Александр Дюма - Голубка

Я хотел сойти на берег: лодка двигалась так медленно! К несчастью, я все еще был слишком слаб.

О, если бы у меня был один только лишний час! Если бы мы встретились! Но этому не суждено было сбыться, мы были обречены…

Я больше не мог бездействовать и, не доехав до Баланса пол-льё, сошел на берег. Мне еще трудно было быстро ходить, но все же я двигался намного быстрее, чем лодка.

Впрочем, надежда увидеть Вас придавала мне сил. Давно уже мне был виден Ваш балкон, на котором Вы стояли, прощаясь со мной, когда я свернул за поворот дороги. Но сейчас балкон был пуст, ставни закрыты. Во всем облике замка, куда я так стремился, было что-то угрюмое и безжизненное, леденившее мне душу.

Вдруг я увидел, что главные ворота открылись и выпустили процессию: повернув в сторону города, она скрылась из вида.

Мне оставалось пройти менее четверти льё. Я почувствовал, не зная причины этого, что сердце у меня сжимается и силы оставляют меня.

Прислонившись к придорожному дереву, я вытер пот со лба, затем продолжил путь.

Мне встретился слуга.

«Друг мой, — спросил я у него еле слышным голосом, — что, госпожа Изабелла де Лотрек больше не живет в этом замке?»

«Живет, господин офицер, — ответил он, — только через полчаса ее будут называть по-другому».

«По-другому! И как же ее станут называть?»

«Госпожа виконтесса де Понтис».

«Почему госпожа виконтесса де Понтис?»

«Потому что через полчаса она станет женой моего хозяина, господина виконта де Понтиса».

Я почувствовал, что смертельно побледнел, и закрыл лицо платком.

«Значит, — спросил я, — эта процессия, которая только что вышла из замка…»

«Это свадебный кортеж».

«И теперь?»

«Они в церкви».

«Но это невозможно!»

«Невозможно! — повторил слуга. — Ей-Богу, господин офицер, если хотите, вы еще успеете увидеть все своими глазами. Если пойдете короткой дорогой, то подойдете к церкви в одно время с ними».

Я не заставил его повторять это дважды и поспешил своими глазами удостовериться в страшной правде, так как не мог верить словам этого человека. Не зная, какая причина заставила его так нагло солгать мне, я был уверен в том, что он лжет.

В свое время я жил в Балансе три месяца, и мне там было известно все, поэтому перейдя через мост, я направился прямо к церкви самой короткой дорогой. Впрочем, можно было бы идти на громкий звон колоколов.

Соборная площадь была заполнена людьми. Но ни звон колоколов, ни многолюдная толпа, заполнившая площадь, не могли убедить меня: я говорил себе, что это не Вас, а другую ведут к алтарю, что тот слуга или ошибся, или обманул меня.

Но все же, смешавшись с толпой, я не решался вести расспросы.

Не будь я одет гвардейцем кардинала, мне, конечно, не удалось бы пробиться в первый ряд сквозь огромную толпу людей, но перед моей формой все расступались.

Тогда… О, и сегодня еще мне приходится собирать все свои силы, чтобы описать Вам эти ужасные подробности. Вчера, когда я еще не знал, что это Вы мне пишете, я не смог бы подвергнуть себя этой пытке, не растравив смертельной раны… О, Вы оплакивали всего лишь мою смерть — я же страдал от Вашей измены!

Простите, простите меня, Изабелла, теперь я знаю, что это была лишь видимость измены, но для меня — о, для меня, несчастного, — это была действительность!

Я видел Вас как бы сквозь облако, подобное тому, что прошло перед моими глазами, когда, раненный тем офицером, я упал с коня на землю. Это было то же ощущение, еще более болезненное: в первый раз удар пришелся в бок, на этот раз — в сердце.

Я увидел Вас: Вы были бледны, но почти улыбались, Вы шли через площадь решительно и, казалось, спешили войти в церковь.

Закрыв глаза рукой, согнувшись, задыхаясь, я вполголоса бормотал, к удивлению стоявших рядом:

«Господи, Господи, это неправда! Господи, это не она… Господи, зрение, слух, все мои чувства лгут мне!.. Одна она, одна она не обманывает меня, одна она не может меня обмануть».

Вы прошли в десяти шагах от меня; я стоял безмолвный, все еще надеясь, что Вы не дойдете до церкви, что Вы остановитесь на полпути, скажете, что Вас принудили, обратитесь ко всем женщинам, скажете о Вашей любви, — и тогда я брошусь вперед и, рискуя жизнью, воскликну:

«Да, я люблю ее! Да, она любит меня! Да, я граф де Море, умерший для всех, кроме Изабеллы де Лотрек, моей невесты, в этой и в иной жизни… Дорогу мне и моей невесте!»

И я увел бы Вас на глазах у всех, я никого не боялся, потому что чувствовал в себе исполинскую силу.

О Изабелла, Изабелла, Вы промолчали и не остановились, Вы вошли в церковь. Крик, давно поднимавшийся у меня в груди, раздирая ее, вырвался наружу в ту минуту, когда Вы перешли паперть. Пока никто не успел спросить о причине моего крика, я, оттолкнув стоявших рядом, выбрался из толпы и скрылся.

На берегу реки я нашел свою лодку, кинулся к своим матросам, схватился за голову, крича:

«Изабелла! Изабелла!»

Они переждали этот взрыв отчаяния, затем спросили меня, куда плыть.

Я велел им плыть по течению. Они отвязали лодку, и Рона понесла нас.

Что мне еще сказать Вам? Конечно, я существовал эти четыре года, раз сегодня я жив и люблю Вас. Но я не жил.

Я ждал истечения назначенного мне срока, чтобы принять обет. Вы приблизили этот день: благодарю Вас! Теперь, когда я знаю, что Вы не изменили мне, что Вы по-прежнему любите меня, мне легче будет смириться со своей участью и я спокойно посвящу себя Господу.

Молитесь за Вашего брата… Ваш брат будет молиться за Вас.

Три часа пополудни. В тот же день, в половине шестого.

Я не понимаю, что Вы такое говорите. Вы нашли меня, Вы убедились, что я верна Вам, Вы уверены в моей любви — и это, говорите Вы, приближает срок Вашего обета, это облегчает Вам уход из мира, дает Вам спокойствие, чтобы посвятить себя Господу!

О Боже! Неужели Вы не расстались со страшным намерением уйти из мира?

Выслушайте же меня внимательно. Господь справедлив. Когда я предалась ему, я была уверена в Вашей смерти. Вы живы: Господь не мог принять обета, продиктованного отчаянием, раз причина этого отчаяния не существовала в действительности. Значит, я свободна, свободна, несмотря на свой обет.

Да! Да! Да! Вы пишете мне, как мы почти соприкоснулись на мгновение в этом монастыре и ничто не подсказало нам, что мы так близко друг от друга. Я ошиблась, я неблагодарна по отношению к собственному сердцу. Голос его кричал мне: «Настаивай, не уходи, останься: он здесь!»

Да, я понимаю: бедная настоятельница боялась за себя, она боялась, что гостеприимство погубит ее.

О, почему не я Вас нашла? Я была бы горда, если бы Бог доверил мне спасти сына Генриха IV. Я ничего не побоялась бы, чтобы с гордостью и честью сказать: «Когда весь мир от него отвернулся, я одна его приняла, одна защитила его».

Как я глупа! Сказав это, я выдала бы Вас, и Вы погибли бы, как погиб маршал-герцог.

К счастью, настоятельница скрыла Ваше существование даже от меня, и Вы живы: пусть лучше я буду страдать, пусть буду несчастна, пусть даже умру.

Но почему я должна быть несчастна? Зачем мне умирать? Вы не дали обета, а я считаю свой недействительным. Уедем, отправимся в Италию, в Испанию, на край света. Я все еще богата, да и что нам богатство? Вы любите меня, я люблю Вас! Уедем! Уедем!

О! Ответьте мне. Да, скажите мне, где Вы, скажите, куда прийти за Вами.

Подумайте, Вы меня подозревали — меня, Вашу Изабеллу! — в измене, и теперь Вы должны искупить этот грех.

Я жду, жду!

Пять часов утра.

Ваше письмо затронуло самые тайные струны моего сердца.

Что за судьба у нас! Вы предлагаете мне долгожданное счастье, которое я искал, которого желал всю свою жизнь, а я не могу принять этот дар.

Изабелла! Изабелла! Вы дворянка, и я дворянин. Простое обещание, данное человеку, обязало бы нас, а тем более — клятва, данная Богу.

Не пытайтесь обмануть себя. Вы приняли обет, и Бог не допускает таких хитростей.

Для нас остается только одно будущее — то, что уготовано нам несчастьем. Вы указали мне святой путь, первой вступив на него. Я следую за Вами, мы вместе приблизимся к цели, ибо цель у нас одна. Я буду молиться за Вас, Вы станете молиться за меня. Каждый из нас вложит в свою молитву жар, которого недостало бы для себя, и вечная жизнь с вечной любовью будет дана нам Господом вместо преходящей любви, вместо смертной жизни.

Не думайте, что я говорю Вам это оттого, что люблю Вас меньше, нежели Вы любите меня. Нет, я люблю Вас — не сильнее, я знаю это, — но со страстью человека, который упал с высоты большей, падение которого было глубже, который прикоснулся рукою к смерти и вынес из могилы бледный лик, свойственный тем, кто познал откровения иного мира.

Поверьте мне, Изабелла, чем больше я люблю Вас, тем сильнее буду настаивать на своем. Не рискуйте вечным спасением, занимаясь софистикой. Жизнь на этом свете относится к вечности, как секунда относится к веку. Один миг мы живем на земле, а к Господу уходим навечно.

Впрочем, выслушайте меня внимательно, моя невеста в этой и в будущей жизни. Тот, в чьей власти связать, может освободить: так дано от Бога для того, чтобы сердце, обманутое, подобно Вашему, не отчаялось. Сейчас папа римский — Урбан VIII, а у Вашей семьи в Италии могущественные связи. Добейтесь Вашего освобождения от обета. В этот день, Изабелла, Вы скажете мне: «Я свободна!..» И тогда, тогда… О! Я не решаюсь помыслить о том неземном счастье, о той безоблачной радости, что нас ожидает.

Два часа пополудни.

Да, Вы правы, наше счастье не должно быть ничем омрачено. В наших сердцах не должно быть ни страха, ни сожалений, наш темный и грозовой небосклон должен смениться чистым, усеянным звездами небом. Да, тот, к кому я обращусь, услышит меня. Да, он непреклонен, но он сжалится надо мной. Да, я прошу Вас подождать три месяца, пока я не стану свободной, и если через три месяца наша голубка не принесет Вам освобождающую меня буллу, значит, на земле для нас нет надежды.

Тогда вверьтесь Богу, как я, свяжите себя с ним нерасторжимыми узами.

О, я слишком буду завидовать Вам, если Вы останетесь свободным, когда я скована.

Завтра я еду.

Половина пятого пополудни.

Отправляйтесь — и да хранит Вас Господь!

1 июня 1638 года.

Сегодня исполнился ровно месяц с того дня, как я получил от Вас последнее письмо; месяц, как я не видел нашей голубки; месяц, как мне не с кем поговорить о Вас, кроме как с моим сердцем.

Нельзя впустую тратить время. Но минуты стали часами, часы — днями, дни — годами. Смогу ли я так ждать еще два месяца?

Да, потому что до последнего дня не перестану надеяться.

Я пишу это письмо, не зная, получите ли Вы его когда-нибудь, но я пишу его, чтобы в день, который разлучит или соединит нас, Вы знали, Изабелла, что каждое биение моего сердца — это мысль о Вас.

22 июня 1638 года.

Лети, милая голубка, лети к моему дорогому воскрешенному, скажи ему, что его молитвы хранили меня, скажи ему, что я свободна, скажи ему, что мы счастливы!

Свободна! Свободна! Свободна!

Дай мне рассказать тебе все, любимый мой!

Не знаю, с чего начать, я потеряла рассудок от счастья!

Ты знаешь, что в тот самый день, как я написала тебе последнее письмо, была официально распространена радостная весть о беременности королевы. По этому случаю по всей стране должны были состояться пышные празднества, а король с кардиналом собрались раздавать помилования.