Чтобы развеять сомнения и утолить любопытство, Дмитрий неслышно вошел в гостевую спальню, тщательно вглядываясь в темный силуэт Люды. Дыхание у нее было еле заметным, медленным. Девушка не проснулась, даже когда он осторожно отодвинул штору, чтобы свет с улицы полоской лег на ее лицо, и присел на край кровати.

Она спала и не думала о нем, не нервничала и не гадала – придет, не придет. Она доверяла ему и сладко спала, подложив руку под подушку. Темные волосы разметались по плечам, несколько прядей упало на лицо.

Дмитрий не удержался и осторожно убрал локоны, разглядывая тонкие черты лица Люды. Она была красива, своей красотой, не эталонной. Прямой нос, пухленькие губки, четкие дуги бровей. Хорошенькая, трепетная, наивная. Мужчина улыбнулся своим мыслям и воспоминаниям о том, сколько эта с виду хрупкая девушка ест. Аппетит у нее был отменный, и Дмитрия подкупала ее беззастенчивость в вопросе еды. Казалось бы, Люда помешана на ней. Она могла часами говорить о блюдах, рецептах, о смешных случаях, которые тоже были связаны именно с едой. И неудивительно, что девушке, которая сама являлась неплохим поваром, нравились мужчины, способные приготовить нечто большее, чем яичницу. Как она нахваливала его стейк! Негласному стало даже неудобно, словно он шеф-повар элитного ресторана, а не простой любитель.

Готовить Дмитрий научился потому, что заставила нужда. Да и холостяцкая жизнь обязывала. Еще в бытность студентом он уяснил простую истину: хочешь есть – приготовь сам. А молодые девчонки без зазрения совести за простую тарелку борща требовали написать им чуть ли не целую диссертацию. Другие парни из общаги сдавались на милость победительниц и попадали в рабство. Но лишь Дмитрий да пара-тройка городских ребят, которые имели возможность уехать в родительский дом, отстояли свою независимость до конца выпуска. Возможно, не будь Негласный таким нелюдимым и самостоятельным, то у него случилась бы интрижка с одной из сокурсниц. А так он ни с кем не завел студенческого романа, полностью посвятил себя учебе, осваивая навыки управления финансами, пытался научиться быстро и без рисков заработать много денег и выбраться из нищеты. Единственный его друг, Роман Бобров, помогал не умереть с голоду, часто приглашая на ужин к себе домой.

Не удержавшись, Дмитрий погладил Люду по волосам, легко и осторожно, чувствуя их гладкость и исходившее тепло. Если бы она только проснулась, он бы поцеловал ее. Все внутри мужчины твердило, что Люда его женщина. Вся, без остатка. И тот молодой парень, что ждал ее тогда в холле, воспринимался как соперник. Хотелось его уволить, как и тех двух противных сплетниц. А еще Романа, чтобы не лез к ней. И вообще, стоит запереть Люду в его кабинете и делать с ней все, что ему заблагорассудится. Она его. Только его.

Мысли мужчины вильнули в опасную сторону для спящей и ничего не подозревающей девушки. Пора было уходить, чтобы не сорваться. Слишком уж соблазнительно были приоткрыты губки, они так и звали прикоснуться к ним, попробовать их естественный вкус без противной помады. Да еще и воспоминания о волнующем моменте в травмпункте навевали фривольные мысли.

Улыбнувшись, Дмитрий через тонкое одеяло погладил Людину травмированную голень. Он никак не ожидал, что простые капроновые колготки введут его в ступор. Казалось бы, обыденная часть женского туалета, а сколько неожиданностей. Он думал, что Люда наденет чулки, что было бы логично для такого элегантного стиля и добавило бы сексуальности. Но девушка мыслила иначе. В ней не было ничего от обычных охотниц до богатых женихов. Другая, кардинально отличающаяся от его бывшей.

Татьяна всегда носила чулки. Они не доставляли столько хлопот и не мешали двум влюбленным заниматься сексом в любых местах, где их настигала страсть. Татьяна – первая любовь, дикое безумство. Она была его всего год, но сумела за это время перевернуть в жизни Негласного все с ног на голову. Нелюдимого «ботаника» она превратила в стилягу и пижона. Роман тогда радовался, что друг кутил с ним в лучших заведениях столицы, поддерживал любую идею, как бесшабашно и с размахом провести вечер в шумной компании. Дмитрий боготворил свою госпожу, под каблуком которой оказался незаметно для себя. Но прошел год, деньги у него иссякли, и Татьяна упорхнула к другому, более влиятельному и могущественному, оставив Дмитрия с разбитым сердцем и мечтами.

Людмила не такая. Она не свободолюбивая, а домашняя. В ней было то, в чем так нуждался Дмитрий, то, что никак не мог взять в толк Роман, выспрашивавший у друга, в чем секрет. Склонив голову, Негласный шире улыбнулся, погладил волосы девушки у виска. Люда во сне глубоко вздохнула, но так и не открыла глаза.

Секрет был, но Боброву его не понять, не принять и не осознать. Ему нужна была красивая, вольная, властная женщина, которая знала себе цену, видела цель и шла к ней, таща за собой и мужа, и всю свою семью.

Дмитрий осторожно встал, поправил штору, поглядывая на свою гостью. Их отношения – вопрос времени. Завтра он подумает, как не выпустить ее из своих рук. А для начала можно постирать платье.

Взяв со спинки кресла, он повесил его на плечики и из своей спальни позвонил консьержу, чтобы пришли из прачечной и забрали платье. Уже через десять минут в дверь позвонили. Проверив, не проснулась ли Люда, Дмитрий с довольной улыбкой отправился спать.

Утро обещало быть забавным как минимум, а еще веселым.

Совместный завтрак

Я проснулась как обычно – по будильнику. Смартфон лежал в сумочке, а она на прикроватной тумбочке. Семь часов утра, самое время подкрепиться. Спустив ноги с кровати, я попробовала встать. Боли в ноги не было, хотя опухоль еще не до конца спала. Приободрившись, я оглядела комнату и с удивлением не обнаружила на кресле своего платья. Хотя я и не планировала надевать его сразу, но небольшое беспокойство по поводу пропажи испытывала. Футболка Босса оказалась достаточно длинной и прикрывала половину бедра, но хотелось бы накинуть халат. Его, увы, в шкафу не обнаружилось, зато нашлись полотенце и постельное белье.

Я осторожно вышла в коридор, прислушиваясь к тишине квартиры. Потом пробралась в ванную комнату. Приняв душ и почистив зубы, я почувствовала себя заново рожденной. Намотав полотенце на голову, прошла на кухню и решила сделать Дмитрию Анатольевичу приятное. Он мне ужин, а я ему завтрак. Не в постель, конечно, а на кухне в знак благодарности. Как гласит моя личная пословица – завтрак съешь сам, обед и ужин тоже съешь, но попозже.

Похозяйничала я на славу, нашла и молоко, и яйца, и масло, и муку. Самое оптимальное и сытное блюдо – оладьи с абрикосовым джемом, который обнаружился на верхней полке холодильника, причем банка была початая, а значит, Босс сладкоежка.

Настроение было задорное. Я переключила телевизор на музыкальный канал и стала тихонько подпевать. Пританцовывая у плиты, я переворачивала оладушки и краем глаза следила за дверью. Босс не просыпался довольно долго. Прошло полчаса, и стрелки часов стремительно приближались к цифре восемь.

Я сервировала стол на двоих, полотенце от постоянных наклонов размоталось и стало мешать. Я отнесла его в ванную, а сама вернулась на кухню. Дмитрий Анатольевич еще не встал, а угощение остывало, источая очень аппетитный аромат. Я не удержалась и взяла одну оладушку, обмакнула ее в вазочку с джемом, откусила, блаженно замычав. Есть я хотела просто зверски, но приходилось ждать хозяина квартиры. Толком еще не прожевав, я макнула остаток оладушки еще раз в джем, но не успела положить в рот, как вдруг на моей талии сомкнулись руки Босса, а сам он откусил оладушку до самых пальцев.

– М-м-м, как вкусно, – шепнул он у моего уха и зарылся носом в затылок.

– Доброе утро, – мимолетный испуг прошел, и я развернулась в кольце сильных рук. – Вам на работу? – спросила я, а сама засмотрелась на обнаженный мужской торс. Золотистая кожа. Сильные, с четкими канатами мышц руки. Крепкая, рельефная, подтянутая грудь с черными завитками, подчеркивающими ареолы сосков. Мне так и захотелось прижаться к ней ладонями, почувствовать ее твердость. На руках я тоже заметила волосы, но они не были противными на вид, как я считала раньше, а наоборот, делали руки еще более мужественными. Плоский живот не имел четких кубиков, но тем не менее оказался по-спортивному плотным, с легкой волнующей дорожкой черных волос, которая расширялась и скрывалась за резинкой трикотажных серых брюк. От моего смелого исследовательского азарта, с которым я рассматривала практически голого Босса, щеки от смущения опалило жаром. Надеюсь, он ничего плохого обо мне не подумает? Но удержаться от рассматривания было просто невозможно, и не было сил перевести взгляд на лицо.

– Тебе, – шепнул в ответ Босс и осторожно съел остатки оладушки, которые я все еще сжимала в руке.

– Мне? – удивилась я такому заявлению.

Но Босс рассмеялся и поцеловал меня. Вот просто взял и поцеловал, да так нежно, что тело сразу проснулось.

– Люд, перестань выкать. Мы же встречаемся с тобой.

– А-а-а! – до меня дошло, что на работу мне все же не надо. Я же на больничном.

– Как нога? Вижу, уже ходишь.

Босс не выпускал меня из своих объятий, и это немного нервировало, поскольку я, конечно, помнила его заявление о том, что мы теперь встречаемся, вот только боялась, что он с утра изменит свое решение. Это даже было бы к лучшему, я совершенно не обиделась бы.

– Да, не болит, но отек еще есть, – смущаясь, ответила я, а сама мысленно попыталась настроиться обращаться к мужчине на «ты» и по имени, но все равно чувствовала себя как-то неловко.

Босс сдвинул чашку и тарелку с оладьями с края стола и усадил меня на него.

– Ой, – удивилась я, но заметила, как он улыбнулся.

– Тебе идет моя футболка, – шепнул он, убрал руками с моего лица волосы и снова стал целовать.

Я и пискнуть не успела, пораженная таким порывом. Даже слово вставить не дал, даже подумать. Я просто утонула в волне нежности, которой он меня накрыл. Губы его были требовательными, но ласковыми, они собственнически накрывали мои вновь и вновь. Воровали у меня воздух, но я была не против, ведь взамен они дарили несравненное блаженство со вкусом абрикосового джема, сладковатого, с кислинкой. Я вспыхнула как свечка, тело проснулось и тихо постанывало в предвкушении. Как давно меня так смело не целовали? Год? Нет, больше.

Я прижимала ладошки к горячей и гладкой коже обнаженных плеч Босса и млела, путаясь в своих мыслях. Мне хотелось больше тепла и страсти. Дмитрий придвинулся ко мне ближе, словно прочитал мои мысли, встал между моих ног, теснее прижимая к своей груди. Лишь когда воздуха стало не хватать и ему, он остановился, вглядываясь в мои глаза с самой соблазнительной улыбкой на свете.

– Всю ночь мечтал об этом, – признался он осипшим голосом, пригладил мне волосы и потянулся к тарелке.

Я хлопала ресницами и пыталась справиться с дыханием и взбунтовавшимся телом, которое не желало слушать голос разума, а хотело утолить свой голод. Это было так безрассудно, что мне стало стыдно за свои мысли. А Босс решил совсем меня свести с ума, поднес к губам оладушку в желтом джеме, и мне пришлось открыть рот, чтобы отвлечься от разыгравшегося воображения.

Я откусила лишь половинку, остальное съел Босс. Затем он потянулся за моим остывшим чаем, и мы каждый выпили из чашки. От смущения я не знала, куда деть глаза, и робко поглядывала на такого уверенного в своих действиях мужчину. Туман его серых глаз с утра не пугал, зато пленял и затягивал. Расслабленное поведение Дмитрия меня настораживало, но и нравилось до безумия. Никаких сомнений, никаких раздумий. Я чувствовала, что нравлюсь ему, и он покорил меня своей странной внутренней силой, которой хотелось подчиняться и не думать о последствиях, только получать удовольствие.

Глупо, конечно, но сердце ликовало, и я не могла не улыбаться, глядя, как старательно Босс пытается слизать с уголков губ джем. Я потянулась к ним рукой и стерла сладкие остатки пальцем. Дмитрий поймал меня за руку и, смотря прямо в глаза, облизал палец. Я задержала дыхание, борясь со слабостью и приятной чувственной волной, пробежавшейся снизу вверх по позвоночнику. При взгляде на его губы мне захотелось поцелуя. Но этот желанный поцелуй был отдан чашке с чаем.

– Я отдал платье в прачечную, часам к двенадцати принесут.

– К двенадцати? – повторила я, не понимая, о каком платье он говорит. Лучше бы поцеловал меня или, может, мне стать немного смелее? Самой поцеловать его? Ведь это не будет слишком порочно?

– Так что у нас есть время, – продолжил Дмитрий и поднял меня на руки. Я ахнула, крепко обнимая его за шею. Его ладони придерживали меня за ягодицы, а сам мужчина вышел из кухни.

– Ты чудо, Люда. Мое чудо, – шептал он, пока нес меня в свою спальню.

Во мне поднялась паника, но под натиском страстных поцелуев она исчезла на задворках сознания. Дмитрий уложил меня на спину, накрыл своим телом, даря тепло и уверенность. Он шептал нежности, ласково называл и так надрывно называл мое имя, словно не мог без меня, нуждался во мне, только во мне единственной.