Оставив в покое форточку и полотенце, доктор Дробышева захватила саквояж, повязала на шею косынку и с обычной своей приветливой улыбкой предстала перед водителем «газика».

В госпитале она занималась своими обычными делами. Приняла дежурство, просмотрела результаты анализов и рентгена, поговорила с медсестрами, зашла в процедурную. Она ни на минуту не выпускала из головы дела госпиталя, но вдруг поймала себя на мысли, что параллельно не перестает думать и другую думку.

А если на минуту предположить, что Юля обрисовала дело именно так, как оно и обстоит? Если ее Кирилл, интересный, симпатичный, действительно взял и влюбился в молодую и продолжает «тянуть лямку» их брака только из жалости? Из привязанности, из чувства долга, наконец?

Вспомнилась офицерская столовая, заведующая со своими замечаниями. Почему она позвала именно эту официантку? Чтобы показать соперницу? Что, если в гарнизоне уже все знают? Как обычно, жена узнает последней…

Внутри что-то щелкнуло и задрожало. Она уже знала, что вот сейчас в голову валом повалят самые разнообразные по своей нелепости мысли.

Она не может этого допустить. Понятно же, что Кирилл – разумный человек. К тому же она говорила ему, давно говорила ему, что отпустит, не станет держать, если он полюбит другую. Стоп! Говорила же? И вот это случилось…

Калерия в панике поймала себя на мысли, что уже готова поверить! Что, начиная копаться в памяти, мелочно ищет там следы его измены.

Впервые за всю практику она с благодарностью взглянула на медсестру, когда та вбежала в ординаторскую и сообщила, что в 10-й палате у больного приступ.

Они вдвоем помчались делать свое дело.

А в субботу в порт прибыл корабль под командованием капитана 2 ранга Дробышева.

* * *

Капитан-лейтенант Топольков впервые так волновался, возвращаясь из похода. С той минуты, когда корабль соединился с буксиром и вошел в порт, он то и дело принимался курить, а потом, вдруг вспомнив, что Ирина, должно быть, будет встречать его с детьми, бросал сигарету, но через минуту доставал новую.

Это плавание показалось ему самым длительным из всех. Экипаж принял новичка нормально, здесь царила здоровая атмосфера, которую ценили на флоте. Здесь не делились на касты, как на берегу. Во время похода старшие офицеры были терпимы к лейтенантам, а те запросто держались с мичманами. На берегу – другое дело, он знал. И все же плавание длилось долго. Бесконечно долго.

С первых дней похода его не покидало беспокойство, исток которого он выяснил не сразу. Какая-то досада посещала, когда оставался один на один со своими мыслями. Потом он нашел этот исток, нащупал.

Сначала поймал себя на мысли, что без конца думает об Ирине, представляет ее… В эротических своих фантазиях представляет, что там говорить…

А ведь оснований у него для этого мало. Он ни разу не видел ее обнаженной, а только руки, грудь в вырезе домашнего платьица, круглые коленки… Вот эти детали он и складывал в своем воображении и дорисовывал как мог и ругал себя за то, что так и не решился, не выстроил, болван, эти хрупкие интимные отношения, а ведь если бы выстроил, может, не мучился бы так душой.

Как она там, что у нее на уме? Может, уже тысячу раз пожалела, что потащилась за ним на край света?

Не было покоя капитан-лейтенанту Тополькову до тех пор, пока корабль не пришвартовался. С борта бросили концы, которые ловкие матросы на берегу намотали на быки. Оркестр грянул «Славянку», и Сергей выхватил взглядом из пестрой толпы на берегу ее с пацанами.

Она, маленькая, хрупкая, держит двух его детей. Он сделал знак – махнул шапкой. Потом догадался – она не увидела: их много, моряков в синих бушлатах, все одинаковые.

Он еле дождался своей очереди – спустился по трапу, подбежал к ним, сгреб в охапку. Пацаны – щекастые, неожиданно большие – недовольно закряхтели.

Он детей взглядом охватил, и – ей в глаза. Все там увидел: она скучала! Она тоже скучала и ждала!

– Иринка… – поцеловал ее куда-то в нос, пацаны мешали.

– Ты с нами поедешь? Я обед приготовила…

Он не сумел скрыть огорчения. Порядок для всех один, он не мог нарушить.

– Нет, дорогая. Мы сейчас – в санпропускник. Там обработка, баня. Пока форму поменяем, пока то-се… Раньше ужина не жди.

Что-то в ее лице дрогнуло. На секунду ему почудилось, что она готова заплакать. Но тут же это прошло, она улыбнулась.

– Вечером банкет, ты знаешь?

Он кивнул. Его уже ждали. Он еще раз чмокнул жену куда-то в волосы и убежал, оглядываясь на ходу.

К ней подошла жена командира. Взяла одного из близнецов. Топольков продолжал носом ощущать Иринкин запах, от которого в глазах все плясало, и ноги даже подкашивались слегка.

Иринка отнесла близнецов соседям, которые – о счастливцы! – жили с бабушкой. Пацанов приняли с пониманием. Банкет по поводу возвращения судна – дело святое.

Иринка вытащила из волос бигуди, прошлась расческой. Волосы легли крупными мягкими локонами. Распахнула шкаф – там висело только вчера законченное вечернее платье. Из зеленой тафты, сшитое по картинкам из иностранного журнала мод. Иринка ни слова не смогла прочесть в этом журнале, но зато в фасонах очень даже хорошо разобралась. Журналами ее снабдила все та же Калерия Петровна, когда узнала, что Ирина шьет.

Девушке еще ни разу не доводилось предстать перед Сергеем в обновке. Она ужасно волновалась и готова была в любую минуту снять платье и зашвырнуть его куда подальше, окажись в нем хоть один изъян.

Придирчиво осмотрела себя в зеркало. Приталенное платье подчеркивало ее хрупкость, чуть приоткрывало колени. Горловина была сшита лодочкой, открывая шею и ключицы. Если бы она могла оценивать объективно, без придирок, то нашла бы себя изящной, женственной, великолепной в своей молодости и надежде на счастье. Но вероятно, детдомовское детство поселило в ней эту неуверенность, это самокопание и придирки к себе.

Ей просто необходимо было человеческое зеркало. Чтобы кто-то близкий и любимый восхитился ею и оценил. Да что там! Не кто-то, а Сергей.

И он не замедлил явиться. Распахнул дверь, вошел по привычке осторожно – вдруг пацаны спят? Увидев ее, остановился и замер. Секунды хватило, чтобы Ирина успела поймать его обалделый взгляд. В следующую секунду он уже контролировал свои глаза, но она все-таки успела захватить первое впечатление.

И вот они явились на банкет: он – в парадной форме, сдержанно сияя своим строгим светом, она – неожиданно великолепная. И было непонятно – то ли платье ее так украсило, то ли даму оттеняет кавалер. Но вместе они являли собой настолько гармоничную пару, что не осталось таких в зале, кто не обратил бы на них внимания.

Изюминку в их образ добавляла нотка неясности, незавершенности отношений. От них не веяло покоем семейной пары, от них исходил мощный эротический поток, который обжигал любого, кто попадал в него.

Банкет начался с торжественной части. Командование вручало грамоты за успешную службу, наградили и Сергея. Когда он шел к импровизированному президиуму, устроенному из обычных столов, Ирина поймала себя на мысли, что любуется им. Его прямой спиной и… Да! Ей пришла мысль о том, как удачно сидят на нем брюки и какой у него узкий, но упругий зад! Вот на таких мыслях она поймала себя, когда зал сопроводил аплодисментами вручение грамоты. Она покраснела, словно кто-то мог подглядеть ее мысли, и поспешно присоединилась к аплодирующим.

Он сел с ней рядом, и ее запах снова мешал ему сосредоточиться. Он едва вникал в суть речи командира.

Потом все сели за столы, и начался концерт. Первыми на сцену вышли дети. Ирина знала, что это дети членов экипажа. Детвора была разновозрастная – от детсадовских до подростков. Все они читали стихи, посвященные морякам. Стихи сочинял явно кто-то из взрослых, знающих всех членов экипажа весьма близко. Зал то и дело взрывался хохотом. Не смеялись только Топольковы. Они были словно оглушены друг другом, смысл общего веселья плохо пробивался сквозь наэлектризованное поле.

Потом объявили песню, Сергей не расслышал названия, он только увидел, что Ирина поднимается и уходит к сцене. Откуда-то появился аккордеон, вышли женщины.

Ирина села сбоку, на колени ей поставили аккордеон. Он не знал, что она играет! Для него это было неожиданно и волнующе. Впрочем, все связанное с ней сегодня как-то особенно волновало.

Женщины пели, но Сергей не слышал слов. До него доходила только мелодия, которую создавала на аккордеоне Ирина. Его Ирина. Ее розовые пальчики ловко бегали снизу вверх, голова немного набок, а ножка в лодочке как-то трогательно обхватывала ножку стула…

Едва дождавшись танцев, Сергей повел Ирину на медленный танец. Прижал к себе ее податливую спину, провел рукой по ее руке – от нежного локтя до кончиков пальцев. Шепнул в самое ухо, в теплую его сердцевину:

– Давай уйдем!

Она посмотрела ему в глаза. У нее и у него стоял одинаковый туман во взгляде. Она кивнула.

Едва выключили свет и установленные по углам крошечные цветные прожекторы выхватили лучами висящий на потолке зеркальный шар, эти двое выскользнули вон, почти бегом отправились через весь городок к себе домой. С порога, как изголодавшиеся в долгой разлуке любовники, стали срывать друг с друга одежду. Ирине было легче. Она быстро освободила Сергея от рубашки, а ему удалось лишь задрать подол ее платья. Молча она избавилась от своего шедевра – шила неделю! И они набросились друг на друга, сотрясаемые от разрядов накопленного электричества.

Узкая солдатская кровать стонала, угрожающе звенела и в конце концов стала греметь всеми своими пружинами, грозя развалиться, превратиться в груду металлолома. Но в конце концов затихла, лишь изредка обиженно ворча.

– Теперь ты моя жена, по-настоящему, – прошептал Сергей ей в волосы, и она почувствовала, что он улыбается.

В эту ночь они не пошли за детьми. И старая, видавшая виды железная койка то и дело принималась раскачиваться и стонать. Угомонились молодожены только под утро, когда наконец уснули, переплетясь конечностями, как деревья корнями.

В это время уже дежурные матросы вышли с метлами подметать тротуары гарнизона. Начиналось утро нового дня. На этой же неделе Топольковы официально зарегистрировали свой брак.


В ту ночь в гарнизоне провела без сна еще одна пара. На банкете в отличие от Топольковых они почти не были вместе, поскольку оба были заняты. Капитан Дробышев вел торжественную часть, а его жена подхватила эстафету – концерт и вся развлекательная часть банкета были на ней. Но даже когда можно было переложить свои заботы на чьи-то плечи и сесть за стол, Калерия Петровна находила предлог, чтобы умчаться, что-то организовать, с кем-то беседовать. Кирилл только удивленно оглядывался – где же супруга?

Она издалека то и дело выхватывала его глазами и смотрела, смотрела… пока не натыкалась на его удивленный, вопрошающий взгляд. «Что? Почему ты смотришь так, будто прощаешься?»

Кирилл Дробышев достаточно хорошо знал свою жену. У них всегда было не так. Помнил эту едва сдерживаемую радость встречи, эти шуточные подмигивания друг другу сквозь толпу. Уж мы-то с тобой знаем, что все это лишь дань необходимости и в этой толпе существуем мы двое, и я всегда помню это…

Именно так можно было перевести их многозначительные подмигивания. А сегодня она не ответила ему. Она словно не заметила его подмигивания, смотрела так серьезно. Будто можно в такой день смотреть так серьезно. Будто у них так принято… Когда у них – все наоборот! Смех и взаимные подшучивания – это стиль их отношений.

А вот когда подкрадывается подобный серьез – это сигнал опасности.

Он встревожился.

Калерия Петровна видела, как улизнули Топольковы, и порадовалась за них. Какая приятная пара… Когда-то они с Кириллом тоже вот так убегали в разгар банкета.

Мысль споткнулась о спину официантки. Та загородила собой Кирилла, и Калерия ощутила мгновенный укол ревности.

Что, если все-таки это правда? Пусть на десятую долю, но правда? Что, если она ему хотя бы нравится? И ему приятно, что эта Юля обслуживает его стол, с улыбкой несет поднос… Хотя улыбку непросто представить на этом суровом личике. И все же крутится она у стола, это уже слишком.

Калерия впервые за много лет так мучительно ревновала мужа. Что ж, я старею, уступаю позиции. Что я могу противопоставить вспыхнувшей страсти? Я даже не могу сказать: «У нас же дети!» Самый весомый аргумент…

Она ловила глазами своего мужа. Он, будто не замечая пасов официантки, беседовал с сослуживцем. И вдруг посреди непринужденной беседы поднял глаза, и их взгляды пересеклись. Он заметил, что жена наблюдает! Он увидел, давно увидел и понял: что-то не так.

Калерия на миг запаниковала. Но только на миг. Лучше уж сразу. Объясниться, все обрубить, не мучиться.

Он шел к ней, продираясь сквозь танцующие пары. Пробрался, обнял.

– Пошли погуляем?