— Спускайся лучше на восьмой этаж и выпей там с папой, — посоветовала она.

— Но я хотел только…

— Забудь об этом. — Тут Шантел смягчилась и поцеловала его в щеку. — Подожди. Рид, осталось всего два часа. Поверь мне, ожидание того стоит.

Всего несколько минут назад Рид сумел обвести вокруг пальца Дилана и убедить Фрэнка. Но он понял, что здесь у него ничего не получится.

— Передай это ей. — Он вытащил из кармана маленькую коробочку. — Эта вещь принадлежала моей бабушке. Я собирался подарить ее Мадди попозже, но теперь решил, что будет лучше, если она наденет это сегодня.

— Она ее наденет. — Шантел начала было подталкивать Рида к выходу, но вдруг передумала. — Рид.

— Да?

— Добро пожаловать в нашу семью. — С этими словами она захлопнула дверь прямо перед его носом. — О боже, еще немного, и я бы снова разрыдалась. Выпусти ее.

— Что он тебе передал? — Мадди уже бежала к ней. Она выхватила коробочку из рук Шантел и открыла. Внутри лежало крошечное сердечко из бриллиантов на тонкой серебряной цепочке. — Какая красивая вещичка!

— Она станет еще красивее на фоне твоего платья. — Эбби потрогала камни кончиком пальца. — Я сама ее на тебе застегну.

— Теперь я готова расплакаться. — Мадди сжала сердечко в руке. Через несколько часов Рид станет принадлежать ей. И у нее начнется новая жизнь.

— На сегодня слез хватит.

Пробка с громким хлопком вылетела из бутылки. Она упала на ковер, но Шантел, не обращая на нее никакого внимания, разлила рвущееся из бутылки шампанское по бокалам.

— Давайте напьемся… вернее, мы с Мадди напьемся, а ты, Эбби, выпьешь полбокала. А потом мы втроем примемся наряжать самую прекрасную невесту, которая когда-либо входила в церковь Святого Патрика. За тебя, сестричка.

— Нет, — Мадди чокнулась с Шантел, а потом с Эбби, — за нас. Пока мы есть друг у друга, одиночество нам не грозит.


Глава 11

По требованию Шантел они с Квином улетели в Лос-Анджелес ночным рейсом в субботу. Нью-Йорк не оправдал надежд актрисы. Когда свадьба закончилась и Мадди отправилась в свадебное путешествие на острова Карибского моря. Шантел думала о том, как бы поскорее вернуться домой.

На приеме она чувствовала себя неуютно. Шантел поймала себя на том, что наблюдает за незнакомыми ей людьми, с сомнением вглядывается в знакомые лица и бесцельно бродит по залу. Перед тем как уснуть на борту самолета, она дала себе обещание, что в следующий раз приедет в Нью-Йорк без страха.

А что она могла сказать Квину? Он молчал, и она чувствовала себя преданной. А разве она, учитывая степень ее зависимости от него, заслужила это? Неужели она выглядит настолько слабой и трусливой женщиной, что он посчитал необходимым не говорить ей ничего? Она хотела, чтобы он защищал ее, но одновременно и уважал. А может, она сама во всем виновата, ведь она не захотела слушать его ответов и позволила ему перехватывать письма, приходившие в ее адрес, и скрывать от нее их содержание? Пора положить этому конец. Всю свою жизнь, за исключением очень краткого периода, она полностью контролировала ситуацию. Теперь, из-за страха, она выпустила ее из-под своего контроля. Начиная с этого дня она снова возьмет бразды правления в свои руки.

Квин ломал голову, сколько времени потребуется Шантел, чтобы растаять. Весь день и вечер она была с ним холодна. Холодная, отстраненная и замкнутая женщина. Ему пришлось смириться с этим. Но, когда он увидел, как она шествует по проходу церкви впереди своей сестры, одетая в бледно-голубое платье, словно героиня голливудской мелодрамы, ему захотелось вскочить со своего сиденья, схватить ее в охапку и унести куда-нибудь. Подальше отсюда.

Интересно, что бы он чувствовал, стоя там, где стоял Рид Валлентайн, и глядел бы на Шантел, как глядел на Мадди, идущую к нему в белом кружевном платье, Рид? Что бы он ощутил, слушая, как Шантел дает ему обещания, которые давала Риду ее сестра? Он встряхнул головой, пытаясь избавиться от навязчивых мыслей.

Самолет уже шел на посадку, а Шантел все безмятежно спала рядом с ним. Неужели она не понимает, что он сделал это только ради нее, потому что ему очень хотелось, чтобы она расслабилась хоть на пару дней? Она не понимала или не хотела понять, а он не пытался объяснить ей. Потому что не знал как.

Он не имел того чутья, которым обладал главный мужчина в ее жизни. У него не было напечатанного сценария, где аккуратно расписано все, что он должен говорить. У него была только интуиция. Слова — это ведь не чувства, а фразы — не эмоции. А кроме эмоций, у него ничего не было.

Когда они приземлились, Шантел выглядела свежей и отдохнувшей, словно она проспала шесть часов в своей мягкой постели, а не в кресле самолета. Они безо всяких происшествий забрали свой багаж и через двадцать минут уже ехали в лимузине к Беверли-Хиллз.

Шантел закурила и небрежно поглядела на часы. Сейчас на нее снова навалились усталость и тревога. Завтра она будет мучиться от перемены часовых поясов, но все равно будет работать.

— Завтра, к полудню, я хотела бы увидеть все твои отчеты о работе, все без исключения.

В окнах лимузина мелькали уличные огни. Лицо Квина находилось в тени, но Шантел знала, что все равно не увидела бы изменения выражения его лица.

— Отлично, Я принесу тебе папку.

— Я хотела бы также ознакомиться с информацией, которую ты получил в Нью-Йорке.

— Ты здесь командуешь, а не я.

— Я рада, что ты об этом помнишь.

Ему хотелось задушить ее. Он подумал о том, как бы сделать это побыстрее и потише, но потом откинулся на спинку сиденья в ожидании окончания поездки. Он вышел из машины у ворот. Когда Шантел уезжала, Квин приказал охранникам по-прежнему дежурить круглосуточно. Обменявшись с ними несколькими словами, он сел в лимузин, и они въехали в ворота.

В дверях дома Шантел прошла мимо него. Она уже поднималась по лестнице, когда он догнал ее.

— Что тебя гнетет, ангел мой?

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Извини меня, Квин, но сейчас мне больше всего хочется лечь в горячую воду и полежать там подольше. — Она осторожно отцепила пальцы Квина от своей руки.

Никто не мог лучше ее отбрить мужчину. Квин подумал об этом, глядя, как она идет по коридору в свою комнату. Она могла одним взглядом, одной интонацией разрезать мужчину на части, не пролив при этом ни капли крови.

Он решил, что спокоен. Надеялся, что сохраняет над собой контроль — пока не услышал, как в ее двери щелкнул замок. И тут гнев, который он сдерживал весь день, прорвался наружу. Квин не сомневался ни минуты. Быть может, он даже перестал соображать. Он подошел к спальне Шантел и изо всех сил ударил ногой по двери.

Шантел не часто теряла дар речи. Но сейчас был именно тот случай. Она уже успела снять жакет и была теперь в бледно-розовой блузке и розовой юбке. Она приподняла руку, чтобы заколоть волосы, да так и замерла, не в силах сменить позу.

Шантел приходилось видеть людей в ярости — подлинной и хорошо сыгранной, — но никогда еще она не видела такого бешеного гнева, какой полыхал сейчас в глазах Квина.

— Не смей запирать передо мной дверь! — После недавнего грохота его голос прозвучал пугающе тихо, и Шантел пробила дрожь страха. — И не смей уходить от меня!

Она медленно опустила руку, и волосы рассылались по ее плечам.

— Я прошу тебя уйти.

— Тебе давно уже пора понять, что даже ты не можешь получать все, что тебе захочется. Я пришел сюда, чтобы остаться, и для того, чтобы избавиться от меня, тебе придется приложить гораздо больше усилий, чем просто повернуть ключ в замке!

Когда он подошел к ней, она замерла на месте, но не отступила ни на шаг. Она не привыкла отступать ни перед кем, даже перед ним. Он взял прядь ее волос и намотал ее на руку.

— Ты хочешь избить меня? Отлично! Но ты ошибаешься, если думаешь, что я потерплю такое отношение от человека, которому плачу деньги!

— А я не хочу, чтобы со мной обращались как с придурком или слабаком.

Шантел судорожно вздохнула, и кружева на ее блузке, прикрывавшие грудь, затрепетали.

— Ты знал, что он собирается лететь за мной в Нью-Йорк. Ты знал, что там мне будет угрожать такая же опасность, как и здесь.

— Да, я знал. Я знал, а ты не знала. Поэтому у тебя была одна ночь, когда ты спокойно спала, а не ворочалась в постели до утра.

— У тебя нет никакого права…

Рука, сжимавшая ее волосы, напряглась. Она хотела отклониться, но поняла, что не сможет даже шевельнуться.

— Ты ошибаешься, у меня есть право делать все, что поможет обеспечить твою безопасность, что поможет тебе обрести душевный покой. И я буду продолжать делать свое дело, потому что ничто не значит в этом мире для меня больше, чем ты.

Шантел глубоко вздохнула — а она и не заметила, что задержала дыхание. Взгляд Квина, несмотря на его гнев и отчаяние, ясно говорил ей, что он любит ее, но она не могла поверить в это.

— Неужели ты… — Шантел замолчала, сжав губы. Нельзя допустить, чтобы ее голос дрогнул. Она хотела быть сильной — и в его глазах, и в своих. — Неужели ты таким способом хочешь доказать мне, что любишь меня?

Он посмотрел на нее, изумленный своими словами не меньше, чем она. Он вовсе не хотел, чтобы они прозвучали как угроза. Он хотел дать им обоим время и возможность привыкнуть друг к другу, хотел ухаживать за ней до тех пор, пока она не поймет, что он ей нужен. Все беда в том, что он никогда не умел ухаживать за женщинами.

— Принимай меня таким, какой я есть, или я уйду.

— «Принимай меня таким, какой я есть, или я уйду», — шепотом повторила она. Как это на него похоже! — Не мог бы ты отпустить мои волосы? Мне они еще понадобятся на съемках в понедельник. Кроме того, у тебя освободятся руки, и ты сможешь меня обнять.

Но перед тем как он обнял ее, она крепко прижалась к нему и стала молиться, чтобы все это не оказалось сном.

— Я понимаю это так, что ты меня принимаешь. — Он зарылся лицом в ее волосы. Как он раньше мог жить без ее запаха, без ее прикосновений!

— Да. А я все время искала способ заставить тебя так сильно полюбить меня, чтобы ты не смог уйти. — Она откинула назад голову и посмотрела на него. — Обещай, что ты никогда от меня не уйдешь.

— Я никуда не собираюсь уходить. — Скрепив свое заявление поцелуем, он попросил: — А теперь ты скажи, что никуда не уйдешь. — Он снова мягко приподнял ее голову и заглянул в глаза. — Посмотри прямо на меня и скажи это. Без ламп, без камер, без сценария.

— Я люблю тебя, Квин. Я никогда не думала, что смогу так сильно полюбить. И мне от этого очень страшно.

— Это хорошо. — Он снова поцеловал ее, на этот раз крепче. — Мне тоже очень страшно.

— Нам столько нужно обсудить!

— Позже. — Опьяненный близостью ее тела, он уже расстегивал молнию на ее юбке.

— Хорошо, давай позже, — согласилась она, вытаскивая из его брюк рубашку. — Хочешь принять ванну? — Спрашивая это, она уже снимала с него рубашку.

— Да, хочу.

— До? — Рассмеявшись, она куснула его за подбородок. — Или после?

— После. — И он упал вместе с ней на кровать.

До этого они любили друг друга с дикой, бешеной, неукротимой страстью, но временами в ней проглядывала нежность. Теперь же это была истинная любовь — прочувствованная, названная своим именем и взаимная.

Шантел нужно было только протянуть руку и взять ее. Во время взрыва чувств они слились друг с другом, жадно хватая ртом воздух, и их ненасытные тела горели от страсти. Шантел услышала, как Квин судорожно вздохнул, словно только что понял, какой подарок он получил.

Ей показалось, что в нем что-то изменилось. Ее руки, прижатые к его спине, ощутили быстрое напряжение его мышц. Но она не хотела, чтобы он расслаблялся. Она хотела, чтобы он оставался таким же, как и был, — изумленным, слегка напуганным и до безумия счастливым. Прижав губы к шее Квина, она ощутила на вкус его тело. Одним длинным, властным движением она провела руками вниз по его спине, а потом снова вверх. Он принадлежит ей. С этого момента он принадлежит ей.

Она лежала под ним, мягкая, податливая, но и достаточно сильная, чтобы удержать его. Он не искал ее. Квин очень хорошо знал себя и понимал, что никогда не искал женщину, с которой хотел бы связать свою жизнь. И тем не менее он нашел такую женщину в вместе с ней нашел все. Любовницу? Партнера? Нет — подругу. В этом слове было что-то примитивное, но вместе с тем и успокаивающее. С ней он будет падать на кровать жаркими, страстными ночами. С ней он будет просыпаться холодным утром, когда тянет поваляться в постели. У него теперь есть человек, которому обо всем можно рассказать, которого необходимо защищать, к которому хочется прижаться.