Барбара Брэдфорд - Голос сердца. Книга вторая

Одним ноябрьским днем, когда они с Ладой шли по берегу живописного озера Кэпабилити-Браун, перед мысленным взором Франчески возникло знакомое лицо, и ей стало ясным, что именно он, Виктор Мейсон, был причиной ее неосознанной бесконечной тоски. На какое-то мгновение Франческа засомневалась, не совершила ли она ошибки, порвав с ним. Может быть, он действительно любил ее? Ведь в конце концов Катарин сама призналась, что их связь мало что значила для него. «Но для меня это значит слишком много, — тяжело вздохнув, решила Франческа. — И будет значить всегда, вставая между нами, порождая сомнения в его искренности. Виктор из-за своего эгоизма и необдуманного поведения навсегда потерян для меня, никогда уже не будет со мною». С грустной покорностью судьбе Франческа призналась себе в том, что должна смириться с этим, и, снова тяжело вздохнув, решительно повернулась и пошла прочь от озера.

Небо потемнело, ветер усилился, и Франческа, подхватив Ладу на руки, ускорила шаг. Она упрямо карабкалась вверх по склону холма, на котором стоял их замок, и бесчисленные воспоминания, горькие и безнадежные, нахлынули на нее. Она, ничего не видя перед собой, шла вперед не замечая, что плачет, и не чувствуя, как Лада слизывает слезы, текущие у нее по щекам.

Одинокие, бесконечно длинные дни текли, незаметно слагаясь в недели, и Франческа, отгородившись от всего остального мира, все глубже уходила в себя. Неутомимо, камень за камнем, она возводила вокруг себя неприступную стену, пока окончательно не отгородилась ею от текущей рядом жизни. Эта непроницаемая, глухая стена должна была защитить ее от будущих страданий и унижений. Никому не дозволяла она проникнуть внутрь возведенной ею крепости, и потребовались годы, чтобы наконец пали ее стены. Но на несколько коротких дней в середине декабря Франческа была вынуждена покинуть эту неприступную крепость, чтобы позволить себе, пусть временно, на недолгий срок стать прежней по случаю свадьбы отца.

Приехали Диана и Кристиан вместе со своей бабушкой, княгиней Хетти. Старая и дряхлая, она из уважения к графу не могла не откликнуться на его приглашение. Но мать Дианы и Кристиана так и не приехала с ними. Арабелла фон Виттенген не сумела превозмочь себя и покинуть Берлин даже ради венчания своего родного брата. Ник, которого Дорис попросила быть ее шафером, доставил их из Лондона на своем автомобиле. Ким должен был быть посаженым отцом. Многочисленные гости прибыли накануне свадьбы и остались ночевать в замке, и Франческе пришлось соответствовать столь важному событию. Выступая в последний раз в роли хозяйки отцовского дома, она была очаровательна и радушна со всеми.

Утром в день венчания на улице неистово дул ветер, мела метель и стоял ледяной холод. Но в самую последнюю минуту перед прибытием Дорис в сопровождении Ника в старинную, выстроенную еще норманнами, церковь в деревне Лэнгли чудесным образом выглянуло солнце. Невеста была очаровательна в сером шерстяном платье и такого же цвета накидке, отороченной песцом. Песцовая шляпа прикрывала ее каштановые волосы, букет зимних белых роз в ее руках хорошо гармонировал с молочно-белым жемчужным ожерельем у нее на шее. Хотя для них обоих этот брак был не первым, Дорис не стала входить в храм через боковой придел, но направилась прямо к главным вратам в сопровождении грума и других членов свадебной процессии. Франческа и Диана в розовых шерстяных костюмах, неся в руках букет полураскрывшихся розовых роз шли следом за невестой и грумом. Украшенная россыпью цветов церковь выглядела великолепно, а когда процессия двинулась к алтарю, мощные звуки органа, исполнявшего гимн «О'Perfect Love», торжественно загремели под ее древними сводами, заставив сердце Франчески мучительно сжаться. Она чуть было не споткнулась, но Диана, бросив на нее встревоженный взгляд, успела поддержать ее. Франческа слабо улыбнулась ей в ответ и чудовищным усилием воли заставила себя забыть о собственной несчастливой судьбе и полностью сосредоточиться на свадебной церемонии. Но она почти не слышала ни слов викария, обращенных к новобрачным, ни их ответов. Неожиданно для нее обряд венчания уже подошел к концу. Она увидела, как граф целует Дорис. Услышала знаменитый свадебный марш Мендельсона из спектакля «Сон в летнюю ночь». Все двинулись к выходу вслед за невестой, ведомой грумом.

Хрустально поблескивающие в лучах яркого зимнего солнца снежинки носились в воздухе вперемешку с подхваченными ветром конфетти. Радостный звон колоколов, поднятые в приветствии руки, оживленные лица, громкие голоса, веселый смех. Охваченная глубокой печалью, Франческа стояла вместе с отцом, Дорис, Кимом, Дианой и Ником на ступенях церкви. Вдруг она вспомнила, что сегодня праздник, день свадьбы отца, заставила себя улыбнуться и до конца дня улыбка больше не сходила с ее лица.

После приема и торжественного обеда в замке Лэнгли граф с новой графиней отбыли в Париж, где они намеревались провести медовый месяц. Большинство гостей уехало в тот же день, ближе к вечеру, и в замке остались только княгиня Хетти, Диана с Кристианом и Ником. Они решили провести в Лэнгли уик-энд, чтобы вместе в понедельник уехать в Лондон, а во вторник улететь оттуда в Зальцбург. Ник тоже собрался лететь с ними в Кенигзее, поскольку Рождество, которое он должен был провести у них в гостях, было уже почти на носу.

Уик-энд пролетел быстро, но Франческа радовалась возможности хоть недолго побыть вместе с Дианой. Ни Ник, ни Диана в ее присутствии ни разу не упомянули имени Виктора Мейсона. Они оба просто не решались делать этого и тем более не осмеливались расспрашивать Франческу о причинах столь разительного изменения ее отношения к Виктору. Робкие наводящие вопросы с их стороны были встречены неприязненными взглядами и упрямым молчанием Франчески. Во время уик-энда были минуты, когда она хотела поговорить обо всем откровенно с Дианой, но данное Катарин слово всякий раз останавливало ее. Кроме того, Франческе не хотелось унижать себя в глазах кузины, обсуждая с нею свои неудачи в любовных делах.

Незаметно наступило утро понедельника, когда Ким и Франческа должны были распрощаться с родственниками и Ником и пожелать им всем счастливого пути. Огорченная их отъездом Франческа поочередно тепло обнялась с каждым из отъезжающих и поспешила к себе в детскую, предоставив Киму и Нику возможность заняться погрузкой багажа. Несколько минут спустя раздался стук в дверь, и вошел Ник, неся в руках портативную пишущую машинку.

— Это вам, детка, — громко сказал он, подходя к ее письменному столу.

— Мне?

Глаза Франчески широко распахнулись, пока она, недоуменно переводила взгляд с машинки на Ника и обратно. Он поставил машинку на пол рядом со столом.

— Да. Это мой прощальный подарок. Она практически новая. На ней я напечатал всего один сценарий.

— Я не могу принять такой…

Ник, слегка нагнувшись, привлек ее к себе, не давая договорить.

— Конечно, вы ее возьмете и доставите тем мне удовольствие. Уверен, черт побери, что вы не заставите меня таскать ее с собой на край света.

— Спасибо, Никки, это так мило с вашей стороны, так заботливо!

Он ничего не ответил, а просто продолжал стоять молча, прижав к груди ее голову и гладя рукой ее длинные чудесные волосы Его сердце разрывалось от сострадания к ней, но он не находил для нее слов утешения. Наконец он отпустил ее, прошел к камину и встал там, повернувшись спиной к огню. Не сводя глаз с Франчески, он закурил сигарету и сказал:

— Диана обещала в феврале навестить меня на побережье. Не хотите ли приехать с нею вместе? Вы обе будете моими гостьями.

Франческа поморщилась:

— Вы знаете, Никки, я не смогу.

— Нет, клянусь вам. Это только что пришло мне в голову, — тихо пробормотал он.

— Тем не менее благодарю за любезное приглашение.

Какое-то время Ник молча смотрел вниз на носки своих ботинок, а потом поднял голову и впился в нее своими ярко-синими глазами.

— Вы переживете разрыв с ним и полюбите кого-нибудь снова. Рано или поздно, но все справляются с неудачами в любви.

— Да, — согласилась с ним Франческа, внутренне оставаясь далеко не убежденной в справедливости его слов, и отвернулась к окну.

Ник тяжело вздохнул и, не сумев сдержаться, горячо воскликнул:

— Клянусь Богом, как бы мне хотелось, чтобы вы никогда не встречались с нами! Мы — просто банда убийц! Ваша жизнь уже никогда не станет прежней, Франческа.

— Думаю, что вы правы.

Не желая больше развивать эту, столь болезненную для нее тему, Франческа оживленно заявила:

— Можете со мной спорить сколько угодно, но я изменила название книги.

Ник неодобрительно покачал головой и улыбнулся:

— О Боже, опять, детка! Вы уже перебрали пяток названий.

Франческа невольно рассмеялась при виде забавной гримасы на умном продолговатом лице Ника.

— Это название — самое лучшее. Даю слово, что на этот раз оно уже окончательное.

— Ну-ну, не томите меня, — потребовал Ник. — Как же, черт возьми, оно звучит?

— «Меч страсти». Мне кажется, оно лучше всего подходит для биографии такого человека, как Китайский Гордон, поднявшего свой меч за христианскую веру, за своего Бога. Ну, как вам оно нравится?

— Прекрасно. Оно лучше всех прежних, так что постарайтесь его сохранить.

Она молча кивнула, а Ник, подойдя к ней, приподнял ее голову за подбородок.

— Все обойдется, Франческа. Но я хочу, чтобы вы знали: где бы я ни находился, я всегда в вашем распоряжении, достаточно вам снять трубку и позвонить мне. Обещайте, что вы так и поступите, если возникнет нужда во мне.

— Обещаю, Ник.

— До встречи, детка.

Он быстро поцеловал ее и вылетел из комнаты, чтобы не оказаться в глупом положении, когда она заметит его влажные от невольно навернувшихся слез глаза. После его ухода Франческа долго сидела в своей детской, задумчиво глядя через окно на вересковую пустошь. Итак, теперь она осталась в полном одиночестве. Совсем одна. В течение года она общалась с пришельцами из иных миров и имела несчастье полюбить их. А теперь все они исчезли, будто их никогда и не было. «Перелетные птицы», — подумала Франческа и встала. Она убрала со стола свою допотопную пишущую машинку и поставила на ее место блестящую свежей краской, обтекаемой формы портативную машинку Ника. Сняв крышку, она обнаружила оставленную им для нее в каретке записку. Провернув валик, Франческа вынула лист бумаги и прочитала: «Я всегда буду следить за вами. Постарайтесь написать хорошую книгу, детка».

— Да, Никки, я постараюсь, — громко произнесла Франческа, целеустремленно усаживаясь за стол. Она вставила в машинку два листа бумаги, проложенные копиркой, и принялась за работу.

Сидя за пишущей машинкой в своей комнате, Франческа Каннингхэм еще не могла знать, что эта книга отнимет у нее почти пять лет. Еще менее того могла она подозревать, что, будучи изданной в 1962 году, книга сразу сделает ее знаменитой, принесет ей богатство и независимость, а критики станут называть ее «блестящим и выдающимся специалистом историко-биографического жанра», что она принесет ей две самые престижные литературные премии. Единственное, что точно знала Франческа в тот декабрьский понедельник 1956 года, так это то, что уехал Ник Латимер и вместе с его отъездом оборвалась последняя нить, связывавшая ее с Виктором Мейсоном.

Николас Латимер развалился на диване в кабинете, положив ноги на журнальный столик и не сводя пристального взгляда со своей сожительницы. Несмотря на весь свой гнев, он с трудом сдерживал рвущийся из горла недоверчивый смех и в конце концов громко расхохотался, закинув голову. Но смех его прозвучал безрадостно и затих так же скоро, как и вырвался наружу. Он быстро опустил ноги на пол и подался к ней. Глаза его были холодны как лед, лицо также дышало холодностью.

— Интересно, Карлотта, ты хотя бы прислушиваешься немного к тому, что сама говоришь? Порой ты кажешься просто безумной, совершенно невменяемой.

— Вовсе нет! — резко возразила она, сидя с таким же возмущенным лицом, что и Ник.

— Прости меня, но я в этом не уверен. Ты собираешься уйти от меня и увезти ребенка в Венесуэлу, хочешь спрятать его от меня в своей семье, обратить в католичество. Ты воображаешь, что тебе все это удастся, а я стану плясать под твою дудку. Ты взбесилась и решила, что меня можно послать ко всем чертям. Так вот, что я скажу вам, миледи: к черту! Я заявляю тебе, что ничего из этого не выйдет! — повысил он голос. — И вот что еще. Прекрати эти свои причитания о своем бедненьком маленьком мальчике. Тебя послушать, так он еще не вырос из пеленок. Ему уже, слава Богу, четыре года, и он ни в каком отношении не бедненький! Мало того, что он окружен всеобщей любовью и преданностью, так у него есть еще все, что можно достать за деньги.