— Ах, прости, что не падаю прямо к твоим ногам.

— Премного благодарен за это. Терпеть не могу, когда женщины падают к моим ногам. Это очень мешает ходить.

— Как смешно!

— Это напомнило мне о том, что я должен задать тебе один серьезный вопрос.

Лили затаила дыхание, ее фантазия разыгралась, но она тут же напомнила себе о том, что сказала ему: она здесь только ради детей.

— И что это за серьезный вопрос?

— Я собираюсь оформить завещание. — Шон улыбнулся. — Первое. Я никогда еще не попадал в ситуацию, когда моя смерть могла бы сказаться на жизни других людей.

— Мне странно это слышать.

— Но это правда. До последнего времени, до детей, у меня ничего не было. Сейчас у них нет никого, кроме меня, и мне необходимо сделать распоряжения на случай, если со мной что–то произойдет. Поэтому скажи, Лили, могу ли назначить тебя их опекуншей в моем завещании?

— Безусловно. — Лили не спросила, почему Шон выбрал ее, а не Мору; ей не хотелось услышать, как много Море приходится работать, чтобы, став врачом, начать служить человечеству. — Я начинаю пользоваться спросом, — заметила она. — Моя сестра попросила меня о том же. Так что тебе придется дать мне такое же обещание, как то, что я взяла с нее.

— Все, что угодно.

— Обещай, что с тобой ничего не случится.

— Договорились. — Шон чокнулся с ней пивной банкой. — Так кто у тебя, племянники? Племянницы?

— И тот, и другая. Я могу оказаться с пятью детьми на руках, если вы с Вайолет вздумаете отправиться в мир иной.

— Ты будешь прекрасной опекуншей — ведь ты же учительница.

Лили покачала головой.

— Я никогда не собиралась иметь детей.

— Потому что потеряла брата.

Она задохнулась от ярости.

— Даже не верится, что ты сказал это!

— Но ведь это очевидно, Лили. Ты любишь детей. Я же вижу. Но боишься стать матерью. Готов поклясться, все дело в том, что ты так и не оправилась от потери, которой даже не помнишь. — Лили не нашлась, что ответить, и он спросил: — Ты злишься?

Она по–прежнему молчала.

— Эй, — сказал Шон. — Я тоже не собирался заводить детей. Но посмотри на меня сейчас — просто Мистер Мамочка.

От вина по телу Лили разливалась приятная истома. Она хотела попросить Шона наполнить ее бокал, но вспомнила, что ей еще вести машину до дома.

— Если кто–то из нас прекрасный опекун, так это ты, — проговорила Лили.

Он с удивлением взглянул на нее.

— Ты — что–то. Тебе это известно?

— Обычно мне такого не говорят.

Шон дотронулся до ее руки, и Лили показалось, что его прикосновение проникло к ней в сердце.

«Нет, — подумала она. — Это неправильно».

— Шон…

Свет автомобильных фар пробежал по двору, осветив сад. Шон нахмурился.

— Я никого не жду.

Они вышли на подъездную дорогу и увидели, как с водительского сиденья слез какой–то мужчина. Маленький и жилистый, он показался Лили знакомым. Мужчина был явно не в духе.

— Что случилось, Даффи? — спросил Шон.

Это был Чарлз Мак–Дафф, смотритель из гольф–клуба.

— Да уж, случилось, скажу я вам, — ответил он с сильным шотландским акцентом.

Пассажирская дверца распахнулась, и сердце Лили упало. Она услышала тяжелое дыхание Шона.

— Так в чем дело? — снова спросил он.

— Нам нужно поговорить о вашем племяннике. — Даффи посмотрел на Камерона.

Мальчик быстро поднял голову и ответил ему злобным взглядом.

Глава 31

— Так что, твой дядя разорался на тебя? — спросил Джексон Шефер. Он понизил голос, чтобы Даффи, смотритель, который должен был наблюдать за тем, как они отрабатывают свое наказание, не услышал его.

Камерон натягивал на себя рабочий комбинезон, чтобы принудительно послужить обществу. Поскольку они устроили погром на поле для гольфа, ему и двум его друзьям предстояло провести много времени под присмотром Даффи. Очень, очень много времени.

— Так он кричал или нет? — настаивал Джейсон.

Камерон сел на скамью, чтобы надеть болотные сапоги, которые выдал им Даффи.

— Ну да.

На самом деле все было гораздо хуже. Его мать, будь она жива, кричала бы, рыдала, заламывала руки и вопрошала, что теперь подумают соседи. Его отец наверняка присоединился бы к ней, упрекая Камерона в том, что он сам портит свое будущее.

Его дядя и Лили, которая почему–то засиделась в их доме допоздна в тот вечер, когда Даффи приехал к Шеферам и пригрозил обратиться в полицию, отреагировали на удивление спокойно. Шон поблагодарил Даффи за то, что он привез Камерона домой, и уговорил его не звонить полицейским — на этот раз.

Потом они втроем пошли в дом. Камерон ожидал, что на него посыплются упреки, ожидал услышать бесконечные вопросы вроде «о чем ты думал?». Но дядя не стал кричать, и Лили тоже. Они вообще ничего не сказали Камерону, поэтому у него возникло неприятное чувство, что они знают, о чем он думал, и, возможно, даже лучше, чем он сам.

— Вот черт! — воскликнул Эндрю Мейер, еще один их сообщник. — Я же говорил, что надо слушаться меня. Мы придумали свою версию, и надо было придерживаться ее.

— Это у тебя была своя версия, — прошептал Камерон. — И ты рассказывал ее в школе направо и налево.

— Я сказал только одному человеку, — попытался оправдаться Эндрю. — Она обещала никому ничего не рассказывать.

— Идиот, — бросил Джейсон.

— Да ты сам соловьем запел, когда тренер стал спрашивать тебя, — заметил Эндрю.

— Только после того, как ты сдал меня, — огрызнулся Джейсон.

— Ладно, хватит болтать, — сказал Даффи. — Вам, джентльмены, предстоит большая работа.

— Есть, сэр, слушаюсь, сэр. — Эндрю отсалютовал ему.

Его сарказм, казалось, ничуть не задел Даффи, пожилого шотландца, и Камерон был рад этому. Они вышли из служебного здания, и Даффи раздал им задания. Сегодня им предстояло очистить пруд рядом с фервеем у десятой лунки. Заболоченный пруд зарос камышами; их следовало вырвать, сложить в карт и увезти.

Конечно, это только начало их наказания. Отстраненные от участия в тренировках команды по гольфу, они должны были каждый день после школы приезжать в гольф–клуб и, словно рабы, заниматься искупительным трудом.

Эндрю и Джейсон отнеслись к наказанию как к шутке; они пели «Чейн–Гэнг», стоя посреди заросшего пруда. Камерон пытался дурачиться вместе с ними, но это выходило принужденно, поэтому вскоре он угрюмо замолчал. Коричневая грязь расползалась у него под ногами, сквозь сапоги он чувствовал, какая холодная в пруду вода.

Это был отстой, в прямом и переносном смысле. Грязь походила на цемент, в который все глубже уходили его ноги.

— А ведь сейчас мы могли бы тренироваться вместе со всеми, — сказал Джейсон. — Пропускаем такое веселье!

Хотя Камерон и не был согласен с этим утверждением, ему не хватало тренировок в команде. Он любил делать серии ударов, по двенадцать за раз. Любил отрабатывать свои навыки на таком сложном поле, как в Эхо–Ридже.

Как глупо поссориться с отцом из–за гольфа! Камерону хотелось, чтобы этого не было. Следовало сказать отцу правду, что он любит игру и хочет сделать ее своим главным занятием в жизни, как его отец и дядя. Но Камерон все испортил. Ему представился шанс поработать кэдди для своего отца во время одного важного турнира, и он не справился. После этого Камерон стал делать вид, что ему плевать на все: на обязанности кэдди, на игру отца и на свою собственную — тоже.

Наконец–то он добился того, чтобы его выгнали из команды. Миссия была выполнена. Это следовало сделать давным–давно. Впрочем, при жизни отца даже речи не могло идти о том, чтобы Камерон вышел из команды. Боже, сколько раз он собирался объяснить отцу, почему хочет бросить игру. Но в последний момент отступал, объясняя это тем, что отец не позволил бы ему уйти из команды — неважно, по каким причинам.

— Эй, полегче, Камерон. — Джейсон стряхнул с себя длинный стебель с корнями, облепленными грязью. — Не бросай так далеко.

— Прости, я не заметил. — Камерон думал о том, почему погром на поле для гольфа не доставил ему никакого удовольствия. В процессе погрома он еще испытывал некоторый запал, но потом почувствовал себя опустошенным. Его друзья торжествовали, говоря, что здорово повеселились тем вечером. Камерон не разделял их восторгов. Что бы они ни сделал, внутри него была все та же пустота. Это все равно что наесться ваты: она не приносит насыщения, зато потом от нее тошнит.

Переходя к следующему участку берега, Камерон заметил что–то в кустах.

— Эй, посмотрите! — Он громким шепотом подозвал друзей. — Здесь гнездо.

— Наверное, утки, — сказал Эндрю. — Надо посмотреть, какого размера яйца. Дай мне одно!

— И мне, — попросил Джейсон. — Держу пари, что попаду им в карт прямо с этого места. Ба–бах!

— Ну нет. — Камерон подошел поближе к гнезду. — Мы не будем трогать его. Я даже не стану вырывать камыши вокруг него.

— Да ладно тебе! Это же просто куча яиц. Они тут, наверное, валяются по всему полю.

— Забудь об этом, — отрезал Камерон. — Мы должны оставить их в покое.

— Да мы можем вообще все тут оставить в покое. — Джейсон бросил грабли и рукавицы. Эндрю последовал его примеру.

— Если Даффи спросит, куда мы ушли, скажи, что мы улетели на север, как птицы.

— Ладно. — Камерон был даже рад, что они ушли. Конечно, они его друзья, однако иногда ему хотелось, чтобы они были чем–то большим, чем просто людьми, с которыми можно весело провести время. А еще он очень жалел о том, что послушал их в тот вечер, когда они предложили разгромить поле для гольфа.

Камерон работал один, радуясь тому, что Даффи не приходит проверять его. Ему не хотелось врать, оправдывая друзей, но так же не хотелось, чтобы у них возникли еще более серьезные неприятности.

Оставив густые заросли вокруг гнезда, он выполнил задание до наступления сумерек.

Его комбинезон был пропитан вонючей водой, сам Камерон весь перепачкался в грязи. У него болели плечи и спина, но вместе с тем он ощущал необычную легкость. «Может, это потому, что я пропустил обед», — подумал Камерон. Но потом признался себе, что дело вовсе не в голоде. Просто его наконец–то поймали. Груз вины упал с его плеч.

Даффи сказал, что с заходом солнца он может отправляться домой. Камерон не знал, как ему теперь добираться домой. Предполагалось, что он вернется вместе с Джейсоном, уже имевшего права.

Идти было слишком далеко.

Большинство его друзей уже получили права, но Камерон слишком боялся садиться за руль и стыдился этого. Впрочем, стыдился не настолько, чтобы преодолеть себя. Несколько раз он пытался, но ничего не получалось. Камерон покрывался потом, ничего не видел, начинал дрожать, как лист на ветру. Доктор Саш «работала» над этой проблемой вместе с ним. Они работали над многими проблемами, но Камерон считал все это пустой тратой времени. Зачем говорить о том, чего ты все равно не можешь изменить?

Он посмотрел на карт с двигателем на газу, который Даффи выделил для них. Камерон мог водить карт для гольфа, но боялся, как бы Даффи не пришел в ярость, узнав, что он ездил на нем, не имея прав. И все равно он не собирался звонить дяде. В последнее время Камерон и так наломал достаточно дров.

Он размышлял над этим вопросом, складывая в карт секаторы и вырванные камыши. Потом остановился, увидев, что кто–то идет к нему. В последних лучах солнца он не мог разглядеть черты лица, но узнал долговязую фигуру и подпрыгивающий «конский хвост».

Великолепно!

— Привет, — сказал Камерон, не отрываясь от дела. Он испытывал смущение от того, что был одет как заключенный, возвращающийся с дневных работ.