Руки у женщины мягкие и теплые. Иринка глядит на нее во все глаза. Женщина не похожа на строгих и резких детдомовских воспитательниц. Голос у нее такой же теплый и мягкий, как пальцы.

– На каком инструменте ты хочешь учиться?

– На всех! – торопливо выпаливает Иринка, забыв название аккордеона и не зная, как назвать виолончель.

– Вот так раз! – смеется женщина. – Ну хорошо. Для начала я запишу тебя на аккордеон. А там посмотрим. Идет?

Иринка совершенно счастлива. С этого дня два раза в неделю она занимается с Ольгой Юрьевной аккордеоном. Девочка тщательно, с мылом, моет руки. (Ведь у Ольги Юрьевны руки такие белые, такие чистые!) Чистит уши и пришивает белый воротничок к форменному платью. (Учительница хвалит за аккуратность.) Ольга Юрьевна – ее кумир. Иринка хочет во всем походить на нее. Так же мягко и нежно говорить, так же ловко двигаться, так же мелодично смеяться, так же прямо стоять и небрежно и красиво крутить поясок на платье…

– Молодец! – от души похвалила Ольга Юрьевна, когда Иринка без ошибок исполнила свой первый этюд. – Ты делаешь успехи! Вот теперь, пожалуй, мы тебя определим учиться на рояле.

– А вы? – пугается Иринка. – Я хочу с вами!

– Да нет же, глупышка! Мы не расстаемся. Просто, кроме меня, с тобой станет еще заниматься Анатолий Ильич.

Мужчину-музыканта Иринка сначала немного побаивалась. Ведь именно он в самом начале заявил, что она никуда не годится. Теперь же он не возражает, охотно занимается со старательной ученицей и даже похваливает ее.

Слух, оказывается, у нее был, но, как утверждали ее новые учителя, она его упорно прятала.

С тех пор у Иринки практически не стало свободного времени. Она целыми днями бывала занята и забывала о своих вылазках в город. Желание узнать поближе другой мир ушло на второй план. На первый вышло желание поскорее вырасти, стать как Ольга Юрьевна и еще – всему научиться. Иринку всегда больше привлекали взрослые, она тянулась к ним больше, чем к сверстникам. А в полной безопасности и гармонии она ощущала себя, пожалуй, только на кухне, в обществе тети Поли.

Как-то раз повариха пригласила ее к себе домой. Иринка не верила своему счастью. Она представляла себе большой многоподъездный дом, как у Лены, но все оказалось иначе.

Тетя Поля жила далеко, за железной дорогой, в длинном бревенчатом доме, который назывался барак. Возле барака, обнесенный низеньким заборчиком, располагался крошечный огород, где были грядки с луком и бойко торчащей кверху зеленью укропа и петрушки.

Поднялись на дощатое крыльцо и толкнули клеенчатую дверь. На Иринку пахнуло керосином, березовым сухим листом и чем-то кислым. В огромном коридоре находилось множество дверей. Тетя Поля открыла одну из них. Иринка очутилась в длинной комнате. Комната показалась ей нарядной и чистой. Но что бросалось в глаза, так это украшающие все и вся вышивки. Вышивки были повсюду – на белых наволочках подушек, уложенных друг на друга горой на высокой кровати, на длинном крахмальном подзоре, натянутом вдоль панцирной сетки железной кровати с металлическими шишечками на спинках. Вышивка украшала валики дивана, и на радиоприемнике тоже лежала вышивка, изображающая гроздь винограда с зелеными ветками.

– У меня просто. Муж на «железке» работает, сын – тоже на железке. Сын женился недавно. Молодые с нами живут. Так и ютимся все в одной комнате. Муж в очереди стоит на отдельную квартиру. Но когда ее дождешься? Сейчас мы с тобой обед состряпаем.

Тетя Поля вышла, а Иринка осталась одна в комнате. Ее внимание привлек предмет, стоящий на тумбочке. Сбоку у предмета торчало колесико с ручкой.

– Это швейная машина, – объяснила тетя Поля. – Сноха у меня портниха. Шить горазда. Придет – покажет тебе.

Обед готовили на общей кухне, где стояли столы с керогазом и большая закопченная плита, которая топилась дровами.

Тетя Поля быстро разожгла плиту, и пока та набирала жар, они вдвоем замесили тесто для оладий и приготовили все для борща.

Раз! – и кастрюля на плите, а в огромной сковороде шкварчат пузатые оладьи. Борщ бурлит под огромной крышкой.

– Что забыли положить? – испытывает хозяйка свою воспитанницу, колдуя над кастрюлей.

– Лаврушку! – подпрыгивает та.

– Лаврушку и чеснок, – соглашается повариха. Она давит чеснок ступкой, бросает в борщ вместе с лавровым листом. Вкуснющий аромат заполняет общую кухню железнодорожного барака.

– Вот ты, теть Поль, на работе варишь и дома варишь, – рассуждает девочка. – Не скучно?

– Ну! Зато всем нужна. Есть-то все хотят? А готовить любят не все. А я люблю.

В кухню заходят соседи. Иринка украдкой наблюдает за ними. Кто картошку жарит, кто молоко для ребенка кипятит. Одна тетя Поля готовит для своей семьи так много – на несколько дней.

Втайне девочка радуется приходу тети Полиной снохи и ждет не дождется, когда кончится обед. После обеда мужчины уходят на крыльцо курить, а Иринка кидается мыть посуду вместе со снохой.

Сноху зовут Оксана, она с Украины, тетя Поля называет ее хохлушкой.

– Да яка ж ты сноровиста! – восхищается сноха, а Иринка не теряется:

– Оксаночка! А вы покажете мне швейную машину?

– О! Тоже мне кино! – смеется девушка. – Покажу, не жалко!

Весь вечер Иринка не отходит от диковинной машины. Сверкающий вороной агрегат с крутящимся колесиком пленил ее сразу. Она научилась вставлять нитку в вертикально торчащую иглу, пододвигать тряпочку под лапку и даже несколько раз попробовала строчить.

Незаметно подкрался вечер. Как не хочется уходить! Но у тети Поли тесная маленькая комната, где живут четверо взрослых. Иринка не смеет проситься ночевать. У нее есть нечто более заманчивое – Оксана пообещала научить ее шить настоящую ночную рубашку!

Иринку провожают «молодые», как зовет сына со снохой тетя Поля. Засыпая, девочка перебирает новые впечатления, не может ни на чем остановиться. В голове у нее звучит украинский говор Оксаны и ровный стрекот швейной машины «Зингер»…


Сказать, что зал был полон, мало. Зал был переполнен. В проходах толпились студенты и аспиранты. На сцене за длинным столом, покрытым алой скатертью, восседали профессора – светила современной советской медицины. Калерия Подольская сидела в первом ряду среди выпускников терапевтической кафедры и вместе со всеми ловила каждое слово, звучащее со сцены. Это был ее праздник. Она не оглядывалась в зал, затылком чувствуя на себе взгляды родителей. Они сидели вдвоем на специально отведенных местах и любовались дочерью издали. Нет, они просто глаз с нее не спускали! От этого у Калерии горели щеки. Ей двадцать три года, а к ней до сих пор относятся как к маленькой! Вот хотя бы сегодня утром! Едва удержалась от того, чтобы не поссориться с мамой из-за прически. Да еще эти прозрачные намеки насчет Олега Ключарева, который, конечно же, часто бывает у них в доме благодаря все той же маме. И ведь именно сегодня утром мать, видя, что дочь и без того нервничает из-за нового платья, которое Лиза подкалывала прямо на ней (Лера похудела, сдавая госы), начала свои прозрачные заходы на любимую тему.

– Лерочка, ты еще не дала окончательный ответ профессору, останешься ли ты на кафедре или же пойдешь в клинику?

– Нет, не дала. Лиза, ты меня пришьешь к платью!

– Но как же можно так долго тянуть? Это неудобно…

– Мама, давай сегодня не будем… Мне не до этого.

– Ладно, – согласилась мать, явно не собираясь уходить. – Господи, вот и выросла наша птичка… Как время летит!

Мать достала из коробки новые туфли.

– Кстати, звонили Ключаревы. Сказали, что зайдут поздравить. Олег просил передать…

– Мама! – Лера дернулась, и иголка впилась ей в кожу. Она поморщилась. – Я же предупредила тебя! Вечером у нас капустник, а потом мы идем в ресторан праздновать выпуск! Впрочем, вы как хотите. Меня не будет.

– Лера! Неудобно же… Это самые близкие нам люди. К тому же Олег к тебе неравнодушен.

– Мама, это все твои фантазии. Вечно ты выдаешь желаемое за действительное!

– А хоть бы и так, – уступила мать, примеряя туфли и вытягивая поочередно вперед то одну, то другую ногу. – Все же ты могла бы пригласить Олега на капустник и в ресторан… Он тоже вчерашний студент, ему будет интересно…

– Мама! У нас идут одни медики. Олегу с нами будет скучно.

– Лера, – наконец Татьяна Ивановна встала на обе ноги и взяла в руки сумочку, будто собиралась уходить, – лично у меня сложилось впечатление, что Олег… что он со дня на день сделает тебе предложение. Ты… все-таки хотя бы предполагаешь, что можешь ответить ему?

– Мама! – Лера отодвинула Лизину руку и подошла к зеркалу. – Вот когда сделает, тогда и подумаю. Это все твои фантазии. Ты в своем воображении нас давно поженила, хотя мы просто друзья!

– Вот и хорошо, что вы друзья! – подхватила Татьяна Ивановна, прижимая сумочку к груди. – Отлично!

Лиза стояла с нитками наготове, как верный солдат, готовый в любую минуту кинуться на помощь.

– Лиза! Проверь парадный мундир Петра Дмитриевича! – Татьяна Ивановна строго взглянула на домработницу.

Мундир, конечно же, был тысячу раз вычищен, пуговицы надраены сукном до блеска. А новые погоны вовсю источали нарядную ослепительную позолоту. Ряд медалей празднично пестрел.

Но Лиза все же послушно вышла из комнаты, оставив мать с дочерью наедине.

– Дружба – прекрасная основа для счастливого брака, – любуясь дочерью, произнесла Татьяна Ивановна.

– Мама, ты начинаешь говорить лозунгами, – заметила Калерия, начесывая волосы. – Это плохой знак.

– Тебе бы все шутить, Лера, а я вполне серьезно. Я со стороны вижу, что ты вся в учебе, кавалерами особо не интересуешься… Но ведь нужно когда-то и о будущем подумать! Олег… согласись, он неплохая партия для тебя…

– Неплохая партия! – всплеснула руками Калерия. – Ты начинаешь цитировать Льва Толстого, мама! Поверь, это тебе не идет.

Расческа запуталась в волосах, Лера с силой дернула ее, нахмурилась.

– И зачем ты начесываешь? – встряла мама. – Гладко тебе даже лучше. Что за мода дурацкая, скажи, пожалуйста?

– Мама, может, ты оставишь меня в покое? – сорвалась Калерия, бросая расческу на туалетный столик. – Что за манера говорить под руку? У меня сегодня выпускной, я и так волнуюсь!

Татьяна Ивановна поняла, что переборщила, и ретировалась в коридор. А Лера потом долго не могла отойти от этой легкой утренней перепалки и теперь, сидя в первом ряду актового зала, нет-нет да и вспоминала слова матери. Лучше бы мама работала или хотя бы занималась общественной деятельностью! А так все свое время и энергию она переносит на них с отцом. А большей частью – на нее, Леру.

Из собственных мыслей ей помог вынырнуть шквал аплодисментов. На сцену вышел ректор. Сегодня вчерашние студенты были особенно рады его появлению. Несколько секунд он постоял, ожидая тишины. С улыбкой стал говорить о том, что сегодня он не станет их журить за «хвосты» или призывать к повышению учебной дисциплины. Он лишь напомнит им те вехи, что прошли они здесь, в этих стенах, вместе с их Родиной.

– В год, когда вы вступили в ряды студенческого братства, в этот год был совершен запуск первого в мире космического спутника и спуск на воду первого в мире атомного ледокола!

Речь ректора потонула в аплодисментах. Когда восторг слушателей утих, профессор продолжал:

– В год, когда вы, второкурсники, осваивали первые премудрости анатомии, я имею в виду 59-й, наша страна наблюдала первое прилунение межпланетной станции. А когда вы, теперь уже старшекурсники, учились на практике ставить диагноз и изучали течение болезни, первый человек вышел в космос! Я горжусь, товарищи, что живу в такой прекрасной стране, где наука движется гигантскими шагами, где медицина доступна для каждого простого человека. И вы, будущие врачи, должны гордиться этим.

Лера горячо аплодировала профессору. Она чувствовала внутренний трепет и подъем. Она совсем забыла утреннюю стычку с матерью, забыла о платье, о прическе, обо всем. Она была сейчас частью единого со всеми целого, она была молекулой, живой клеткой этого зала, и ее чувства сливались вместе с другими подобными чувствами.

Говорил ректор об их институте. О том, что послевоенные годы стали периодом расцвета терапевтических кафедр. У Леры мурашки побежали по спине, когда среди лучших терапевтов были названы ее учителя Василенко и Мясников. Ах, как удивительно – она врач!

Все лучшее всколыхнулось в душе. Вместе со своими однокурсниками она не раз проделывала путь по «Аллее жизни» – путь от акушерской клиники до морга. Это было обычным делом. Но сейчас ей казалось, что она прикасается к чему-то священному, что вступает в тайный орден избранных.

– Сегодня вы приняли из рук своих педагогов замечательную эстафету добра и света. Помните: врач, прикасающийся к пациенту, должен иметь теплые руки.

Слова ректора потонули в аплодисментах. Голос Калерии был частью общего могучего голоса, когда они все, выстроившись в шеренгу, произносили клятву Гиппократа. И потом, когда весь зал стоя пел гимн студентов, она тоже была частью и думала лишь об этом. Лишь когда ей вручали диплом, она, приняв из рук ректора малиновую книжечку диплома с отличием, наконец повернулась лицом в зал, сразу же увидела золотые погоны отца и послала родителям воздушный поцелуй. Конечно, они счастливы. Она наконец оправдала их надежды.