— Это все выдумки! — заявила Мэдисон, пытаясь не показать страха и демонстрируя мужество, чему я всегда учил ее.

На мгновение на заднем дворе воцарилась тишина.

Джейк подался вперед из тени, и на его личико упали отблески костра.

— Какая страшная история! — сказал он. — Просто ужас!

Я рассмеялся, думая: «Вот ее-то они точно не забудут. Быть может, в этом и заключается смысл любой истории… длится она пятьдесят восемь лет или двенадцать жалких месяцев».

Мэдисон и Пончик уже лежали рядышком в спальном мешке. «Значит, страшные истории не так уж плохи», — решил я.

После того как дети, крепко держась за руки, заснули, я еще долго в одиночестве сидел у костра. И вдруг кто-то присел рядом со мной. Даже не поднимая головы, я знал, что это Белла. Все это время она провела на крыльце, наблюдая и слушая. Я давно заметил ее узнаваемый, родной силуэт. Повернувшись, я улыбнулся. Она сунула ладошку в мою руку, но не произнесла ни слова. В том не было нужды. Долгие часы мы держались за руки и смотрели, как жадные языки пламени лижут черное небо.

Думаю, я так и не оправился после этого пикника, но оно того стоило.

Глава 19

По горькой иронии судьбы для меня все закончилось именно тем, чем когда-то начиналось. Я снова носил большой и неудобный подгузник, потому что у меня развилось недержание; голова моя была обрита наголо; и хотя я сохранил почти все зубы, десны болели так, словно они только что прорезались. Это было бы смешно — если бы не было так страшно.

Моя сиделка из хосписа, Донна, позвонила доктору Райс, чтобы пополнить запас болеутоляющих и увеличить дозу. Я уже сидел на морфине и готов был принять столько лекарства, сколько потребуется. Администратор ответила:

— Мне придется обратиться к доктору Оуэнсу, чтобы он выписал рецепт.

Не кладя трубку, Донна передала мне ее слова.

— Доктор Оуэнс? — переспросил я. — А при чем здесь он?

Донна повторила мой вопрос, выслушала ответ и сообщила:

— Доктор Райс скончалась два дня назад, Дон.

Колени у меня подогнулись. «Господи, нет, — подумал я, — ведь она еще так молода!»

— Это случилось… неожиданно? — с трудом выговорил я.

И вновь Донна задала вопрос и стала ждать ответа.

— Да, — негромко ответила она наконец. — Ее смерть была внезапной и скоропостижной.

Донна положила трубку, и вдруг я понял, что у меня было время привести свои дела в порядок, а у доктора Райс — нет. «Значит, мне действительно повезло», — решил я.

Преодолевая дурман, навеянный лекарствами, в ту ночь я долго молился, благодаря Господа за то, что Он привел доктора Райс в мою жизнь именно тогда, когда я нуждался в ней сильнее всего. Подобно Софии — и даже Джорджу Курноеру, дальнобойщику, — она стала ангелом, который помог мне встать на истинный путь, когда я блуждал в потемках.

* * *

В то утро, когда у Пончика должен был состояться выпускной утренник, солнце светило очень ярко, и я подумал, что могу ослепнуть. Райли и Майкл полагали, что у меня недостаточно сил, но они не понимали, что значит дедушкино обещание, — не говоря уже о том, что в крови у меня бурлило столько лекарств, что их с лихвой хватило бы, чтобы оживить лошадь. Разумеется, идти я не мог, и меня пришлось везти в инвалидной коляске, но даже если бы разверзлись хляби небесные, я точно знал, что буду сидеть в первом ряду.

Директор школы поднялся на подиум, откашлялся и сказал:

— Я хотел бы поздравить учителей, родителей, друзей и, в первую очередь, выпускников подготовительной группы. Позвольте мне начать с небольшого стихотворения, которое я прочел несколько лет назад. — И он снова откашлялся.


ЗДРАВСТВУЙ, ЗАВТРА…

А, Б, В и один, и два, и три,

Теленок перепрыгнул луну,

Мы смеялись и дружили,

И не заметили, как настал этот день.

Мы научились складывать, делить и вычитать,

Мы научились писать и читать.

Мы научились уважать

И малышей не обижать.

Воспитатели научили нас добру

И тому, как ладить со всеми.

Каждый урок был для нас откровением,

И заканчиваем мы класс радостным пением.

Мы долго учились петь хором

И благодарим вас за науку.

Конечно, еще один денек не помешал бы,

Но нам пора идти дальше.

И вот мы выстроились для последней песни

И плачем от радости и грусти.

Мы не прощаемся с прошлым,

А говорим: «Здравствуй, завтра!»

 * * *

Белла крепко сжала мою руку, но со мной все было в порядке. Собственно говоря, лучшего нельзя было и желать. «В некотором смысле я тоже выпускник», — сказал я себе.

— Все вы с нетерпением ждете возможности пойти в первый класс, но не успеете оглянуться, как станете такими же, как я, — пошутил директор, глядя на свою юную аудиторию.

Дети дружно засмеялись. На их лицах было написано: «Ни за что! Этот тип — настоящий старик. Ему наверняка лет сорок, не меньше».

Последовали обычные в таких случаях обещания и советы, и вот уже самодельные шапочки выпускников взлетели в воздух. Пончик закончил подготовительную группу детского сада. Я никогда не забуду его широкую улыбку.

Рядом со столом, который ломился от фруктовых пуншей и кексов, мы едва не задушили своего выпускника в объятиях и осыпали его поцелуями. И вдруг в самый разгар шуток и поздравлений у Райли вырвалось:

— Если бы мы могли начать сначала…

Она тут же испуганно оборвала себя на полуслове и посмотрела на меня с такой тоскливой печалью, что я едва сдержался, чтобы не расплакаться.

— …то не стали бы ничего менять, — поспешил я договорить, чтобы не дать сорваться и ей.

Мои слова, кажется, вызвали всеобщее удивление.

— Мы ведь сами делаем выбор, строим свой жизненный путь и становимся именно тем, кем хотели, — пояснил я.

Белла наклонилась, чтобы поцеловать меня в затылок.

* * *

Я все острее сознавал, что тело окончательно отказывается повиноваться мне, но при этом гордился тем, что оно верой и правдой прослужило мне так долго.

Два часа я провел, складывая последние фрагменты головоломки, и, надо же такому случиться, выяснилось, что одного кусочка недостает — одного дурацкого фрагмента, который и должен был завершить картину, Я призвал на помощь Беллу, и мы обыскали весь дом, но так ничего и не нашли. Честно вам скажу, я не мог в это поверить и беспомощно взглянул на жену.

— Наверное, ты решила подшутить надо мной…

Она вновь принялась за поиски, но я остановил ее.

— Мы искали везде, где только можно. Так что фрагмент или безнадежно потерялся, или же его не существовало изначально. — Признаюсь, такой досады я не испытывал давненько.

Боль в ту ночь была такой сильной, что я не выдержал и тихонько заплакал. Не сказав ни слова и не испытывая ни малейшего стыда, Белла раздела меня до нижнего белья и стала делать мне массаж — нежно и ласково. Одним ухом прислушиваясь к негромким и медленным балладам, я старался продышаться сквозь волны боли, которые накатывали на берег. Раз, одна тысяча… два, одна тысяча… три, одна тысяча… С любовью, о которой я даже не подозревал, моя красавица жена массировала мое бедное тело до тех пор, пока морфий не погрузил меня в сон.

* * *

Вставать с кровати становилось все труднее, но, когда это удавалось, я проводил все больше времени на веранде, сидя в шезлонге и рассматривая памятные альбомы с вклеенными в них вырезками и фотоальбомы, которые мы с Беллой составили вместе. На уик-энд к нам заглянули внуки, но боль усилилась настолько, что мне пришлось отправиться в постель. Мэдисон и Пончик сидели рядом с моей кроватью, а я старался поделиться с ними последними знаниями.

— Нам осталось быть вместе совсем немного, — сказал я. — Поэтому будьте счастливы, следуйте за своими мечтами и смейтесь вместо того, чтобы тревожиться.

— Мы так и сделаем, — заверила меня Мэдисон.

— Просто помните, что если вы умеете мечтать, то и осуществить мечту тоже будет нетрудно.

Мэдисон поцеловала меня в щеку.

— Я ничего не забуду, деда, — пообещала она. — Мы оба всегда будем помнить.

Вдруг я понял, что больше всего боюсь того, что меня забудут, и посмотрел на Пончика.

Тот кивнул мне.

— Отдавай больше, чем берешь, правильно, деда?

— Правильно, — подтвердил я.

Глаза мои наполнились слезами, и я потянулся к своим дорогим и любимым внукам, чтобы обнять их. Они стали для меня самым большим подарком в жизни.

* * *

Я окружил себя светлыми и позитивными людьми, что вкупе с моим собственным настроем дало еще семь недель жизни. Но силы мои быстро таяли.

Теперь, когда смерть стояла у моего изголовья, только Белла с ее искренней и верной душой могла приглушить страх. В конце концов я завел разговор, которого она так страшилась.

— Учитывая наши сбережения и страховку, ты сможешь выкупить закладную на дом и помочь детям закончить колледж, верно?

Она молча кивнула, не проронив ни слова.

— Мы ведь хотим, чтобы они добились большего успеха, чем Райли и Майкл, правильно?

— Они добьются, — прошептала она.

— С «Миром Диснея» все в порядке?

— Дети об этом еще не знают, но они поедут туда в феврале, во время школьных каникул.

Я улыбнулся.

— Для фонда «Завтрашний день» что-нибудь осталось?

Этот фонд оказывал финансовую поддержку детям, больным раком, и их семьям. Заболеть раком в зрелом возрасте было ужасно, но я даже представить не мог страдания родителей, ребенка которых постигла столь жестокая участь. Я встречал много молодых пар, которые бросили работу и проводили дни в молитве у кроватки своего малыша. Так что помочь им надо было обязательно.

— Они будут получать чек каждый год в твой день рождения.

Я потянулся к руке жены и поцеловал ее. Она стала благословением, которого я не заслуживал, за что я буду вечно благодарить Господа.

— Я всегда буду любить тебя, — сказал я.

— Да куда же ты денешься… — ответила она и спрятала лицо на моей впалой груди.

* * *

«А ведь я мог прожить много жизней, но не успел», — подумал я и возблагодарил за это небо.

Майкла я попросил забрать мой костюм из химчистки. Он у меня всего один — темно-синий, двубортный. В молодости я называл его своим свадебным костюмом, а в последнее время именовал не иначе как похоронным. Пожалуй, будет вполне уместно, если в последний путь меня проводят именно в нем.

Я заставил Майкла пообещать, что во внутренний карман пиджака он обязательно положит четыре предмета: жемчужную сережку, сережку с морской ракушкой, лапку белого кролика и картину, которую нарисовала его дочь мелками «Крайола».

— Обещаю, — сказал он, изо всех сил стараясь быть сильным.

— Я хочу, чтобы ты отдал шкатулку детям, а что до всего остального, то я оставлю тебе инструкции.

Он кивнул.

* * *

Три или четыре дня спустя — не помню в точности, поскольку я то и дело впадал в беспамятство, — я дремал в спальне. Из кухни дальше по коридору доносились голоса взрослых. В них звучали печаль и тоска. Я пытался разобрать слова, но усталость оказалась сильнее, и я пребывал в каком-то полузабытьи.

Подняв голову, я увидел, что у кровати стоят Белла, Райли и Майкл. Они плакали, не скрывая слез. Внуков не было видно, чему я обрадовался: не хотелось, чтобы они запомнили меня таким.

Белла вложила две пилюли мне в рот и поднесла к губам стакан с водой, чтобы я запил лекарство. Физическая боль была невыносимой, но за исключением нескольких мгновений, когда она буквально слепила, так что я ничего не видел, все остальное ничуть не изменилось. Я оставался тем же человеком — вроде того, как в сорок лет вы по-прежнему ощущаете себя в душе восемнадцатилетним. И любил я так же сильно, как и тогда. Только теперь я был заперт в разрушающейся бренной оболочке, из которой не мог вырваться.

Майкл накрыл мою руку своей и попытался улыбнуться.

Я решил помочь ему.

— Не знаю, почему люди боятся смерти. На самом деле это жизнь должна пугать нас до чертиков.

Он всхлипнул, рассмеялся и заплакал уже навзрыд.

— Постарайся пробежать этот марафон, сынок, — сказал я ему. — Это было лучшее приключение, которое мне довелось пережить.

Он кивнул и вытер глаза.

— Обязательно, папа.

Райли присела на постель и погладила меня по голове.