Дженнифер Блейк - Гнев и радость

— А ты что? — с упреком и как-то жалобно спросил он.

— Любопытство привело, — ответила она.

Он взглянул на нее при свете звезд и уличного фонаря, который стоял где-то перед домом. Если ее слова и имели для него какое-то значение, он этого ничем не выдал. Его глаза, как и всегда, светились пониманием, но на этот раз чувствовалась еще и меланхолия, и даже что-то более серьезное.

После долгого размышления он проговорил:

— Я не умею прыгать на доске по волнам.

— А сейчас ты тренируешься? — как будто удивленно спросила она.

— Здесь нет океана, — серьезно возразил он.

— Ты прав. Но я полагаю, что тренироваться можно и без воды.

Он отрицательно покачал головой и сказал:

— Я также не умею играть роли.

— Тут ты как раз можешь ошибиться, но я приму твои слова как самокритику.

— Прими, — проговорил он упавшим голосом.

Она подошла к нему ближе, чтобы увидеть его лицо. Неужели он так напился?..

— Тебе и не нужно играть роль.

— Тебе нравятся актеры и серфингисты.

Она на секунду прищурилась. Отчасти из-за того, что почувствовала грусть в его голосе. Джулия постаралась ответить шутливо, так как не видела иного способа отреагировать на это утверждение:

— Это недостаток, признаю.

— И еще ребята из Лос-Анджелеса. Солнечные очки и солнечная мазь. Бэль Эр и Родео-драйв.

— Да, пожалуй, — согласилась она, чувствуя, что заинтригована.

— Продюсеры. И эсс… эстеты.

Как странно он произнес это слово… Может, он хотел сказать что-то другое?.. Так или иначе, похоже, он шутит, на его губах заиграла улыбка, прежде чем он продолжил:

— Все это не я. А о фильмах я знаю только то, как их смотреть.

— Ты себя недооцениваешь, — сказала она.

Он серьезно взглянул на нее, словно заподозрил в ее словах больше смысла, чем в них на самом деле было. Он тихо проговорил:

— Я также не Жан-Пьер.

— С этим я согласна.

— А ты не его Доротея.

Он со значением назвал имя, как будто хотел этим обратить на него ее внимание. У него не получилось, но Джулия, захотев выяснить, что он имеет в виду, спросила:

— Почему?

— Все, что им известно о жизни — это как ненавидеть и как притворяться, что любишь. Для свадьбы этого недостаточно.

— Надеюсь. — Она все еще не могла понять его, хотя в одной вещи уже не сомневалась. За его внешней силой скрывалась уязвимость, о которой она раньше и не подозревала.

— Я не крыса, — проговорил он.

Она мягко проговорила в ответ:

— Может, ты болотная крыса?

Он покачал головой:

— Нет.

— Кто же ты?

— Человек. Обыкновенный человек.

Он отпустил колонну и спрыгнул вниз, приземлившись на босые ноги с громким шлепком. Поморщившись, он присел на колени и схватился одной рукой за перевязанное плечо, другой за голову. В этом положении он медленно выпрямился. Покачавшись немного из стороны в сторону, он облокотился на перила. На лице у него было такое выражение, как будто он испытывал непереносимую боль.

Она быстро приблизилась к нему, обняла за талию и оторвала его больную спину от перил. Ее голос на этот раз был резок:

— Не надо было столько пить.

Он нагнул голову к ее плечу и тихо засмеялся.

— Нельзя никогда смешивать перкодан и «Джек Дэниел».

— А вы смешивали? — Джулия облегченно вздохнула — она не ожидала от него злоупотребления, но даже малая комбинация виски и болеутоляющего могла оказаться смертельной. — Надо было раньше об этом знать.

— Булл настаивал на «Джеке Дэниеле».

— Зачем ему это надо было?

Он вновь хохотнул. Теплое дуновение коснулось соска ее груди под тонким халатом, и он отвердел.

— Выспрашивал о моих намерениях. В таких словах!..

— Шутишь? — раздраженно спросила Джулия. Затем почти непроизвольно прибавила: — Ну и что ты сказал ему?

— Сказал: «Тебя интересует — хорошие или плохие?»

— Очень смешно. И все?

— Сказал, что это не его дело. Что мне это не нравится. Ему тоже не понравилось, и он заказал еще по стакану.

— Но ты, надеюсь, не раскис?

— М-м-м… — Он переменил позу и положил свои руки ей на талию. — Приятно.

Поскольку он не ответил на ее вопрос, ей оставалось только догадываться, что ответ должен был быть утвердительным. Она почувствовала, что в эти минуты может узнать все, что ни пожелает. Она спросила;

— Приятно, и только?

— Удобно.

— Рада, что тебе нравится, — проговорила она со смешанным ощущением веселости и раздражения. — Ты можешь сказать четко, зачем отец спаивал тебя?

— Какое там спаивал! Всего два стакана…

— С тебя, как видно, достаточно.

Он засмеялся, и его тело мелко затряслось.

— Булл был немало удивлен.

Зная о легендарной способности отца перепивать многих за столом, она проговорила:

— Могу себе представить.

— Я сказал ему. Любовь.

Она наклонила голову, пытаясь увидеть выражение его лица.

— Что ты сказал ему?

— Любовь. И со… сочувствие. Способ покорить тебя.

— Он спрашивал тебя насчет этого? Почему он подумал, что ты знаешь о том, как покорить меня?

— Не знаю.

Была ли это ложь или его понимание… Настолько инстинктивное, что он даже сам не осознавал, насколько оно глубокое?

— Так ты считаешь, что сочувствие — это путь к моему сердцу?

— Это Булл так говорит, а не я.

— А ты?

Он вздохнул:

— Я… Ничего.

Ничего. Что он хотел этим сказать? Что ничего не может сделать, чтобы найти путь к ее сердцу? Или для того, чтобы найти путь к ее сердцу, не нужно ничего делать?

— Я не Жан-Пьер, — проговорил он, не дождавшись ее ответа.

— Мне это известно, — ответила она глухо.

— Тогда хорошо.

Они не могли стоять так вечно. Ночь становилась все прохладнее, с севера задул холодный ветерок. У нее уже замерзли ноги. Довести его через весь дом до его спальни, не разбудив при этом тетушку Тин, казалось невозможным делом. Да она и не хотела этого. Ее собственная комната была рядом, и это будет не первый раз, когда им приходилось спать вместе.

— Пойдем, — сказала она. — Тебе надо сейчас в постель.

Он не возражал, даже чуть выпрямился, чтобы ей было не так тяжело его вести. Джулия перекинула его руку себе за плечи и повела к двери, а затем и к кровати. Она посадила его и потом подтолкнула так, что он улегся здоровым плечом на матрас. Вытащив из-под него одеяло, она накрыла его, затем вернулась, чтобы закрыть дверь.

Некоторое время Джулия молча смотрела на Рея, спрашивая себя: дура она или просто обычный человек. Сейчас это не играло никакой роли — она делала то, что хотела. Скинув свой халатик, она бросила его к ножкам кровати и легла рядом с Реем.

— У тебя холодные ноги, — пробормотал он, когда она случайно коснулась его.

Она придвинулась к нему ближе и прошептала:

— Ты этого заслуживаешь.

Он перевернулся, положив свою руку на ее обнаженное бедро, погладил его и, подтянув ее еще ближе к себе, сказал:

— Знаю.

Почему гостиничный телефон всегда трещит, как аварийная тревога? Джулия как раз прилаживала серьги, когда ее заставил вздрогнуть истерично-резкий звонок. Она чертыхнулась, уронив свои сапфиры. Поначалу Джулия решила не подходить к аппарату. Все равно этого номера не знал никто из ее знакомых. Кроме секретарши, конечно, которой было известно, где Джулия остановилась в Лос-Анджелесе, потому что сама резервировала ей номер в отеле. Но зачем звонить секретарше? Для того чтобы сообщить об очередной неприятности на съемках? Джулия не хотела слышать ни о каких неприятностях!

Но слышать дребезжание телефона, который никак не мог угомониться, было еще большей мукой. Под конец она все-таки сняла трубку и мрачно сказала:

— Алло?

— Мисс Буллард? — послышался голос на другом конце провода. — Это ваш шофер. Лимузин в вашем распоряжении и ждет у подъезда.

— Но я не заказывала машину, — возразила Джулия.

— За вас заказали. Я жду внизу, мисс Буллард.

Возможно, об этом распорядились в оргкомитете кинофестиваля? Приятный жест.

— Я спускаюсь, — уже мягче ответила она.

Джулия отыскала упавшую серьгу, повесила ее, просмотрела свою вечернюю сумочку, чтобы убедиться в том, что не забыла положить туда ключи от номера, губную помаду, немного денег и кредитную карточку на всякий случай. Затем последний раз оглядела себя в зеркале, которое было таким большим, что позволяло видеть себя в полный рост. Ее волосы были заплетены в простую французскую косу, которая аккуратно лежала на спине. Одета она была в шелковое платье, отливавшее золотом и синим кобальтом, с квадратным воротником и широкими рукавами. В ее наряде было что-то от средневекового времени, и он соответствовал ее настроению. Подол длинной свободной юбки был ровен, и нижнее белье не выглядывало. Отлично.

Швейцар открыл ей бронзовые двери отеля, и она вышла на улицу. Лимузин действительно стоял у самого подъезда, а у задней дверцы ее поджидал шофер в черной униформе. Когда она приблизилась, он прикоснулся ладонью к козырьку своей фуражки и открыл перед ней дверцу.

— Мисс Буллард? — спросил он. — Добрый вечер. Прошу садиться.

Она уже наклонила голову, чтобы войти в машину, как вдруг увидела, что на заднем сиденье сидит какой-то мужчина в ослепительно красивом вечернем костюме.

— Привет, Джулия, — проговорил Рей.

Она автоматически приняла его протянутую руку, позволив усадить себя рядом с ним. Шофер закрыл за ней дверцу и пошел вокруг лимузина к своему месту. Она была слишком удивлена и смущена, чтобы сразу что-то сказать. Наконец, она повернулась к Рею и проговорила:

— Не стоило всего этого делать.

В его взгляде сверкнули так хорошо знакомые смешинки.

— Понимаю, но мне показалось, что тащить сюда «мазератти» — это было бы слишком показушно. Кроме того, мне хотелось поговорить с тобой спокойно, а не оглядываться постоянно на машины впереди себя.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Понимаешь, чувство неопределенности вконец одолело меня.

Она осторожно переспросила:

— Чувство неопределенности?

— Да. Относительно того, что я делал перед тем, как заснуть в твоей постели.

— Ничего особенного, — коротко ответила она.

Он внимательно взглянул на ее лицо, по которому гуляли блики уличных огней.

— У меня такое впечатление, что я наговорил кучу глупостей.

— Тогда ты не считал их глупостями. Он глубоко вздохнул, вновь откинулся на свое сиденье и стал смотреть прямо перед собой.

— Знаю. Ладно, начни с самого худшего.

— Ты сказал, что у меня холодные ноги.

— Это было до или после того, как я пытался спорхнуть с перил галереи?

Он выглядел смущенным и кающимся, но пытался шутить. Джулия с веселым удивлением разгадала его состояние и спросила:

— Какое это имеет значение? Ты не сделал ничего дурного.

— Тогда почему же ты скрылась, даже не попрощавшись?

— Ты так сладко спал, что было неловко тебя будить. Кроме того, я опаздывала на самолет.

— Об этом я так никогда бы и не узнал, если бы Буллу не удалось это вытянуть из твоей секретарши и потом передать по кругу.

Она склонила голову набок.

— Я не знала, что тебе будет это интересно.

— Это для тебя самой важно? — спросил он, каи будто что-то объясняя.

Может быть. А может, и нет. Он была тронута, и это ее пугало.

Он был слишком красив, слишком богат, слишком силен, слишком умен, слишком чувствителен, слишком внимателен — в нем всего было в избытке. При таком совершенстве не обойтись и без крупных недостатков. И они несомненно были. С прошлой ночи она много об этом думала — благо, времени было достаточно: долгий перелет — хорошая возможность спокойно подумать о многом.

Он никогда так толком и не объяснил, почему он покинул ДЕА, никогда не объяснил, что делает такой человек, как он, в агентстве, которое торгует медпрепаратами. Он говорил, что его жена умерла, но никто не знал, как это случилось, хотя тетушка Тин и упоминала пару раз о его семейной жизни. Ходили слухи, что когда-то у него был роман с Донной и вроде бы не так давно. Он катался по Слепой реке как раз в ту ночь, когда его едва не задел пронесшийся опасно низко самолет — точнее, гидросамолет. Он не мог скрыть своей заинтересованности по поводу судьбы этого гидросамолета. И наконец однажды она нашла его в своем кабинете, просматривающим ее бумаги.

Более того, он имел все, чтобы нравиться людям — Саммер обожала его, Донна зависела от него, Офелия считала, что он будит вдохновение, Стэн восхищался им. Даже Буллу он нравился. Все, за исключением, может быть, Вэнса и Аллена, полагали, что он очарователен. Чтобы добиться этого, ему пришлось пережить много неприятностей.