Но Си-Си мертв. И говорить Скай правду теперь бессмысленно. Это может лишь запутать дело. Логан не жаждал мести. Не собирался он и сводить старые счеты. У него впереди семь дней, а точнее, шесть с половиной, чтобы вновь ее завоевать. И да будет он проклят, если снова позволит Си-Си Маккензи встать между ними.

— После того, как я упала, я лежала на полу детской и хватала ртом темную пустоту, веря, что ты придешь, — продолжала она.

Потрясенный болью в голосе, он прикрыл ее руку своей. Ошибка. Ошибка. Огромная ошибка.

— Я знаю. — Эти два слова прозвучали неадекватно, как-то слабо, жалко.

— Когда Алисон обнаружила меня в детской и вызвала 911, схватки уже начались. Как только я увидела кровь, то поняла, что вот-вот родится ребенок.

В горле у него встал ком.

— Я все время говорила себе; все будет в порядке, что, самое худшее — нашему ребенку придется провести несколько недель в инкубаторе.

Руки ее вцепились в его руки железной хваткой. Он сжал ее вдвойне сильно, как бы желая разделить ее боль.

— И до меня не дошло, что моему ребенку, нашему ребенку, суждено умереть. В двадцатичетырехнедельном возрасте. Столько ей было, когда ее положили рядом со мной в родильной палате.

Руки у нее обмякли.

— Говорят, у всех младенцев голубые глаза. У нее глаза были закрыты и не было волос. А маленькие пальчики были полностью сформированы.

Что он мог сказать? Чем он мог снять ее боль? Он чувствовал свое полнейшее бессилие.

Она глядела как бы сквозь него.

— Помню день, когда мы похоронили Фэйт.

Логан моргнул. В последний раз он слышал имя девочки в тот день, когда ее хоронили у ног бабушки Камерон. Фэйт Камерон Вулф, вот что было написано в основании выветрившегося от времени могильного камня. Крещение в родильной палате, краткое богослужение, все, казалось, успокаивало Скай. А ему тогда хотелось только одного: чтобы она успокоилась. И сейчас ему хотелось того же.

— Помню, когда я впервые вышла и не плакала по Фэйт.

Теперь, когда она назвала имя девочки, он ощутил, как на сердце стало еще больнее.

— И я подумала, — продолжала она: — «Вот это да, я проходила целый день и ни разу не расплакалась». Горе не ушло, зато ушли слезы.

Он вспомнил, как через полтора месяца после похорон Фэйт отец настоял на том, чтобы Скай вернулась в журнал.

— Нам надо было уехать куда-нибудь. Время лечит.

Ошибка номер три.

— Ты думаешь, это бы помогло?

— Может быть. Нам нужно было время. Время, проведенное вместе. Время для того, чтобы справиться с нашей виной.

Она так и подскочила.

— Ты хочешь сказать, моей виной.

— Нам обоим есть о чем сожалеть.

— Тебе есть о чем сожалеть. — Ручки ее сжались в крохотные кулачки. — А мне…

— Ты просто пыталась повесить занавески в детской. Откуда ты могла знать, что стул, на котором ты стояла, поплывет из-под тебя?

Он стоял сзади, но когда попытался обнять ее, она отступила в сторону.

— Это был несчастный случай, Скай. И винишь себя в нем только ты сама.

Она все еще стояла к нему спиной, пока он не смог вынести этого больше. Медленно он положил ей руки на плечи и развернул ее. Когда она подняла голову, в глазах опять появился застывший взгляд. Губы шевелились, но слова с них сорвались лишь через несколько секунд.

— В обеденный перерыв я купила вышитые скатерти. Они висели в витрине антикварного магазина «Гровенор». Как только я их увидела, то решила, что они великолепно подойдут, как занавески в детской. Карнизы были уже на месте. Оставалось лишь закрепить эти скатерти на карнизах. И я почти закончила, когда поехал стул.

Вначале у нее затряслись плечи, а уже потом он услышал рыдания. Логан обнял ее, крепко и нежно прижимая к сердцу. Он гладил ей волосы, понимая, что ничем не сможет сбросить с нее тяжесть невообразимой потери для них обоих.

— Иногда возврат в прошлое — единственный способ сохранить для себя будущее. Ты испытываешь чувство вины от того, что пыталась повесить эти занавески. Я испытываю чувство вины от того, что мне следовало быть рядом с тобой в больнице. — Рука его опустилась ей на щеку, на влажную щеку. Слезы были скользкими, горячими от тоски и страданий.

Ошибка номер четыре, вело счет сознание.

— Мне надо было держать тебя крепче, — шепнул он, погрузившись в ее волосы.

Она поглядела на него ясными глазами цвета голубых фиалок, которые она любила выращивать дома на подоконниках.

— Ты держал меня даже тогда, когда уже не было слез.

Улыбка погасла.

— Но тебя я никогда не видела плачущим.

Да, он не плакал. Какой прок от его слез и живым, и мертвым?

— Все горюют по-своему.

— А как переносят горе в племени Осаге?

Она редко расспрашивала его о племенных обычаях. А он редко сам ей об этом рассказывал. Ошибка номер пять.

— Тебя интересуют старинные времена, когда племя Осаге все еще жило в шатрах-типи?

Она кивнула.

— Тогда по-другому справляли траур по ребенку?

— Думаю, что нет. У нас не принято произносить имена мертвых. Мы храним их лица вот здесь. — И он похлопал себя по сердцу.

Они вместе прошли в гостиную и сели на диван, покрытый чехлом. Он обнял ее, положив ее голову к себе на плечо. Она слушалась его охотно, мягко прижалась к груди, и исходившие от нее тепло и нежный запах мешались с его собственными. Она лежала спокойно, как бы предоставляя инициативу ему. Господи, как бы ему хотелось найти какие-то слова, чтобы облегчить ее боль. Он стал бешено рыться в памяти, чтобы вспомнить подходящую историю или сказание племени Осаге.

— Насколько я помню из рассказов тети Титы, когда мать племени Осаге теряет ребенка, она носит привязанную к спине пустую колыбель. Каждый день она рвет траву и кладет туда, где должен был бы лежать ее ребенок.

— И что же дальше?

Она продолжала опираться на него. Возможно, слова помогали. Что ж, попробуем исправить «ошибку номер пять». И он, глубоко вздохнув, продолжал:

— Все знали о горе женщины и сочувствовали ей. Другие матери тоже клали туда траву, чтобы выказать ей симпатию. Утрата ею ребенка была утратой для всего племени. В конце концов, когда вся колыбель наполнялась сухой травой, переполненная горем женщина могла отставить набитую травой колыбель в сторону, а вместе с ней и свое горе.

— Ты мне никогда так много не рассказывал о своем народе. — Скай притиснулась поближе, так она делала в первые дни влюбленности.

— А ты у меня никогда не спрашивала о племени Осаге.

— Да. По-моему, никогда. Мы мало говорили друг с другом.

Она была права. Когда они говорили, в основном, выступала она, причем на тему «Голой сути». Ему стоило бы побольше просвещать ее на тему «Исторического наследия Америки» применительно к нему самому. Ему надо было сделать ее сопереживающей частью своей индейской половины.

А теперь она называла племя Осаге «его народом», в то время, как могла бы считать его своим для них обоих. Своей семьей. Она могла бы знать имена родственников из племени, все еще живущих на своей родовой земле в Пахвуске, штат Оклахома. Но Скай хорошо знала лишь одного из членов семьи — тетю Титу, дважды в год наезжавшую в Сен-Луи. Эти визиты могли бы послужить великолепным поводом для самораскрытия перед Скайлер. Какой же он был дурак, что прятал от нее свою внутреннюю суть!

— Прошло целых шесть месяцев, прежде, чем ты мне сказал, что у тебя есть деньги, — заявила она.

— Верно, я ждал слишком долго. Но я пытался несколько раз рассказать тебе об этом, если помнишь.

— Да, ты прав.

И она прижалась к нему еще теснее.

— Ты делился со мной всем, за исключением того, что мне было нужно больше всего: ты никогда не делился своими переживаниями или своим горем.

Ошибка номер шесть.

— Ты, что, думаешь, если ты ни разу не видела меня плачущим, мне был безразличен наш ребенок?

— Нет, я знаю, что он был тебе небезразличен. Но вот насколько небезразличен, я не знала.

— Я потерял ребенка. Я потерял и тебя. — Он горько усмехнулся. — А ты знаешь, от чего хочется лезть на стенку?

Он почувствовал, как она отрицательно качает головой.

— От того, что я ни черта не мог сделать, чтобы сохранить каждого из вас.

— Это неверно. Ты мог бы остаться со мной.

— Где? В доме Си-Си? У тебя был папа, вокруг которого вертелся мир. У тебя была сестра. А я тебе, похоже, не был нужен.

— Мне была нужна моя семья.

— А мне была нужна ты, Скай. Я хотел забрать тебя домой.

— Я не была готова вернуться к нам в дом.

— А когда-нибудь ты будешь готова?

Она отвернула лицо в сторону и прошептала:

— Не знаю.

— Ты, что, не понимаешь? Так или иначе, но тебе придется взглянуть на пустую детскую, иначе потом у тебя ничего не будет в жизни. В той самой жизни, которая могла бы быть у нас с тобой общей.

Она привстала, выпрямив спину и расправив плечи. Затем схватилась за уголок чехла одного из пустых кресел и сдернула его. Стоя во весь рост, она аккуратно сложила чехол и убрала его в угол дивана, после чего занялась другим креслом.

— Жизнь моя все равно пойдет своим чередом.

— Ежемесячный журнал — неполноценная замена мужу.

— Женщина не должна искать замену мужу, которого нет.

Он схватил ее за руку. И повернул так резко, что она потеряла равновесие и свалилась на него. Он хотел принять ее в объятия, но не таким способом. И не с глазами, сверкающими от гнева.

— Я всегда был для тебя, Скай. — Он убедился в том, что она прочно стоит на ногах, и только тогда отошел. — Ты просто не замечала.

Он прошел через кухню и вышел из дома. Южный ветер предупреждал о наступлении зимы. О зимних холодах он знал все. Первые морозы настанут тогда, когда температура в «Приюте» упадет до нуля.

Он раз пять прошел мимо грузовика. Когда он почувствовал, что вновь владеет собой, то сгреб чемодан Скай и прихватил с сиденья матерчатую сумку, после чего вернулся в дом.

— Куда поставить чемодан? — крикнул он из кухни. — Скайлер? — Почему именно в этот момент он окликнул ее полным именем? Только Си-Си звал ее Скайлер. Не хватало только, чтобы вновь появилась тень Си-Си Маккензи.

— Я здесь.

Он поставил и чемодан, и сумку и направился на ее голос. Она сняла чехлы со всех крупных вещей в гостиной. Помещение, отделанное камнем и массивным деревом, выглядело, как охотничий домик, причем впечатление усугублялось висящей над камином оленьей головой.

Парадная дверь была распахнута, и он увидел, что она срывает красную герань, выросшую в набитой землей винной бочке у крыльца. Она любила цветы, особенно, свежесорванные.

— В какой ты хочешь остановиться спальне?

Она сорвала еще одну герань, но по лицу ее при упоминании спальня прошла неподдельная тень удивления. Неужели она думала, что он будет настаивать на том, чтобы они спали в одной постели?

— А это важно? — спросила она, аккуратно делая букетик из сорванной герани.

— В хозяйской спальне наверху есть замок.

Она одарила его одной из своих заразительных улыбок.

Отлично. Теперь он знал, что ей бы хотелось прекратить разговор о ребенке и начать все сначала. Он поддержит эту идею — начать все сначала.

Улыбка ее стала еще шире.

— А, что, мне потребуется запирать двери спальни на ключ?

— А ты как думаешь?

— Я думаю, что ты будешь себя вести, как настоящий джентльмен.

— На это не рассчитывай. — И он направился на кухню за чемоданом.

— Тогда я лучше расположусь в хозяйской спальне, той, где есть замок.

— Договорились. — По пути к лестнице он бросил свой мешок на узкую постель нижней спальни.

Прыгая через ступеньки, он зашел в распахнутую дверь. Там стояла кровать на четырех ножках, и комната имела гораздо более женский вид по сравнению со спартанским, строгим помещением внизу. По крайней мере, с верхней кровати у него бы не свисали ноги. «Не торопись настаивать на общей постели, человек из племени Осаге! Терпение. Терпение».

Он поставил чемодан в изножье постели и вышел.

К тому моменту, как Логан спускался вниз, Скай уже была на кухне и заканчивала раскладывать продукты. Она поставила красную герань в сине-белую дельфтскую вазу посередине кухонного стола. Не говоря ни слова, они стали готовить на обед салат из креветок.

Ел каждый из них мало. А разговаривала она за столом осторожно, тщательно избегая конкретных ссылок на Си-Си и ребенка.

Позднее они пошли погулять по гравийной дороге, огибавшей коттедж.