– Ну а это? – сказала Алиса, плашмя хлопнув ладонью по старому дивану.

Коломба с негодованием приподнялась.

– В гнёздышке! – воскликнула она. – Заниматься этим здесь! Да я лучше нацеплю пояс целомудрия на всю оставшуюся жизнь! Наше гнёздышко, такое чистенькое… – сказала она с внезапной нежностью.

Не закончив фразу, она покраснела и принялась смеяться, как бы прося прощения за свою стыдливость.

– Алиса, ну вот если бы мы лежали вместе с Балаби, без… Разве бы это создало между нами достаточно крепкие узы?

Она улыбалась, но глаза были полны замешательства и мучительного вопроса.

– Конечно, – глубокомысленно подтвердила Алиса. – Это узы необыкновенные. Можешь мне поверить.

– О, я верю тебе, – торопливо сказала Коломба. – Наоборот, когда мы окажемся там, Каррин, конечно…

– …превратится в сатира? Это тоже будет здорово.

– Ах…

Коломба задумалась, крутя вокруг носа самую длинную, свисающую со лба прядь волос.

– Ну а как ты объяснишь, что стечение двух противоположных обстоятельств привело к общему счастливому итогу?

– К чёрту, – сказала Алиса. – От таких вопросов облысеешь. Подвинься-ка немножко и давай спать. Ну и денёк!

Коломба откашлялась, затушила последнюю сигарету и подвинулась ближе к спинке гнёздышка. Алиса погасила лампу и легла, слегка подогнув колени. Длинные ноги в мужских пижамных брюках прильнули к её ногам, и почти тотчас же она услышала размеренное дыхание заснувшей сестры.

Через открытое окно с улицы доносились резкие и приглушенные звуки, лился рассеянный свет. В оконном проёме вычерчивался квадрат бледного ночного неба. Мягкая и прохладная масса волос скользнула со лба Коломбы и легла на затылок Алисы, ощутившей их прикосновение с нежностью, едва не вызвавшей у неё слёзы. «А когда она уедет?.. И когда они уедут обе?..»

Близость спящего рядом человека не вызывала в памяти никаких ассоциаций с годами супружества. Выйдя замуж за Мишеля, она, за исключением часов любви, признавала лишь широкие двойные постели. Иногда, застигнутая сном под боком у Мишеля, она забывала, где находится, и обращалась к кому-нибудь из своей ватаги: «Подвинься, Коломба… Ласочка, который час?..» Но когда в родном гнёздышке большая женская рука случайно ложилась на неё, нарушая её покой, Алиса никогда не вздыхала: «Оставь, Мишель…»

Неясное желание, порождённое страхом утратить всё то, что было общим достоянием четырёх оставшихся без матери девочек, будоражило её и гнало от неё сон. «Вернуться сюда… Остаться здесь. Вымыть, отреставрировать старое и любимое пристанище. Для себя одной? Нет, и для них тоже. Может быть, они вернутся. Может быть, мне не придётся их слишком долго ждать. А может, мне придётся ждать кого-нибудь ещё?..» Последнее предположение вызвало у неё решительный протест, отрицание всего того, что связано с присутствием в доме незнакомого мужчины. Подложив под голову согнутую в локте руку, она поддерживала ладонью свою полную грудь, сохранившую свою упругость до тридцати лет, немного плоскую и очень юную… Показная добродетель вдов всегда вызывала у неё недоверие, и она не желала больше думать об этом. Пролился внезапный ливень, запахло прудом и это успокоило её: она заснула, думая, что заснуть не сможет.

Под утро её разбудило вторжение хрупкого тела, вползающего на старый продавленный диван с тихим стоном и ловкостью вкрадчивого животного.

– Ну вот, – ворчала Коломба. – И ты здесь. Залезай хотя бы в другой угол. Не разбуди Алису. И не царапай нас своими ногами.

Алиса притворилась, будто не заметила присутствия младшей сестры и не ощутила прикосновения свернувшегося клубочком тела, стремившегося, может быть, в последний раз почувствовать защиту сплетённых рук и ног, последовать дикой и целомудренной привычке совместного сна. Она повернулась, как бы продолжая спать, положила руку на маленькую круглую головку, вдохнула знакомый аромат белокурых волос. Но на уста ей пришло лишь имя четвёртой сестры, затерявшейся далеко, на другом краю земли. Её рука нащупала приподнятое колено, тёплое плечо, подобные остаткам кораблекрушения, разбросанным в океане тьмы и сна…

– Это ты, Ласочка? Ласочка, ты здесь?

– Да, – выдохнул голос Эрмины.

Алиса приняла эту нежную ложь и уснула.