Она сказала:

— Но Райан не хочет быть политиком, отец. — Она не могла заставить себя звать его «папа», как это делал Райан.

Патрик бросил на нее зловещий взгляд.

— Что? — произнес он низким тоном, в котором прозвучала явная угроза. — Что ты сказала?

— Райан не хочет быть политиком. Он хочет быть художником, — повторила Катарин тихим, но решительным голосом. Ее отец мог посеять ужас в сердце Райана, но не в ее сердце. Девочка нисколько не боялась его.

— Как ты смеешь говорить мне, чего хочет мой сын, Кэти Мэри О'Рурк! — закричал Патрик, вставая на ноги. Его лицо потемнело, а в серо-голубых глазах появился опасный блеск.

— Но Райан так талантлив! Посмотри на его рисунок! — воскликнула она, не испугавшись недовольного тона отца.

— Я не хочу смотреть на это! И чтобы этого слюнтяйства в моем доме больше не было. Ты и его мать забиваете парню голову чепухой. Я хочу покончить с этим раз и навсегда. — Он подошел к столу, охваченный гневом, и схватил акварель. Не взглянув на нее, он разорвал рисунок на две половинки и бросил на пол.

Райан вскрикнул, как маленький раненый зверек от боли, и поднес кулак к своим дрожащим губам. Катарин вздрогнула и посмотрела на отца с ужасом. Через мгновение неистовым движением своей большой руки Патрик смахнул со стола коробку с красками, кисточки, баночку с водой и подставку для бумаги. Он топал по ним, ломая тяжестью своего тела. На лице Катарин отразилось отвращение которое она испытывала к этому ужасному человеку, и она подумала: как он вульгарен и груб. Он думает, что дорогие костюмы, туфли ручной работы и рубашки из лучшего шелка делают его джентльменом, но это не так. Он никогда не был не кем иным, как невежественным крестьянином, ирландцем из пивной.

Патрик направил длинный указующий перст на Райана и воскликнул:

— Слушай меня, сынок. Отныне не будет никакого рисования. Я запрещаю его, ты слышишь? Это занятие не для тебя! Это не мужское дело. Ты будешь политиком, Райан О'Рурк, даже если мне придется для этого положить свою голову. И однажды ты станешь президентом Соединенных Штатов. Поэтому ты немедленно начнешь готовиться к этому, с полной отдачей, целеустремленно и дисциплинированно. Так, как тренируется боксер. Ты понял меня, сынок? Я выразился ясно?

— Да, па, — сказал кротко Райан, который продолжал дрожать от страха и потрясения, чувствуя себя глубоко несчастным.

Патрик повернулся к Катарин и посмотрел на нее.

— Что касается тебя, юная леди, то я не хочу, чтобы ты впредь вмешивалась в мои дела. В последнее время ты слишком много себе позволяешь. Ты, Кэти Мэри О'Рурк, — настоящая нарушительница спокойствия, к тому же маленькая лгунья. Не думай, что я забыл, какие невообразимые вещи ты говорила о дяде Джордже. Гадкие. Отвратительные. Я никогда не думал, что у моей дочери в мыслях может быть такая мерзость.

Катарин чувствовала, как от лица отхлынула кровь и как задрожали ее ноги. В этот момент ей показалось, что ей станет плохо. Ее большие глаза потемнели и, казалось, стали еще больше. На лбу выступили капельки пота. Девочке пришлось сжать кулаки, чтобы как-то контролировать себя. Как мог ее отец быть таким коварным и низким, унижая ее, говоря такие страшные вещи в присутствии маленького Райана. Она глубоко вздохнула, чтобы не потерять самообладания, и сказала неожиданно ровным голосом:

— Джордж Грегсон мне не дядя. Он всего лишь твой партнер по бизнесу. И я тебе не лгала!

— Иди немедленно в свою комнату, — прогремел Патрик голосом, изменившимся от негодования и ярости, — как ты смеешь огрызаться! Оказывается, ты не только лжива, но и дерзка. И не выходи к обеду, девчонка. Я не хочу тебя сегодня видеть. Ани принесет тебе еду позже в твою комнату.

Катарин, казалось, приросла к своему месту. Инстинктивно, в поисках защиты, она сжала рукой плечо Райана. Это движение не ускользнуло от ее отца, и он повелительно скомандовал:

— Отойди от брата! Отойди! Ты всегда распускаешь над ним нюни. Похоже, ты вообще хочешь превратить его в девчонку. А теперь отправляйся в свою комнату.

— Хорошо, — ответила с вызовом Катарин, пересекая комнату, — но перед этим я хочу зайти к маме, чтобы узнать, не нужно ли ей чего-нибудь.

Патрик, казалось, сейчас взорвется, но он ничего не сказал. Дойдя до двери детской, Катарин остановилась. Она посмотрела прямо в лицо отца и сказала с холодной и злой решимостью:

— Мне передали записку для тебя. Она на твоем столе в библиотеке. Записка от мисс Макгрэди. Она сообщает, что готова встретиться с тобой в вашем обычном ресторане. В «Луп».

Челюсть отца отвисла: он остолбенело посмотрел на дочь. Холодные глаза его стали совсем ледяными. Именно в этот момент Катарин увидела откровенную ненависть на его лице и в ужасе отшатнулась. Однако она быстро пришла в себя и ответила ему столь же откровенным, полным вызова взглядом. Она почувствовала, что для отца больше не секрет ее отношение к нему и он понимает, что она сумела открыть для себя его истинную сущность. Волна боли и горечи захлестнула ее: инстинктивно Катарин осознала, что ей противостоит, теперь уже открыто, воплощенное зло. Это было ужасно. Но в ту же минуту она поклялась, что будет бороться со своим отцом за Райана и за его душу, даже если ей для этого понадобится вся ее жизнь.

В ту ночь Катарин, лежа в постели, долго слушала всхлипывания Райана за стеной. Они начались почти сразу же после того, как он вернулся с обеда, и не смолкали ни на минуту. Ее сердце разрывалось от боли за брата; девочка порывалась пойти и успокоить его, и только мысль о том, как будет разгневан отец, застав ее в комнате Райана, удерживала ее от этого поступка. Она боялась не за себя, за Райана. Она знала, что, если она попытается защитить своего маленького брата, ее отец примет драконовские меры, вплоть до того, чтобы изолировать ее от Райана. Для нее стало ясно, что с этого дня обстановка в доме уже никогда не будет такой, как прежде.

В конце концов она не выдержала: соскользнула с постели, прокралась к двери и тихо открыла ее. В коридоре было темно и тихо; из комнаты отца, к ее великому облегчению, не просачивался свет. Возможно, он был внизу, либо его не было дома вообще. Вероятно, он пошел на встречу с мисс Макгрэди. Затаив дыхание, Катарин проскользнула в комнату Райана и на цыпочках подошла к его постели.

— Это я, — шепнула она, присаживаясь на краешек. Обняв брата, девочка гладила его волосы и успокаивала ласковыми словами. Постепенно он немного затих.

— Мне страшно, Кэти, — прошептал он в темноте. Тело мальчика все еще вздрагивало от всхлипываний. — Я не хочу быть политиком. Я хочу быть художником. Что мне делать? Я так боюсь папу.

— Успокойся, дорогой. Не расстраивайся так, мы что-нибудь придумаем.

— Почему папа порвал мой рисунок? Я собирался подарить его маме.

— Не знаю. Возможно, из-за того, что он был зол на меня. Но ты скоро нарисуешь другой рисунок для мамы.

— Нет, не нарисую, — плакал он, — папа запретил. Я никогда больше не смогу рисовать, Кэти.

— Пожалуйста, дорогой, не говори так громко, — предупредила его Катарин и продолжила убежденно, — ты будешь рисовать. Мы что-нибудь придумаем, я обещаю. Все будет хорошо.

— Ты уверена, Кэти?

— Да, верь мне, дорогой. А теперь постарайся уснуть. — Она мягко сняла его руки со своей шеи и уложила в постель, укрыв одеялом. Когда она встала, он неожиданно поднялся и ухватил ее за руку.

— Кэти, почему папа сказал, что ты ему лжешь?

— Тише, дорогой, — торопливо зашептала Катарин. — Ничего, спи.

— Хорошо, Кэти, — сказал Райан послушно. Он закрыл глаза, свернулся калачиком, а Катарин тихо выскользнула за дверь.

Прошло уже много времени после ее возвращения в свою комнату, а Катарин все еще не спала. В ее памяти мелькали чудовищные эпизоды того дня, когда Джордж Грегсон пришел в их дом. Это было в воскресенье. Все слуги были отпущены, кроме экономки Ани, вздремнувшей после обеда. Райан ушел вместе с тетей Люси, отец играл в гольф, а мать была в больнице. Катарин была одна в доме, если не считать спящей женщины на втором этаже. Она пыталась прогнать от себя те внушающие отвращение воспоминания, но они накатывались снова и снова, и она беззвучно дрожала под одеялом, покрываясь холодным потом. Катарин видела его отвратительное красное лицо. Оно приближалось к ней. Она чувствовала его руку на своей маленькой груди в то время, как другая рука подбиралась под подол ее платья, шаря и щупая ее между ног.

Неожиданно Катарин почувствовала такое же отвращение, которое охватило ее, когда Джордж Грегсон расстегнул свои брюки и втиснул туда ее лицо. Она выскочила из постели и побежала в ванную. Добежав до раковины, она перегнулась, едва удержав рвоту. Девочку рвало и рвало, как и тогда в то ужасное воскресенье, когда ее всю вывернуло на брюки Джорджа Грегсона.

Катарин не сказала никому о домогательствах Грегсона — ей было очень стыдно и, по какой-то необъяснимой причине, страшно. Однако когда он еще несколько раз пытался подстеречь ее, она решилась поделиться своим растущим страхом с отцом. Она не могла рассказать это своей матери, так как та была слишком больна. Запинаясь, тщательно подбирая слова, Катарин рассказала об этом случае своему отцу, стараясь обрисовать ситуацию максимально деликатно. К стыду, потрясению и разочарованию девочки, отец ей не поверил. Он назвал ее отвратительной лгуньей. То же самое он повторил в детской комнате.

По телу Катарин опять пробежала дрожь. Она вытерла лицо полотенцем и выпила стакан воды. Затем наполнила ванну, влила большое количество пенистого шампуня, который ей дала тетя Люси, и долго лежала в воде. Тщательно вытеревшись, она припудрила все тело тальком и трижды почистила зубы. Только после такого ритуала очищения девочка смогла вернуться в постель. Лишь с приближением рассвета она погрузилась в изнурительный сон.

Вопреки ожиданиям Катарин, отец за завтраком на следующий день не стал касаться их перебранки. Не сделал он этого и в последующие дни. Медленно события входили в свое обычное русло, и, хотя Райану не дали новых красок, детям разрешали проводить время вместе. Катарин почувствовала облегчение. Однако в конце летних каникул отец внезапно предпринял энергичные шаги, действуя решительно и безжалостно. Райана определили в военное училище на Восточном побережье, а ее саму отправили в интернат при монастыре, в котором она училась раньше в качестве приходящей ученицы. Через год Розали умерла. Катарин была раздавлена горем. Было время, когда она так тосковала по матери, что довела себя до болезни. Только благодаря любви и состраданию тети Люси, сестры матери, тринадцатилетняя девочка смогла выстоять и обрести покой. Они сблизились в течение последующих нескольких лет, и когда Катарин было шестнадцать, именно тетя Люси склонила Патрика послать девочку учиться в Англию, как хотела того сама Катарин. Патрик, собственно, и не сопротивлялся, как этого и ожидала дочь. Отец не мог выносить ее вида, сносить ее молчаливое неодобрение и сталкиваться с ее обвиняющим взглядом.

После окончания английской школы-интерната Катарин поступила на учебу в Королевскую академию драматического искусства, опять же в результате договоренности Люси с Патриком. В течение всего этого времени Катарин мало что слышала о своем отце или Райане. Она приписывала молчание брата страху наказания со стороны отца за его переписку с ней и была убеждена в том, что он находится под жестким влиянием Патрика О'Рурка. Однако ее тетя Люси была прилежным и аккуратным корреспондентом и информировала Катарин обо всех событиях в их жизни, а чеки от отца приходили исправно каждый месяц.

Катарин закрыла глаза и выпрямилась на белой софе. Было ясно, что отец платит ей, чтобы держать подальше от Чикаго. Он был рад отделаться от нее. Оставив в стороне тот факт, что дочь слишком много знала, он боялся ее влияния на Райана. Патрик не мог позволить кому-либо или чему-либо помешать его планам в отношении Райана, планам, которые она всегда принимала всерьез, даже будучи ребенком. Ее отец намеревался воплотить их в жизнь любой ценой, так как он обладал властью и верил, что Райан является ключом к обладанию самым большим постом в стране — постом президента Соединенных Штатов.

Катарин презрительно сжала губы. Ну, подумала она мрачно, теперь я ему покажу. Когда я стану звездой и у меня будет много денег, чтобы поддержать Райана, я пошлю его учиться искусству в Париж или куда-нибудь еще — куда он сам захочет. Эта мысль не давала ей покоя. Ей много предстоит сделать, прежде чем наступит тот день, и она не может себе позволить терять ни минуты времени, размышляя о Патрике Майкле О'Рурке, этом негодяе. Что касается ее самой, то жребий был брошен несколько лет назад. Она выбрала курс, от которого нельзя отклоняться, даже если бы она захотела этого. Желание спасти Райана и сорвать планы отца прочно вплелись в ткань ее судьбы и стало движущей силой ее чрезмерных личных амбиций.