Одеты подростки были кое-как, небрежно. На девочках были драповые пальто с чужого плеча, с разными пуговицами, а то и вовсе без пуговиц, нараспашку. На мальчике – замызганная коричневая болоньевая куртка.

Ввалились с шумом, гамом, заняли два сиденья через проход от Татьяны Ивановны, так что ей хорошо было видно все действо. Сидевшую там в одиночестве женщину в очках подвинули к окну. Пальтишки скинули, расселись. Одна девочка из этой компании, та, что покрупнее своих товарищей, сразу завладела вниманием остальных. Добивалась она этого просто – активно крутила головой в разные стороны, говорила так громко, что слышал ее, пожалуй, весь вагон. Тут же, с ходу, эта атаманша принялась задирать своих товарищей. Кого за ухо щипнет, кого за ногу.

Те, понятное дело, визжат, толкаются. Женщина в очках, зажатая в угол, на все это взирала с нескрываемым ужасом. Да и было от чего ужасаться. Татьяна Ивановна в своей жизни ничего подобного не видела.

Было похоже на то, что детей выпустили из зверинца. Они вели себя так, будто окружающих просто не было.

– Где же у них воспитательница? – задал никому не адресованный вопрос сидящий рядом мужчина. И закрылся газетой.

Татьяна Ивановна смотрела на детей во все глаза. Компания разбушевалась, совершенно игнорируя сидящего рядом взрослого человека. Женщина наконец не выдержала, собрала свои сумки и стала пробираться в поисках другого места. Крупную девчонку, как оказалось, звали Леной. Татьяна Ивановна внутренне содрогнулась, услышав такое мягкое имя. Совсем не подходит резкой, горластой, вульгарной девице.

Ленке внимания оказалось мало. Она принялась приставать к самой тощей, лохматой девчонке. То схватит за голову и начнет раскачивать из стороны в сторону, то больно ущипнет за ногу или со всей силой наступит на сапог.

Тощая орала на весь вагон, не стесняясь в выражениях. Ленка заворачивала в ответ трехэтажным матом. Вся компания на каждую такую стычку взрывалась диким хохотом.

– Куда же милиция смотрит? – поинтересовался мужчина из-за газеты. Сидящий рядом с ним мальчик лет восьми перестал облизывать мороженое и с открытым ртом наблюдал ту же картину.

– Какая там милиция, – отозвалась бабулька, до сих пор тихо сидевшая у окна. – Интернатские это. Милиция… Они и так в своем интернате как в тюрьме. Сейчас у них каникулы, так вот их в город небось отпускали, в кино…

– Интернатские? – машинально переспросила Татьяна Ивановна, не в силах оторвать глаз от дикого зрелища.

Ленке надоело приставать к лохматой соседке, и она прицепилась к другой, маленькой и круглолицей.

– Доведу тебя до слез, – со злорадной улыбочкой пообещала Ленка.

– Не доведешь, – отмахнулась круглолицая, на всякий случай отодвигаясь подальше.

И началось…

Нет, мат из уст пьяных мужиков так не коробил Татьяну Ивановну, хоть и привыкшую к изысканной речи, но, однако же, выросшую в деревне в этих краях. Но мат, который исторгали эти перекошенные визгливые рты не оформившихся еще людей, просто хлестал, заставлял испытывать почти физические мучения.

Мальчик из той же компании, до сих пор сидевший тихо, вдруг попытался вступиться за круглолицую. Та уже вовсю утирала слезы.

Тут же получил однозначный совет все той же Ленки:

– Поточи свой карандаш о ее точилку!

Мальчик отодвинулся в самый угол и притих. С Ленкой лучше не связываться. Поняли это и все пассажиры вагона. Сидели не вмешиваясь.

Мамаши отвернули к окнам своих чад. Все делали вид, что ничего не происходит.

На остановке добавилось еще несколько пассажиров, и компанию потеснили. К ним подсел мужчина лет пятидесяти в форме железнодорожника. Некоторое время он сидел тихо, молча взирая на игры детей-зверей. Те разбушевались. Они теперь бросались друг на друга, выкрикивая ругательства так, что слюни летели.

Татьяна Ивановна видела, как мужчина в форме наклонился и что-то сказал самой маленькой, стриженой девчонке, видимо, стремясь этим обратиться ко всем детям сразу. Девчонка что-то ему ответила. Татьяна Ивановна не расслышала, что именно. Но зато очень хорошо увидела, что ответ девочки просто взвинтил железнодорожника.

– Сейчас как возьму за ухо, раскручу и выкину! Будешь тогда разговаривать!

Оскалившись как волчонок, девчонка выдала готовый ответ:

– Не имеете права!

– Неужели у вас совсем нет стыда? – поразился мужчина. – Совсем, ни капли? Тут ведь… пожилые люди едут.

У Татьяны Ивановны сжалось сердце. Она поняла, что мужчина сначала хотел сказать: дети, мол, кругом. Но вовремя опомнился, заменил на «пожилые люди». Оговорись железнодорожник, скажи он «дети кругом», компания освистала бы его, подняла на смех. А они-то кто? Не дети? Они тоже дети, только брошенные! Их мамы с папами за ручку по театрам не водили, мороженым не кормили. Они – интернатские. Ничьи.

Мужчину было жалко. Искренне у него вышло, горячо:

– Пожилые люди кругом!

На это маленькая лохматая девчонка угрюмо ответила:

– С понтом – они не ругаются!

Компания дружно ее поддержала. Мужчина-железнодорожник не выдержал и ушел, махнув рукой. Он, судя по всему, был до глубины души задет увиденным.

– Государство их воспитывает, деньги на них выделяет, а они… – зыркнул из-под газеты товарищ, про которого Татьяна Ивановна уже успела забыть.

– А что государство может, если от них родители отказались? – возразила женщина, мать мальчика с мороженым.

– Нет уж, этих не воспитаешь, – повернулся мужчина с соседнего сиденья. – Эти уже настолько испорчены, что дорожка у них одна!

Товарищ с газетой одобрительно закивал:

– Для таких нет ничего святого.

Компания интернатских с гвалтом поднялась и подалась к выходу.

– Взять бы тех родителей, – отозвался мужчина, поднимаясь и доставая сверху свою сумку, – да к ответу призвать! Ладно, в войну сиротство – понятное дело. Но сейчас!

Татьяна Ивановна втянула голову в плечи.

– А сейчас от сытой жизни! – встряла молчавшая до сих пор бабуля. – Сейчас счастья хотят и покою, вот и бросают детей!

Татьяна Ивановна поднялась, направилась к выходу. В ушах ее, как обвинения на суде, звучали слова попутчиков.

Женщину толкали входящие в вагон пассажиры, оттесняли к исписанной похабными словами стене тамбура.

Наконец она увидела, как автоматические двери вагона съехались, и перед ее глазами поплыл перрон, желтое одноэтажное здание вокзала с белыми буквами «Покровка».

И чего ты хочешь? – спрашивала сама себя беспощадно, зло. – Чего хочешь? Ты даже имени ее не знаешь! Как посмотришь ей в глаза? Чем оправдаешься? А если она теперь вот такая же, как эти?

Электричка мчалась, как жизнь, унося Татьяну Ивановну от вспыхнувших было надежд в реальность. Поздно. Она ничего не может исправить уже. Она вернется домой, постарается справиться со своими чувствами. И Пете, и Лерочке нужна ее поддержка. А тайна? Тайна уйдет вместе с ней. Не стоит ворошить прошлое. Не стоит…


На защиту диплома Ирина готовила обед. Обед был комплексный и состоял из трех блюд. Особенно ей удались биточки – получились идеально округлой формы и на листьях салата смотрелись великолепно. Борщ тоже не подвел – не потерял цвет, да и вкус получился отменный, что уж тут скромничать…

Она получила пятерку и теперь летела через весь город, счастливая, подпевая летящей из репродуктора песенке «Ла, ла-ла-ла-ла, ла-ла, вертится быстрей земля…».

У поворота на свою улицу она замедлила шаг и пошла, вглядываясь в окна домов, в стекла витрин и в лица прохожих. У нее была такая игра, которой она научилась, возвращаясь обычно из техникума. Она как бы смотрела на себя глазами прохожих и сочиняла то, что они могли подумать о ней.

«Вот, думают люди, идет очень симпатичная девушка. Какая она все-таки хорошенькая! Как ей идет это приталенное платьице салатного цвета! Как оно ладно сидит на ней! А туфли-лодочки! Как они сочетаются с сумочкой и бусами! Надо же, какой у этой девушки замечательный вкус!»

Изредка она останавливалась у какой-нибудь витрины, будто что-то поправить в прическе. На самом деле даже выбившиеся пряди не портили ее разрумянившегося лица. И она это знала. Она просто любовалась собой.

Вдруг, что-то вспомнив, она прибавила шагу и почти побежала через дорогу к общежитию. Ей просто необходимо было застать Зинаиду Ивановну и переговорить с ней с глазу на глаз, пока другие девушки не заполонили общежитие. Пока тихо.

Дело в том, что вот уже несколько месяцев в ней зрела одна идея. Она почти уже приняла решение. Но, наученная опытом, все же считала необходимым обговорить свою идею с комендантшей. Уже давно Ирина научилась не бояться строгой женщины. Наоборот, привыкла сверять с мнением той многие вопросы. Комендантша была на месте и, шумно брызгая, гладила у себя в комнате занавески.

– Зинаида Ивановна! Я диплом защитила! – сообщила Ирина, заглядывая в комнату. – На пятерку!

– Все, значит, – вздохнула комендантша. – Отучилась, стало быть…

– Отучилась!

– Ну что ж, дело такое, – заключила Зинаида Ивановна и шумно выбрызнула воду. Утюг зашипел, подминая под себя мятую ткань. – Куда ж тебя распределили?

– Ну… у нас пока еще распределения не было… Так вот я как раз и хотела с вами посоветоваться.

– Ну, выкладывай. – Зинаида Ивановна отставила утюг в сторону и сложила занавеску. – К милому ехать задумала?

– А вы откуда… – поразилась Ирина. Ей казалось, что никто не должен догадаться о том, что ее волнует.

– Ну как же… Письма-то тебе ходят из армии? Ходят… Замуж, что ли, зовет?

– Он еще два года назад, когда в отпуск приезжал, обещание с меня взял. Ну что как закончу – приеду к нему.

– И ты обещала?

– Обещала.

– Ну поезжай, коль обещала. Вот я что тебе скажу, девонька: негоже без семьи. Пора уж тебе о себе-то подумать. Коль парень хороший и ты его давно знаешь – поезжай. Там работать устроишься, повара кругом нужны. Я вот своего милого на войне потеряла. Иной раз кажется – позвал бы, хоть на край света поехала бы за ним.

– Вот и я…

– Ну так и езжай. Трудностей не бойся. Ты девка толковая, не белоручка. Любому за счастье такую жену!

– Спасибо вам за все, Зинаида Ивановна, – с чувством сказала Ирина и обняла комендантшу.

Вскоре Ирина начала сборы. Впрочем, покидал общежитие почти весь их этаж. Девочки разъезжались по распределению. Люба возвращалась в родное село, Надя по комсомольской путевке отправлялась в Сибирь, на стройку.

На каждой койке в их комнате лежал чемодан. Было весело собираться в дорогу, мечтать и строить планы. Каждой казалось, что впереди ее ждет самое интересное, самое захватывающее, самое необыкновенное. Одним словом – счастье!

У Ирины больше других было оснований думать так о своем будущем – ведь она ехала к любимому! Так далеко, в незнакомый северный город Мурманск, к холодному морю…

Едет она сюрпризом. И это делает предстоящую встречу еще более заманчивой, романтичной, острой.

Девочки со всего этажа спешили подарить Ирине что-нибудь на память. Они выдавали замуж свою портниху, всеобщую любимицу! Несли ножницы, наперстки, пяльцы для вышивания, шкатулочку для украшений, которых у Ирины никогда не было, вафельное полотенце, варежки из кроличьего пуха, шерстяные носки…

Вскоре она поняла, что «приданое» не уместится в чемодан, и стала возмущаться:

– Не на Северный полюс меня отправляете!

Провожать на вокзал прибежала целая толпа. Здесь девочки вручили ей корзинку с едой. Поезд тронулся, что-то дернулось внутри ее. Девушка прильнула к окну, глядя на убегающие силуэты однокурсниц, соседок по этажу. Впервые почувствовала, что теряет сейчас что-то важное, что здесь остаются люди, которые ее любили, и ей стало немножко грустно. Совсем немножко. В купе, кроме нее, ехала женщина и двое мужчин. Вскоре все они перезнакомились, и Иринка узнала, что женщина ездила в отпуск навестить родителей, а теперь возвращалась к мужу и детям в Мурманск. Пожилой мужчина будет ехать ночь, а утром выйдет на одной из станций. Второй мужчина, вернее, парень, в морской форме, возвращается из отпуска на место службы. Ирина тоже поведала соседям по купе, что закончила учебу и вот теперь едет к жениху. И ей было странно и весело, что она такая же взрослая и самостоятельная, как все остальные, что ее история так же обычна и одобряема, как все другие. Соседи по купе с интересом отнеслись к ее рассказу. Моряк вызвался проводить до военной части, а соседка попросила посмотреть фотографию жениха. Посмотрев, не скрывала своего восхищения.

И вот Иринка стоит на вокзале в Мурманске. В одной руке – швейная машина, в другой – внушительный чемодан.

Морячок вызвал такси. С замиранием сердца ехала Иринка через незнакомый город, впитывала его краски, очертания улиц. Ведь ей предстояло здесь жить, строить свое счастье, осуществлять свою давнюю детскую мечту о семье.

Потом город кончился, дорога петляла меж сопок. Несколько раз машину останавливал военный патруль – проверяли документы. На контрольно-пропускном пункте долго расспрашивали – что да как. Строгий мичман, сведя брови, рассматривал ее паспорт, буравил взглядом вещи, крякал, цокал языком.