Кто он был такой, чтобы упираться? Он тут же забыл о своей калифорнийской красавице-подружке с грудями тридцатишестидюймового калибра и самыми длинными ногами в городе.

Кларисса протянула руку, расстегнула его джинсы, и они занялись делом. Бедняга просто онемел от шока – Боже правый, он вставляет пистон Клариссе Браунинг. Самой Клариссе Браунинг! Опупеть можно!

Когда они закончили, она отчеканила:

– Теперь мы оба сможем сосредоточиться и сделать отличный фильм. Только чтоб свой текст знал туда и обратно. Слушайся нашего великолепного режиссера и влезь в шкуру того, кого играешь. Вживись в роль. Увидимся на съемках.

Все, вы свободны, можете идти.

Молодой актер вышел, и Кларисса налила себе из термоса стаканчик овощного сока. Задумчиво потянула питательную жидкость. Взаимодействие с партнерами, вот в чем весь фокус. После близости с ней парень наверняка станет раскованней, почувствует уверенность в себе, так нужную для трудной роли. И не будет дрожать от страха перед ней – Клариссой Браунинг, обладательницей «Оскара». Он будет видеть в ней пылкую женщину, человека из плоти и крови, и держаться будет соответственно. А это уже принципиально, хотя признайся она кому-нибудь, что всегда занимается любовью с партнерами по фильму, многие сочли бы ее чокнутой.

Размышляя так, она снова отпила сока. Ее метод работает – это факт. «Оскар» – тому подтверждение.

Узнай об этом Джек Питон, его бы хватил удар. Ну, как же, мужской шовинизм. Гордость жеребца. Неужели он думает, что она ничего не знает про его амурные делишки?

Она только усмехнулась про себя. Джек Питон – мужчина с блуждающим членом…

Что ж… лишь бы совсем не заблудился. Сейчас ее вполне устраивало иметь Джека в качестве постоянного любовника. А дальше будет видно…


– Мое затраханное сердце вчера закатило мне концерт, – мрачно объявил Хауэрд Соломен.

– Что? – Джек подумал, что ослышался.

– Мое затраханное сердце, – повторил Хауэрд сердитым тоном. – Начало метаться взад-вперед, как шарик в пинг-понге.

Джек давно убедил себя, что Хауэрд ипохондрик, и решил сменить тему.

– Где Мэннон? – спросил он. – Если застрянет, его ждет печальный конец.

– Его конец уже застрял, и это печально, – сострил Хауэрд.

– Что правда, то правда, – согласился Джек.

В эту минуту появился Мэннон Кейбл – киноактер, режиссер, продюсер и очень ходкий товар (в Голливуде ты либо ходкий товар, либо нет, а если нет, можно смело сматывать удочки). Как и раньше при появлении Джека, все дружно повернули головы в сторону вошедшего. Без преувеличения можно было сказать, что в зале повисла тишина. Мэннон был настоящий красавец. Смешайте Клинта Иствуда, Берта Рейнольдса и Пола Ньюмена – и получите Мэннона Кейбла. Кобальтовая голубизна глаз. Обласканное солнцем лицо с сексуально-шоколадным загаром. Припорошенная темной пылью копна соломенных волос. Мощный торс. Рост шесть футов и четыре дюйма. «Каждый дюйм – победный», – любил шутить он, частенько появляясь в популярном телешоу Карсона.

Сорок два года. В прекрасной форме. Энергичный. По кассовости в одной категории со Сталлоне и Иствудом. Короче, Мэннон был близок к самой вершине.

– Эй, мне нужно срочно что-то положить на зуб, – провозгласил он вместо приветствия, проскальзывая в кабинку. И ухмыльнулся. Именно так, как положено ухмыляться кинозвездам первой величины. На зубах у него были прекрасные коронки (сами зубы утратили блеск, когда он несколько лет зарабатывал на хлеб каскадером), они позволяли ему улыбаться отныне и вовек, ни о чем не думая.

– Чем балуемся?

– Яйцами, – ответил Джек, что и так было ясно.

– Смахивают на пару жареных сисечек.

Мэннон рассмеялся.

– По тебе все смахивает на сисечки, – ответил Джек. – Тебе бы не худо к психиатру сходить, а то нарвешься на крупные проблемы.

Мэннон загоготал.

– Единственная моя крупная проблема – это мой прибор. Желаю вам иметь такие проблемы.

Он жестом подозвал официанта и заказал гигантский завтрак.

Джек тем временем смотрел на Мэннона и Хауэрда. Иногда он спрашивал себя – как им троим удается оставаться друзьями? Ведь они теперь такие разные. И все-таки он знал ответ. В душе они оставались братьями, людьми, которых связывало общее прошлое. Они все выбились, выбрались на самый верх, и никому не удастся расколоть их союз – хотя сделать это пытались многие жены и многие любовницы.

Хауэрд прошел через трех жен и сейчас жил с четвертой, соблазнительной пышкой Поппи. Его потомству было несть числа – свои семена он засеял повсюду. Мэннон и по сей день сгорал от любви к своей первой жене, Уитни, и его новая супруга, Мелани-Шанна, пока загасить этот огонь не сумела. У Джека была Кларисса, хотя в глубине души он знал – эта женщина не для него. Знал, но не хотел в этом признаваться.

– У меня гениальная идея, – вдруг объявил Мэннон. – Почему бы нам не слетать в следующем месяце в Вегас? Втроем. А то совсем друг друга не видим. Поиграем в рулетку, побесимся, поваляем дурака, как в старые добрые времена. Что скажете?

– Без жен? – с надеждой в голосе спросил Хауэрд.

– Какие к черту жены, – быстро ответил Мэннон. – Скинем их в торговом центре, они и не заметят, что нас нет.

Возбужденно гримасничая, Хауэрд сказал:

– Мне эта мысль нравится, – начисто упустив из виду, что Поппи вцепится ему в яйца, когда узнает, что он куда-то собрался без нее. Она была прилипалой, в отличие от трех прежних жен: те хотели только брать, и брать как можно больше.

– А ты что скажешь, Джек?

Мэннон выжидательно смотрел на друга.

Джек обещал Клариссе съездить на неделю в Нью-Йорк. Нью-Йорк! Долгие прогулки по Гринич-Виллидж. Походы в серьезные, небродвейские театры. Бесконечные обеды с ее странными неудачливыми друзьями. Платить, естественно, придется ему.

Он терпеть не мог ходить пешком, любил только кино, а от ее так называемых друзей у него заранее свербило в заднице.

– Летим, – сказал он. – Начинай подготовку. Если на работе никаких обвалов не будет, я решительно «за».

2

Джейд Джонсон тащилась от Брюса Спрингстина. У нее не было желания встретиться с ним лично, просто балдеж издалека, так тихо сходят с ума по своему кумиру многие четырнадцатилетки. Она поставила на стерео «Рожденный в США» и затанцевала по своей новой квартире.

Джейд Джонсон было двадцать девять лет. Косматые медного оттенка волосы до плеч, золотые веснушки, широко посаженные карие глаза, сочный чувственный рот и сильная квадратная челюсть, не позволявшая безоговорочно зачислить ее в ранг красавиц и делавшая ее лицо дерзким и как бы настороженным.

Роста в ней было пять футов и десять дюймов, веса сто тридцать фунтов, ноги длиннющие, тело гибкое и извилистое, плечи широкие, и потрясающая лебединая шея.

По натуре человек добрый, она в случае надобности всегда приходила на помощь друзьям, при этом умела здорово язвить и обладала бешеным чувством юмора. Эта умная и независимая особа была одной из самых высокооплачиваемых коммерческих фотомоделей в мире.

Позвонили в дверь, и она, одетая в голубые джинсы и свитер-футболку огромного размера, кинулась открывать.

Это оказался бригадир команды грузчиков, которые только что свалили у нее в коридоре пятнадцать больших коробок.

– Порядок, мадам, – сказал он, протягивая ей квитанцию для подписи. – Все на месте, все сосчитано. Надеюсь, вы довольны.

Подписав бумажку, она протянула ему банкноту в пятьдесят долларов.

– Купите пива себе и ребятам.

С благодарным видом убрав деньги в карман, бригадир подумал: да, бабенка высший класс! Мало того, что глаз не оторвешь – как ей идут эти джинсы в обтяжку и громадная футболка! – так еще и не скупится.

– Спасибо, – сказал он и добавил, глуповато улыбаясь. – Последняя ваша реклама по ящику – чистый динамит!

Черты ее лица смягчились, она обнажила очень белые и ровные зубы в теплой и даже сексуальной улыбке. – Рада, что вам понравилось, – промолвила она, легонько оттесняя его к двери. Как только они заводили речь о ее знаменитом ролике с рекламой кофе, она знала: пора их выпроваживать. За долгие годы своей карьеры она прекрасно усвоила: надо быть дружелюбной, но в то же время недосягаемой для своих многочисленных обожателей. Когда-то в восемнадцать лет на нее накинулся некий буйный поклонник и чуть ее не изнасиловал – он, видите ли, совсем потерял голову, глядя на плакат, где она рекламировала купальник. Слава Богу, вмешался сосед и спас ее от такой напасти.

Бригадир замешкался у двери.

– Может, подарите мне фото с автографом, – попросил он с надеждой в голосе.

Вон, послала она ему мысленный сигнал. Ей не терпелось остаться одной и приступить к великой распаковке.

– Я вам ее пришлю, – проворковала она приятным голоском.

– Черкните там: «Большой Бен, я тебя люблю». – Он осклабился. – Вот уж ребята зачешут в затылках.

Большой Бен? Что еще за новости? Старательно, печатными буквами он принялся писать свой адрес на листке бумаги, она терпеливо ждала.

– Еще раз спасибо, Бен, – поблагодарила она и все-таки закрыла за ним дверь.

Наконец-то она одна! В Лос-Анджелесе! Кто бы мог подумать, что она проделает долгий путь на запад снова? Ее город – это Нью-Йорк, был и есть. Калифорния никогда не будоражила ее воображение. Да, когда-то она, двадцатилетняя девчонка, наивно клюнула на предложение попробоваться в Голливуде. Дурочка. Актрисой она не была и никаких честолюбивых планов на этот счет не строила. Но молодость, любопытство взяли свое. Ну, прокачусь, решила тогда она, что тут такого страшного?

Ее встретил лимузин длиной с квартал, на заднем сиденье развалился моложавый агент. В распахнутом донельзя вороте шелковой рубахи проглядывали какие-то золотые цепи, тщательно выглаженные джинсы явно сшиты на заказ. Загар, сигара магната средней величины, редеющие волосы и вагон гонора. Прямо в машине он предложил ей травки и пригласил на ужин.

Она отвергла оба предложения, и на его идеально загорелом лбу появились морщинки.

В отеле «Беверли-Хиллс» ей был забронирован номер. Цветы и фрукты – в изобилии. Она пробыла на западном побережье пять дней, попробовалась с каким-то мрачноватым и молчаливым актером, который так и норовил испортить ей крупный план, отвергла еще несколько приглашений от бронзового агента, вернулась в Нью-Йорк, и ее калифорнийская эпопея на этом закончилась.

Несколько лет спустя, когда акции ее здорово возросли, Голливуд поманил ее снова. «Плюнь на них, – сказала она своему агенту из мира фотомоделей. – Я лучшая модель в нашем бизнесе, и самая высокооплачиваемая. И что же, я теперь должна пройти весь путь сначала? Как бы не так. Выйдет из меня кинозвезда или нет – это еще вопрос. А тут я уже лучше всех».

Она была права. Джейд Джонсон была лучшей из лучших. И самой после недавно подписанного контракта высокооплачиваемой.

Именно из-за этого контракта она снова оказалась в Лос-Анджелесе. Фирма «Клауд косметикс» сделала ей предложение, от которого она не смогла отказаться. В частности, ей предстояло провести год на западном побережье и сниматься для телерекламы, гонорар миллион долларов. При других обстоятельствах она ни за что бы не уехала из своего обожаемого Нью-Йорка. Но тут она как раз порвала отношения с женатым мужчиной, которые длились шесть лет, и перспектива отъезда выглядела заманчиво.

Она прошлась по квартире, скинула кроссовки, расстегнула джинсы, а Спрингстин между тем горланил свою «Рожденный в США». Звук его голоса с хрипотцой наполнял комнату, и Джейд была вполне довольна. Она вышла к новой стартовой черте, ее ждет совсем другая жизнь. Джейд Джонсон больше не будет чьей-то любовницей. Нетушки, хватит. Тот период жизни окончен, finito. Какую лапшу он ей вешал на уши, а она, доверчивая идиотка, только этими ушами и хлопала. Она не считала себя наивной, и все-таки больше шести лет он держал ее в плену своим языком, используя его не только по прямому назначению.

Она позволила себе вспомнить о нем. Марк Рэнд. Английский лорд. Английский зануда. Фотограф с мировым именем, спец по дикой природе. Познакомились они на съемках, в Африке. Она рекламировала для журнала «Вог» купальник из шкуры леопарда, а снимал он. У него были кудрявые волосы, занятные голубые глаза, а своими рассказами он ее просто очаровал. Примерно через неделю пылкой любви в его чарующих рассказах появилась жена, леди Фиона Рэнд.

Джейд тогда просто взбеленилась. Но… клюнула на простейшую удочку, проглотила наживку, старую как мир… Мы с женой живем вместе только во имя… как только дети подрастут…

И Джейд Джонсон, умница, женщина света, отнюдь не способный заблудиться в трех соснах ребенок, позволила навешать себе на уши вот эту лапшу и поверила ему! И верила целых шесть лет. И продолжала бы верить, если бы по чистой случайности не вычитала в английском журнале, что леди Фиона произвела на свет еще одного наследника рода Рэнд.