Правое крыло было и попросторнее, и в лучшем состоянии, но здесь явно не теплилась жизнь. Только две комнаты привлекли внимание одноглазого. В одной из них он обнаружил богатые убранства, казавшиеся столь неуместными на общем фоне упадка крепости. Внимательно осмотрев эти покои, Кирвонт обнаружил хорошо знакомый предмет – свою стрелу, что сомнительным подарком отправил воительнице. Философ подхватил её и расплылся в кривой усмешке, ощущая неровную ауру Лайнеф:


- Ты недооцениваешь моего подарка, принцесса? Как жаль! Когда-нибудь я поведаю тебе о его ценности, и ты станешь безмерно им дорожить, - промолвил философ, касаясь пальцем острия наконечника стрелы, убившей короля Валагунда. - Чувствую твоё волнение перед нашей встречей, Лайнеф. Мне это льстит. Я буду ждать тебя здесь, в твоём доме, Зартрисс. Нетрудно ждать, когда впереди целая вечность.


Одноглазый бережно положил стрелу на ложе эльфийки, довольно обозрел покои и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Полный самообладания он продолжил осмотр, не рассчитывая найти чего-либо более примечательного, пока …


Еле уловимый запах привлёк его внимание и повел к конкретной двери. Не замечая той поспешности, с которой он устремился к ней, философ ухватился за массивную ручку двери и хотел было толкнуть её, но, как случалось это ранее, не вовремя в его голове проснулся Голос:


- Стой! Тебе не нужно открывать эту дверь!


- Где ты был? – держась за ручку двери, проигнорировал настойчивые слова Кирвонт.


- У меня были дела.


- Раз ты – это я, любопытно, какие могут быть у меня дела, о которых я не знаю? – съязвил философ и распахнул дверь.


Представшие перед ним покои ничем примечательным не отличались от остальных. Такой же мёртвый камень, такое же безжизненное молчание, разве что меблировка, с коей обставлена комната, отличалась редкой изысканностью вкуса. Но запах! … Тонкий манящий аромат женщины их прошлого, исходящий от ночного платья, небрежно оставленного на ложе, всё ещё витал в покоях, настойчиво вгрызаясь в сознание, воскрешая чувственные, эротичные сцены, теша уязвлённое самолюбие философа: “Ты порадуешь своего братца сегодня, сестрёнка?”


Кирвонт пересёк комнату, схватил платье, приблизил к лицу и полной грудью вдохнул будоражащий запах. Громкий хохот философа разнёсся по покоям. Наконец-то судьба благоволит к нему …


*****


Ни Кирвонт Доум–Зартрисс, ни дикари, уводящие в рабство пленников, никто не заметил босоногого мальчонку, что сломя голову нёсся в лес. Худенькое тельце вздрагивало от сдерживаемых всхлипов, он кусал губы, чтобы не разреветься, но, полный решимости, парнишка устремился в Данноттар к той Госпоже с мечом, которая непременно спасёт его маму.


ГЛАВА 23 (ИЛЛИАМ)


- Госпожа! Наконец-то! А мы уже заждались, - обратилась ко мне павлинья маска голосом губернатора, как только я вошла в великолепный атриум дворца, ещё недавно принадлежащий Клавдию Константину, а ныне будущему королю Британии Константу. Несколько представителей рода человеческого, среди которых парочка выделялись привлекательным атлетическим сложением, плотной стеной окружили меня, преградив собой весь обзор. Говоря о телосложении, я нисколько не кривила душой. Что было, то было. Тот минимум одежды, вернее, почти полное её отсутствие, не оставлял простора для воображения, но не стоило удивляться, раз речь идёт о вакханалии, где неуместны скромность и ограничения …


Между тем Крофорд снял с моих плеч гиматий, по-хозяйски крутанул меня перед собравшимися, позволив масленым взорам оценить все выпуклости и выгнутости фигуры и заявил:


- Вот та, друзья мои, кто любезно согласилась скрасить холостяцкое одиночество и все последние дни занимает мои мысли. Госпожа Иллиам Доум-Зартрисс! Моя искусительница! Моя волчица!


Мне казалось, я буквально ощутила, как приветственные слова застряли у некоторых в глотке, какая-то патрицианка нервно хихикнула, кто-то крякнул и воцарилось неловкое молчание – все знали, что волчицами в империи называли самых дармовых шлюх из лупанария*. Их услугами пользовались солдаты и простолюдины. Вельможи же предпочитали обзаводиться образованными куртизанками, имеющими не последнее влияние на современную моду и искусство.


- Ну что ты, дорогой. В алчности своей пресловутые волчицы давно поставили на поток известное ремесло. Та вседозволенность, с которой они подчас продаются клиентам, не позволительна любой уважающей себя женщине. Припомни печальный конец императрицы Мессалины, сравнение с которой считается оскорбительным в Риме, – снисходительно похлопала я его по щеке. - Тебе бы стоило знать подобные вещи, коли решился устроить для всех нас подобное празднество. Надеюсь, ты не согнал со всего Альбиона на этот славный вечер бриттских волчиц?


Думаю, индюк не настолько туп и моя "пощёчина” достигла цели. По крайней мере, негромкие смешки и насмешливые ухмылки окружающих позволяли на это надеяться. Из рук полуобнаженного мужчины в маске вепря я приняла кубок с вином. Он одобрительно кивнул и интимным поглаживанием большого пальца моей ладони недвусмысленно дал понять, что рассчитывает сегодняшней ночью продолжить знакомство. Кто скрывается под маской, мне было неизвестно, поэтому, поблагодарив ни к чему не обязывающей улыбкой, сквозь толпу собравшихся я неспешно направилась в зал


Однако не прошла и пары шагов, как неизвестная особа в неопределенной маске то ли экзотической птицы, то ли животного, отделанной серо-рыжим опереньем, цепко ухватила меня под локоть. Живость её речи говорила об энергичном темпераменте, а последующие слова свидетельствовали о том, что сия бойкая особа взяла меня под опеку:


- Дорогая, с тех пор, как господин губернатор поведал, что ты из самого Рима, я загорелась желанием с тобой познакомиться. Отказывать себе я не привыкла, поэтому сегодня буду сопровождать тебя и со всеми познакомлю настолько близко, насколько захочешь, – глаза её загорелись лукавством. - Но взамен настаиваю, чтобы ты описала мне амфитеатр Флавиев. К сожалению, Рим в последнее время в Британии не пользуется популярностью, но я безвозвратно влюблена в вашу культуру и остаюсь верной поклонницей Италии.


Я предполагала ответить, однако разговорчивая патрицианка не закрывала рта, поэтому оставалось выбрать позицию молчаливого слушателя, время от времени лишь кивая, что меня вполне устраивало. Так, в сопровождении спутников мы шли к главному залу по живописному, освещенному многочисленными факелами атриуму, по обе стороны которого располагались проходы в уединённые палаты. Определённо, вакханалия была в самом разгаре, так как повсюду разносилась самая интимная какофония любовных страстей. Её звучания не могли приглушить ни пленительные голоса местных бардов, ни шумное журчание выстроившихся в ряд почти до самого притвора винных фонтанов, вдоль которых уединились со жрицами любви охмелевшие поклонники Бахуса**.



Атмосфера окружающего на удивление передавала пышные праздники, что устраивали римляне в марте в честь бога виноделия и его жены, богини Либеры, а приняли меня тут уж слишком с распростёртыми объятиями. Никакого снобизма, косых взглядов, осуждающего шепота за спиной, что само по себе обескураживало и более того, вызывало глухую тревогу, учитывая, что туманный Альбион по сути оказался без поддержки Рима. Возможно всё дело в том, что я удачно вписалась в тематику вечера и стала этакой привлекательной диковинкой. Мерзавец Крофорд даже наше знакомство обернул выгодой для себя. Двойная польза – дармовая шлюха в постель и развлечение бриттам на сегодня в моём лице. Я обернулась, взглядом выискивая павлинью маску, но губернатора нигде не было видно. Недооценила я твоего прагматизма, господин лютик.


- Скажи, Иллиам, неужели правда, что Гонорий запретил проводить на арене амфитеатра бои? Какая жалость! Вот где воистину можно насладиться образчиками мужской красоты и доблести. Ммм … Признаюсь, от фантазии чувствовать на себе всю тяжесть героя гладиатора, ощутить рельефность его напряжённых мускулов, когда он совокупляется со мной, у меня замирает сердце. Вот тут, – в подтверждении своих слов она остановилась, вынуждая и меня остановиться, приложила руку напротив моего сердца и посмотрела на меня из прорези маски серыми глазами. - Кстати, меня зовут Лукреция, но близкие друзья называют меня Луки.


Мгновение изящная рука, украшенная кольцами и браслетами, лежала неподвижно, но вот ладонь заскользила по моему хитону, очерчивая контуры груди, пальцы чуть сжали сосок. Приблизившись к моему лицу, приглушенным тоном Лукреция произнесла:


- Дорогая, у тебя красивая, чувствительная грудь. Зачем ты прячешь эту красоту? Ею нужно гордиться и демонстрировать мужчинам для желания, соперницам на зависть.


Я не оттолкнула её, когда накрашенные губы со вкусом молодого вина зазывным поцелуем приникли к моим. Я ответила, заинтригованная её игрой, когда под проворными пальчиками фибула упала на пол, и хитон заскользил по плечу, обнажая мою правую грудь. Скользящим поцелуем Лукреция ещё раз прошлась по моим губам и отошла назад, рассматривая меня, как придирчивый скульптор изваяние. То ли от её пристального взора, то ли от ночной прохлады, сосок затвердел. Похоже, именно этого момента и ждала плутовка, потому что, довольная своей шалостью, улыбнулась и подытожила:


- Вот так значительно лучше! - чем и получила одобрительные кивки и возгласы окружающих нас спутников. Мне оставалось лишь улыбаться и принимать комплименты в адрес моего бюста.


Она была определённо забавна, эта взбалмошная смертная с миниатюрной фигурой, с крашеными в ярко рыжий цвет волосами и в нелепой маске, но такой живой, заразительной энергетикой, что, несомненно, люди к ней тянулись. Забавна и не глупа. С такой, даже эльфийское ухо нужно держать востро. Интересно, кому же она служит и чем в действительности я заинтересовала её господина?


- Лукреция, - не считая нужным что-либо менять во внешнем виде после вмешательства оной, я отпила из кубка и продолжила наше движение. - Мне всё не даёт покоя твоя маска. Никак не возьму в толк, чей облик она демонстрирует?


- О, да! Этот вопрос будоражит сегодня многие умы местных модниц, – рассмеялась она. - Но неужели ты так и не догадалась?


- Поверь, нет, - сконфуженно призналась я.


Прикосновением к руке она вновь остановила нашу процессию, со всей серьёзностью посмотрела мне в глаза, тонким пальцем обвела окружность моей груди, ладонью потерла сосок и, поставив поцелуем печать молчания на мои уста, шепнула несколько слов, от которых мы зашлись хохотом. Да, всё гениальное просто – покоя лондиниумским патрицианкам не давал образ лисицы в процессе линьки, которую так вызывающе демонстрировала маска Лукреции.


О, Луки! Тебя погубила страсть к эффектам. Лисица, под какой бы маской не пряталась, всё равно остаётся лисицей. Ты выдала себя с головой, хитрая Лукреция.


*****


Парадный зал королевского дворца отличался от римского стиля хмурой торжественностью, преимущественным сочетанием темных тонов, и представлял собой просторное вытянутое помещение с монументальными колоннами, переходящими в аркады, а затем в крестообразные своды высоких потолков. На хорах расположились певчие барды и аккомпанирующие им музыканты. Именно их хвалебные оды богам и баллады влюблённым были слышны даже в атриуме благодаря тщательно продуманной акустике зодчих.


И как же не вязалось с холодной строгостью этого строения то действие, что развернулось на моих глазах. В середине зала располагался большой круглый помост, от которого на удивление симметричными рядами были выстроены невысокие каменные ложа. Такое расположение декораций напоминало солнце, где помост олицетворял солнечный диск, а ложа, на которых на всеобщее обозрение совокуплялись не всегда разнополые любовники – исходящие от него лучи.


В центре диска на возвышении была установлена обвитая виноградными гроздями фаллическая статуя. Вокруг неё стояли двенадцать обнажённых девушек. Их лица не накрашены и не скрыты масками, волосы расплетены и свободными волнами ниспадали ниц, руки цепями прикованы над головами. Вдоль них, в золочёных масках двенадцать молодых мужчин атлетического телосложения с возбужденными членами довольно внушительных размеров под ритмичную музыку отплясывали эротичный танец, имитируя движения, совершаемые при соитии.