— Во всяком случае, когда Элспет хоронили, появился Хафмен. Непонятно, как он узнал, что она умерла. Он пришел как некий всевидящий дух гор отдать свое почтение Элспет и ее голубым ивам. Люди говорили, что он больше не появлялся.

— Но он все еще живет в горах!

— Может быть.

— А что случилось со старшим Артемасом?

— О, это ужасно. Сыновья Элспет отвернулись от него, считая, что он убил их мать. Старший Артемас оставил их ферму и жил в своей гончарной мастерской.

— Под озером!

Она кивнула:

— Да, там, где сейчас озеро. Он очень сильно тосковал по Элспет и поэтому задумал создать свою коллекцию фарфора, под стать древнекитайской, с кобальтовой подглазур-ной росписью. А для получения более насыщенного синего цвета использовал железную руду, что добывалась неподалеку от Бирмингема. Изделия получились столь уникальными, что фарфоровое семейство «Голубая Ива» Коулбрука принесло ему известность. В то время Мартасвилл переименовали в Атланту, а Артемас разбогател, построил самый большой дом во всей округе, мельницу и, конечно же, фарфоровую фабрику. Но он так и не смог купить любовь сыновей Элспет. Дела здорово осложнились, когда Артемас женился на женщине-янки из Нью-Йорка. Во всяком случае, сыновья Элспет выросли настоящими мужчинами, женились, обзавелись детьми, стали известными фермерами, открыли свое дело в городе.

— Маккензи? Как и теперь?

— Гм. Их корни здесь были куда глубже, чем у старшего Артемаса. Впрочем, Гражданская война Севера и Юга сделала Маккензи и Коулбруков врагами. Ужасное время, много крови. Сыновья Элспет однажды темной ночью перешли туманную тропу в ущелье и предали огню дом старшего Артемаса, его фарфоровую фабрику и все его владения, за исключением мельницы.

— Так вот откуда у Лили такой темперамент, — прозрачно намекнул Артемас.

Девочка снова толкнула его локтем.

— Да, в этом не было ничего хорошего, — продолжала мама. — Старший Артемас в следующее воскресенье появился на их ферме. Его люди разорили их поля, а Артемас тем временем уничтожил все деревья Элспет. Сжег их… сжег до самых корней, тем самым давая понять сыновьям, что родственные узы между ними разрушены.

— И что потом?

— Ничего. Теперь уже никак нельзя было исправить эту ужасную ссору. Старший Артемас поклялся раздавить всех Маккензи в округе. Вместе со своей женой и деньгами он уехал в Нью-Йорк, прихватив с собой запасы глины для того, чтобы купить шахту с железной рудой для получения синего кобальта. Сыновья Артемаса довольно скоро научились делать деньги. Помимо прочего, Коулбрук успешно торговал лучшим фарфором в стране. За тридцать лет они стали такими богатыми, как царь Мидас [6], и такими важными, как бентамские петухи [7].

Глаза миссис Маккензи театрально расширились.

— Но ты не знаешь главного! Ивы выросли снова. Их нельзя было уничтожить, потому что Элспет слишком сильно любила!

Лили завизжала и захлопала в ладоши от восторга:

— Они волшебные!

Артемас отстранился от Лили и, обхватив колени руками, подавленно опустил глаза. Лили беспокойно пнула его ножкой.

— Во всяком случае, ты мне нравишься, петух.

— Покорно благодарю.

— Тсс, — нахмурилась мама. — Так вот, Маккензи так и не стали настоящими богачами, но они считались лучшими фермерами на севере Джорджии и почтеннее всех тех, кто стал окружными судьями, шерифами, проповедниками… и контрабандистами, но это уже другая история.

Лили заметно заважничала.

— Расскажи, пожалуйста!

— Нет, нет, уже поздно. Я только закончу историю с медведем.

— Может, расскажешь, как Коулбруки вернулись? — Артемас медленно поднял голову, мрачно глянув исподлобья.

Мать тяжело вздохнула:

— Ладно, — и, обращаясь к Лили, загадочно сказала: — Ты знаешь указатель под большой ивой на главной дороге?

— Да, мам.

— Так вот, твои прародители дали это дерево прародителям Артемаса, когда они приехали сюда в тысяча восемьсот девяносто пятом году. Джонатан Коулбрук, самый богатый из всех Коулбруков, поскольку унаследовал большую часть семейных денег, приехал сюда из Нью-Йорка, чтобы построить Голубую Иву и восстановить дом деда — старшего Артемаса.

Миссис Маккензи откашлялась.

— Джонатан намеревался купить всю округу и построить один из самых больших домов в Америке, но внуки Элспет запротестовали: «Нами ты помыкать не будешь. Покупай что угодно, но мы не продаемся». Джонатану ничего не оставалось, кроме как купить земли, прилежащие к владениям Маккензи. Так возникла Голубая Ива, а ферма Маккензи осталась по соседству.

Лили посмотрела на Артемаса:

— И когда ты собираешься уезжать? — Наклонившись, она заглянула ему в глаза. — Ты, еще один петух?

— Перестань насмехаться надо мной.

— Я и не насмехаюсь. Мне кажется, тебе надо остаться. Я хочу, чтобы ты остался.

— Замолчи. — Он поднялся с дивана. — Пойду прогуляюсь немного.

Хлопнув дверью, он вышел на крыльцо. Лили кинулась вдогонку.

Мать притянула ее за лямки комбинезона и посадила к себе на колени.

— Тихо, Лили, — прошептала она. — Он расстроился, пусть погуляет.

— Почему расстроился?

— Потому, что его семья начала не с того, с чего следовало бы начать, и ему стыдно. Он ведь прекрасный парень.

Лили повернула голову и выглянула в окно. Артемас понуро брел по огромному пастбищу, луна освещала его стройную фигуру. Маленькое сердце Лили затрепетало от удивления и сострадания.

* * *

Позже, сидя у кровати старушки Маккензи в узкой комнатушке, пропахшей старым деревом и весенним воздухом, мальчик читал ей Библию, испытывая некоторую неловкость от того, что, кроме как спать в церкви, он может заниматься еще чем-то религиозным. Его потомки построили одну из самых больших епископальных церквей в Нью-Йорке, создали, по словам отца, большое благо для всех.

Мистер и миссис Маккензи поднялись в спальню. Лили свернулась клубочком рядом с бабушкой в ее кровати. Прикрыв колени стеганым одеялом, она наблюдала за Артемасом кроткими, любопытными глазами.

Старушка Маккензи сладко дремала. Артемас положил Библию на туалетный столик и скомандовал Лили на правах старшего:

— Сейчас же марш в кровать.

— Я еще поиграю на ложе у большого дома, — ответила она.

— Ты имеешь в виду лоджию?

— Гм. Большое крыльцо. Я хочу посмотреть, что внутри. Откроешь ставни на окнах?

— Не могу. — Он растерянно отвернулся. — Конечно, я бы смог, если бы захотел.

— Что там внутри?

— Ничего, пустота. Все было продано.

— Мама говорила, что дом похож на сказочный замок.

— Пожалуй. Мне он тоже нравится.

— У тебя есть братья или сестры?

Он нахмурился. Ее непоследовательность раздражала, она была непредсказуемой. А ему не нравились такие люди.

— Да. Пятеро.

— Я бы тоже хотела. Но врач сказал маме, что она не сможет больше родить детей. Она пробовала. — Лили зевнула. — Один родился в прошлом году, но мертвый как камень.

— Вот это да! Ну ты и сказала!

— Иногда и у животных так бывает. Я видела, как кошка съела своего котенка. — Она закрыла глаза и вздохнула.

Артемас поднялся, ощущая себя несчастным и одиноким.

— Пошла ты к черту!

Она открыла рот от изумления.

— Ты посылаешь меня в ад?!

— Ладно тебе.

Он поднял ее на руки и перенес в кроватку, накрыл простыней и стеганым одеялом.

— Я не позволю тебе попасть в ад. Я сильный и смогу позаботиться о тебе.

— Это хорошо. Оставайся здесь и живи с нами.

— Не могу. Ты бы вот могла убежать и оставить свою семью?

— Нет, потому что мне с моей семьей хорошо.

— Мы живем в разных местах, а я всем нужен. Ничего не поделаешь.

— Ну так пусть они приедут сюда.

Слезы навернулись у него на глазах.

— Много ты понимаешь. Спи, маленькая шалунья, бросающаяся яблоками.

Он щелкнул выключателем и вышел из комнаты. Девочка осталась лежать в темноте, обуреваемая печальными думами. Мать с отцом говорили, что семейные дела — дела частные, семьей надо гордиться… бороться за нее.

Пусть Артемас знает, что он не одинок.

Она выскочила из кровати и на цыпочках прошла в гостиную. Он лежал на диване, накрытый одним из бабушкиных одеял. Лили тихонечко подкралась к нему, села на пол, скрестив ноги, и тронула его за плечо.

— Ради Бога, иди спать, — пробормотал он.

Слезы потекли по ее лицу. Тихим, срывающимся голосом она прошептала:

— Не расстраивайся, Артемас. В детском саду меня дразнят дылдой, потому что я самая длинная. Это ведь гораздо хуже.

— Они просто хотят привлечь твое внимание, — успокоил он мягким, дружелюбным тоном.

Она фыркнула в изумлении:

— Как это?

— Потому что ты — Маккензи, а Маккензи — особенные.

Ну уж, это слишком просто. Она упорствовала:

— А мальчики в воскресной школе называли папу… калекой, а маму… ничейной, потому что она была бедной и никто не хотел с ней играть, когда она была маленькой. — Девочка склонила голову, слезы капали на ее ночную рубашку, невозможно было их унять. — Я запустила в мальчишек камнем.

Артемас слегка дотронулся до ее плеча:

— Слушай, никогда никому не позволяй себя обижать. Я бы очень хотел, чтобы мои родители были такими же, как твои. Она пристально посмотрела на него. Ее глаза высохли.

— Ты хочешь?

— Да, конечно. Они все еще пожалеют, пусть только попробуют нас обидеть, так?

— Да!

— А поскольку мы правы, то не имеет значения, что думают о нас другие, так?

— Нет!

Она испугалась — со стороны всегда виднее — и прижалась к нему. Он обнял ее за плечи, смутился, но потом расслабился. Она тихонько вздохнула и задремала.

* * *

Мистер Маккензи завел грузовик и сел за руль. Он не любил долгих прощаний, так же, как и Артемас.

— Здесь мой школьный адрес. — Он вытащил листок бумаги из рюкзака и протянул его миссис Маккензи. — Может быть, иногда…

— Мы обязательно будем писать тебе.

Лили, все еще в ночной рубашке, хныкая, забежала вперед и обняла его колени. Она смотрела снизу вверх и плакала:

— Хочу, чтобы ты остался, остался!

Потрясенный, он присел на корточки.

— Я не могу остаться, мне надо уехать. Когда ты повзрослеешь, ты поймешь.

— Раз ты не можешь остаться, то как же ты вернешься? — Слезы катились по ее веснушчатым круглым щекам.

— Я же обещал. Ну а теперь будь большой девочкой и веди себя хорошо.

— Я люблю тебя!

Она высвободилась и обняла его за шею. Он некоторое время сидел прямо, потом неловко обнял ее.

— До свидания, Лили, — прошептал он, зарывшись лицом в ее волосы. — Я тоже тебя люблю Помни, что я говорил тебе прошлой ночью. И если тебе понадобится помощь, напиши мне. Обещаешь?

— Не надо мне никакой помощи! Я — Маккензи!

Он нежно отстранился, она закусила губку и уставилась на него исподлобья:

— Ты вернешься. Ты обещал. Черт побери!

— Лили! — Миссис Маккензи оттащила ее в сторону и шлепнула по заду. — От кого ты научилась таким выражениям?

— От него, большого чертенка.

Миссис Маккензи раскрыла рот от изумления:

— Я поговорю с вами потом, мисс.

— Я люблю вас всех, — смущенно буркнул Артемас. Он резко отвернулся и вышел. Лили бросилась за ним, остановилась на крыльце, схватившись за перила.

— Возвращайся! — крикнула она. — Я — Терпеливая принцесса!

Он обернулся и поклонился. Миссис Маккензи, обняв ее за плечи, старалась унять дрожь своей маленькой дочурки.

— Береги себя, Арти! — крикнула миссис Маккензи, тоже не в силах сдержать слезы.

— Я не нуждаюсь в твоей помощи, я не нуждаюсь в твоей помощи, — невнятно всхлипывая, твердила Лили дрожащим голосом. — Возвращайся.

* * *

Месяц спустя по почте пришла аккуратная коричневая коробка. Лили взирала на нее с алчным возбуждением, когда мать положила ее на старый изрезанный кухонный стол. Отец посадил девчушку на колени. Наконец миссис Маккензи разрезала ножницами ленточку, которой была перевязана посылка.

— Это от Артемаса.

На столе появился объемный предмет, завернутый в плотную белую бумагу. Каково же было ее удивление, когда из обертки показался носик небольшого изящного чайника.

— О, Арти!

Она трясущимся пальцем провела по богатому голубому узору на кремовом фоне.

— Видишь, Лили, здесь изображена Голубая Ива. Техника росписи пришла к нам из Китая. Видишь, какие чистые голубые тона, как просматриваются мельчайшие детали на картинках? Вот ива, а вот мост и пара воробышков.

Внутри под изящной крышкой оказался вчетверо сложенный листок бумаги. Миссис Маккензи осторожно развернула письмо и, откашлявшись, прочла:

— «Эта вещь старинная, очень дорогая. Я с бабушкиного разрешения взял ее специально для вас, когда приезжал домой на уик-энд. Теперь она ваша, вы можете делать с ней все, что хотите, даже продать».