мог только мечтать о том, что исправить ошибку еще не поздно.

Они оба вздохнули, потом повернулись и одновременно произнесли имя другого. Неловкость длилась всего лишь мгновение и сменилась улыбками.

— Я думаю, ты был прав, — начала Шантел, — когда говорил, что мне нужен сценарий. Я не могу придумать, что мне надо сказать.

— У меня — та же самая проблема. — Он взял ее руку и поднес к губам. — Боюсь, я был слишком груб.

— Неужели? — Удивившись его словам и ощутив при этом облегчение, Шантел нащупала на простыне клочки своей шелковой рубашки. Подняв бровь, она набросила их на свою грудь.

Квин потер ткань между большим и указательным пальцами.

— Можешь вычесть стоимость этой рубашки из моей зарплаты.

— Обязательно вычту триста пятьдесят долларов.

— Триста пятьдесят? — Квин оперся на локоть и с удивлением посмотрел на разорванный шелк. — Надо быть сумасшедшей, чтобы тратить такие деньги на то, в чем спишь.

— Я люблю себя побаловать. — Чтобы доказать это, она наклонилась и поцеловала его. — А учитывая сложившиеся обстоятельства, я считаю справедливым вычесть только половину стоимости.

— Половину?

— Мы ведь разорвали ее совместными усилиями. — Она улыбнулась и пробежала кончиком пальца по его груди. — Впрочем, дело того стоило.

— Правда? — Квин провел рукой по ноге Шантел и задержал ладонь на ее бедре. — Ты в этом уверена?

— Ну, я очень осторожная женщина, и знаешь, что говорят в таких случаях бизнесмены?

— Нет.

Она наклонилась над ним, и ее волосы пощекотали его плечи.

— Так что же говорят бизнесмены?

— Требуй повторения, — усмехнулась Шантел.


Глава 8

— Обещаю тебе, Квин, что это займет не более трех-четырех часов. — Шантел вышла из машины и наклонилась, чтобы снять пластиковый мешок с одеждой с крючка на пассажирской двери.