Интерес Чарлза возрос еще больше. Оперу «Аттила» не ставили в Лондоне в течение нескольких лет, и хотя автором был сам Верди, похоже, никто, кроме него самого, не считал это произведение оперой. Более того, партия Одабеллы была довольно трудной для певицы, которая должна изображать то наивную девушку, то умудренную опытом женщину – два женских характера, наиболее популярных в настоящее время в опере.

Маргарет Кинг на мгновение закрыла глаза и сделала глубокий вдох, готовясь к выступлению, а когда снова открыла их, выражение ее лица резко изменилось, приобретя пронзительные, напряженные черты. Она начала петь, и первые ноты прозвучали с необычайной чистотой и силой, отчего по спине Чарлза пробежали мурашки. Он явственно представил, как она стоит на поле боя перед ордами кочевников с мечом в руке. Даже после поражения она оставалась гордой и несгибаемой перед предводителем варваров, презирая женщин, которые прятались за спины мужчин, не встав на защиту своих жилищ и детей. Она была замечательной, превосходной актрисой.

Именно такой, какую он искал.

Объективно Кроссхем понимал, что голос Маргарет Кинг недостаточно силен, да и выразителен для оперы, и она вынуждена была замедлять темп в наиболее трудных пассажах, однако внутри у Чарлза все сжималось, когда она гордо смотрела на воображаемого Аттилу. Он не хотел, чтобы ария кончалась, и в голову ему непроизвольно пришли слова ответа Аттилы. Он, не задумываясь, встал, отчетливо понимая, что надо сделать, чтобы продолжить действо.

Мэгги допела до конца свою арию, и ее голос вызывающе прозвенел, прежде чем наступила тишина. Она заморгала, осознав, что ее руки все еще сжаты в кулаки, при этом одна поднята над головой. Ее платок соскользнул с плеч и упал на пол. Мэгги протянула руку, чтобы поднять его, когда в тишине внезапно зазвучал глубокий мужской голос.

– Bella e quellaira, о vergine…

Это был ответ Аттилы на вызов Одабеллы. Мэгги поняла, что певец явно не был профессионалом, но его голос, несмотря на неровность, волновал, заполняя зрительный зал и вызывая симпатию. Застыв в неопределенности и смущении, она смотрела в темноту позади огней рампы, в то время как певец приближался, и его голос звучал довольно мощно и уверенно, когда он выражал свое восхищение Одабеллой и объявлял, что дарует ей прощение.

Мэгги стояла в нерешительности. Было ли это своеобразное испытание? Она ответила, слепо вглядываясь вперед и стараясь различить силуэт певца.

– Fammi ridar la spada![1]

– Возьми мой! – Аттила приближался, и его голос теперь звучал громче. Мэгги уже могла различить его фигуру в нескольких шагах позади рампы.

Слова арии непроизвольно слетали с ее губ, в то время как она смотрела на приближающегося мужчину, не в силах оторвать от него глаз. Она клялась отомстить Аттиле и готова была убить его мечом, который тот дал ей. Когда Мэгги умолкла, мужчина легко вскочил на сцену. Теперь он стоял перед ней, освещенный огнями рампы. Это был незнакомец в безукоризненном черном костюме – высокий, сильный, с кожей, тронутой легким загаром и светящейся здоровьем, каким ни один истинный лондонец не мог похвастаться.

«Кто он такой?» – лихорадочно размышляла Мэгги, глядя на его темные глаза и чувствуя себя загнанной в угол. Где мистер Ларсон и почему он позволил этому человеку подняться на сцену?

Мужчина легко продолжил диалог с того места, где она остановилась, и шагнул к Мэгги, изображая Аттилу, с надменным видом, который, как ей показалось, едва ли был наигранным.

Мэгги инстинктивно приподняла подбородок, испытывая напряжение во всем теле и стараясь держаться твердо. Сейчас она уже не играла свою роль. Кем бы ни был этот мужчина, он явно относился к влиятельным людям, тогда как она ничего собой не представляла и потому нельзя ждать ничего хорошего от проявленного к ней внимания.

Аттила колебался, чувствуя, что эта неистовая женщина-воин тронула его душу. Он стоял вблизи нее, такой высокий, что она должна была откинуть голову назад, чтобы заглянуть ему в глаза. Потом, признаваясь, что она поразила его в самое сердце, он взял ее руку и… встал на колени перед ней.

Мэгги замерла, не пытаясь убрать свою руку и убежать. Ее опыт, приобретенный на улице, подсказывал ей, что все это небезопасно, что это неправильно! Однако она не могла заставить себя двинуться с места. Не могла не уступить своей слабости. Где-то в темноте зрительного зала сидел мистер Ларсон, в руках которого было ее будущее, и она стерпит все, чтобы не рисковать своим последним шансом.

– Благодарю за то, что вы уделили нам свое время.

Эти слова донеслись из темноты, вялые и равнодушные. Это заговорил мистер Ларсон. Мэгги слушала его, но не могла оторвать глаз от мужчины, стоявшего перед ней на коленях. Директор театра, вероятно, даже не узнал ее, но она помнила его голос все те годы, когда пряталась за кулисами, готовая выполнять его приказания.

– У вас есть определенные задатки, – продолжил тот же голос. – Вы великолепно входите в драматический образ. Но ваши вокальные данные слишком шероховатые, и хотя вы способны исполнять партии Одабеллы или леди Макбет, ваш голос недостаточно силен, чтобы играть такие роли. Возможно, после некоторого обучения вы, несмотря на невысокий рост, будете обладать теми качествами, которые я ищу. А сейчас я порекомендовал бы вам вернуться в варьете или поискать роли в драматическом театре.

Мужчина у ног Мэгги продолжал смотреть на нее так напряженно, что она с трудом воспринимала слова мистера Ларсона. Внутри у нее возникла легкая дрожь, однако головокружения и тошноты не ощущалось. Она настолько оцепенела, что почти ничего не чувствовала.

«Они янтарные или цвета бренди», – рассеянно подумала Мэгги, отчетливо различая цвет глаз мужчины в свете рампы. Он встал, и она снова вынуждена была задрать голову, чтобы видеть его лицо.

– Идите со мной. У меня есть деловое предложение для вас, – сказал он. Его голос был таким же, как во время пения, – глубокий и проникновенный, с некоторой хрипотцой, звучащей предостерегающе.

«Мне незачем оставаться здесь, – подумала Мэгги, проглотив подступивший к горлу ком. – Нечего больше терять». Поэтому она напряженно кивнула и позволила ему увлечь ее в темноту левой кулисы, подальше от того места, где стояли ожидавшие прослушивания певцы и где Перл ждала ее возвращения.

Оказавшись в темноте, мужчина не остановился, а повел ее дальше, уверенно двигаясь вперед, отчего Мэгги пришла к выводу, что он знал все закоулки театра так же хорошо, как она. Они вышли в коридор и оказались около гримерных, где сейчас никого не было и только единственный газовый рожок мерцал во мраке. Мужчина ослабил захват, и Мэгги отступила, высвободив руку.

Он улыбнулся. Мэгги подумала, что эта улыбка должна означать ободрение, однако это еще больше насторожило ее, поскольку, по всей видимости, он едва ли часто улыбался. Взгляд Мэгги переместился от его губ на остальные части лица, и она с удивлением обнаружила, что мужчина выглядел очень красивым. Прежде ее внимание было настолько поглощено признаками власти и богатства в его облике, что она больше ничего не замечала. У него были правильные черты, ровные белые зубы, светло-каштановые, густые, блестящие от помады волосы, и он излучал такую энергию, которая заставляла Мэгги чувствовать себя блеклой и старой рядом с ним, хотя была уверена, что по меньшей мере лет на пять моложе его. Он казался слишком безупречным, чтобы доверять ему, и скользким, как рыба, которая на мгновение мелькнет серебром в воде, прежде чем вынырнет на поверхность и схватит неосторожного жука. В данный момент Мэгги ощущала себя жуком.

Мужчина смотрел на нее пронизывающим взглядом, оценивая рост и хрупкую фигуру. Она заметила одобрение на его лице с оттенком чего-то более интимного и отступила назад, чувствуя легкое покалывание кожи как инстинктивную реакцию на его внимание. Она не доверяла ни аристократическим манерам, ни привлекательности. Она знала, что манеры бывают обманчивыми, а что касается привлекательности – Дэнни тоже был красив, и даже Джонни обладал недурной внешностью.

– Я привел тебя сюда, потому что хочу поговорить с тобой, – сказал мужчина, по-видимому, понимая, что она не намерена прерывать молчание.

– Разговор – не преступление, – пробормотала Мэгги, от волнения снова заговорив нараспев с акцентом, как бывало в кварталах Сент-Джайлса. Она закусила губу, осознав свою оплошность.

Мужчина выглядел огорченным.

– Я никогда не думал, что такое может быть. – Он замолчал, снова рассматривая ее, а Мэгги не могла понять, хочет ли она уйти или шагнуть ближе к нему. – Должен сказать, на меня произвели большое впечатление твои актерские способности.

Мэгги почувствовала спазмы в животе, однако заставила себя вновь заговорить с изысканным произношением.

– Но не мое пение.

– Оно тоже весьма приличное, но должен признаться – не пение является первостепенным предметом моего восхищения, – сказал он.

Мэгги приподняла подбородок, отдавая должное его честности.

– Кажется, мистер Ларсон того же мнения.

Мужчина скрестил руки на груди и прислонился плечом к оштукатуренной стене. Мэгги не верила в его показную непринужденность. В его плечах чувствовалась напряженность, как и в выражении лица.

– Вы слышали, что он сказал. Может быть, после дальнейшего обучения…

Мэгги засмеялась, прервав его:

– Дальнейшее обучение! У меня никогда не было для этого времени, и к тому же такое обучение мне не по карману.

Мужчина склонил голову набок, продолжая наблюдать за ней. Мэгги посмотрела ему в глаза, отбросив нерешительность и скованность, возникшие в ответ на его смущающий взгляд. Джентльмены, подобные этому, редко уделяют внимание таким девушкам, как она, если только не имеют в виду использовать их в своих целях.

– Это не проблема, – сказал он наконец, как бы подтверждая ее мысли.

Мэгги прищурилась, глядя на него. Ей следовало бы немедленно уйти. Однако… на что ей надеяться в дальнейшем?

– Чего вы хотите взамен за мое обучение? – Простая девушка могла заработать деньги, либо лежа на спине, либо занимаясь таким делом, которое грозило каторгой или казнью. Мэгги дошла до такого состояния, когда готова была с радостью принять первый вариант, лишь бы быть подальше от Дэнни, а что касается второго – положение ее было еще не настолько отчаянным, чтобы опять приниматься за воровство. Ее уже арестовывали однажды, и ей нельзя рассчитывать на снисходительность, если она опять попадется. Одно дело – тюрьма в Лидсе, другое – ссылка в Австралию.

Мужчина удивленно приподнял бровь.

– Я не занимаюсь обучением. Я знаток искусства и покровитель, но не учитель.

Вероятно, он играет с ней. Дразнит ее. У него нет намерения предложить ей что-нибудь стоящее. Мэгги поджала губы и, повернувшись, двинулась к двери резкой походкой, испытывая расстройство и отчаяние. У нее нет времени играть в игры с опасным мужчиной. Ей необходимо найти себе применение, чтобы зарабатывать деньги быстрым и надежным способом.

Мэгги почувствовала затылком, что он все еще наблюдает за ней, и не успела она сделать и трех шагов, как услышала, что он догоняет ее.

– Подождите, – потребовал мужчина. В его голосе чувствовалась властность, и, казалось, он не допускал мысли, что кто-то может не подчиниться его команде.

Мэгги остановилась в нерешительности, держась за ручку двери. Она могла бы выскользнуть наружу в суматоху Ковент-Гардена, но он непременно последует за ней и будет преследовать всю дорогу на Черч-стрит.

Сжав зубы, Мэгги повернулась к нему лицом. Он двинулся навстречу, держась как представитель палаты лордов, исполненный собственной важности, с серьезностью человека, обремененного важными делами. Однако лицо его не соответствовало солидности поведения. Оно казалось слишком молодым, открытым и даже добрым, с явными признаками легкой, благополучной жизни. Лица даже самых юных уличных мальчишек, ковыляющих вслед за своими более зрелыми, грубоватыми братьями, не отличались таким благообразием – на них лежала печать нужды; и Мэгги внезапно подумала, что, вероятно, только богатство дает возможность выглядеть таким молодым.

– Чего вы хотите? – резко спросила она. – Скажите прямо, без обиняков.

Его губы слегка скривились в ответ на этот грубый выпад, а она сложила руки на груди, сознательно подражая его прежней позе и чувствуя, как под ладонью ее сердце учащенно бьется от собственной дерзости.

– Весьма справедливое требование, – невозмутимо сказал он. – Мое предложение очень простое, хотя довольно необычное. Если вы примете мое покровительство на некоторое время, я обеспечу вас всем необходимым, хорошо заплачу, вас будут обучать светским манерам и оперному пению, а взамен вы должны принять участие в небольшом фарсе, который продлится не более недели и в котором вы будете выступать в роли леди после соответствующей подготовки.