Линда Ли - Голубой вальс

Район Бэк-Бэй, в котором располагалась Арлингтон-стрит, был одним из наиболее респектабельных. Некогда особняк Сент-Джеймсов занимал собой целый квартал. Но потом глава семьи разделил его на два дома: один – поменьше, другой – побольше, где и жил Стивен. Его соседом должен был оставаться Адам.

– Если я тебя правильно понял, – сказал Стивен, – в нашем доме кто-то поселился? Вариантов не так уж много. – Несколько мгновений он стоял совершенно спокойно, не произнося ни слова. – Либо ты сдал свой дом, либо женился. – Отвернувшись, Стивен шагнул по направлению к стене. – Либо ты продал единственное ценное имущество, которым владел. – Он оглянулся. – Скажи мне, что ты женился. Отвечай же, Адам! – потребовал Стивен.

Выпятив губы, Адам пожал плечами и улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой:

– Мне было бы очень приятно обрадовать тебя, но тогда рано или поздно пришлось бы показать свою жену, а это нереально.

– Почему бы тебе не жениться на одной из тех милых богатых женщин, что так и падают к твоим ногам?

Представив себе одну из таких «милых богатых женщин», Адам вздрогнул от отвращения:

– Уверен, ты преувеличиваешь. А почему бы тебе самому этого не сделать, дорогой брат? Хотел бы я посмотреть, как ты женишься. – Не обращая внимания на плотно сжатые челюсти Стивена, Адам решительно заявил: – Хочу, однако, заметить, что если я покину это теплое и сравнительно безопасное, – он посмотрел на брата, – прибежище, то окажусь на улице. Поэтому я должен признаться, что… как бы это сказать… продал свой дом.

– Продал свой дом?! – Голос Стивена звучал как туго натянутая басовая струна. – Я плохо понимаю, как это можно, так сказать, продать свой дом?.. Дом, который ты выпрашивал у меня так долго!

Наклонив голову, Адам раздраженно усмехнулся:

– Видимо, я очень страдал от одиночества.

– Страдал от одиночества? – Стивен с угрожающим видом шагнул вперед.

– Но, Бог свидетель, я очень дорожил этим домом, по-настоящему его любил, – меланхолично бормотал Адам, убеждая скорее себя, нежели брата. – Но дела обстоят не так уж плохо. Тебя, очевидно, насторожило чье-то утверждение, будто эта женщина совершенно безумна. Я, во всяком случае, уверен, что это – преувеличение. Поверь, она будет очень хорошей соседкой – приятной, обходительной. И уж, конечно, не доставит никаких хлопот. Во всяком случае, она будет лучше меня. – Он принужденно рассмеялся. – И так как у тебя никогда не бывает приемов с танцами, всегда тихо, я уверен, что она не будет барабанить тебе в стену.

Стивен зажмурился:

– Барабанить в стену?

– Только когда музыка играет слишком громко, – объяснил Адам, с сосредоточенным видом вытаскивая обрывок нитки из рукава своего фрака.

Стивен застонал, его гнев испарился, когда он внимательно посмотрел на младшего брата:

– Господи, что ты наделал! Ты хоть понимаешь, что натворил?

Адам опустил руку, забыв о нитке.

– Я очень не хотел продавать его, – наконец признался он. – Честное слово, не хотел!

– Тогда зачем же продал? Почему продал то, чем так сильно дорожил?! – Вздохнув, Стивен провел сильной рукой по волосам. – На что тебе в этот раз понадобились деньги? – сухо спросил он.

Стеклянные двери, выходившие на балкон, все еще были открыты. Через них в бальный зал врывался холодный осенний ветер. Пока гости танцевали, он приносил с собой желанную прохладу. Теперь же стало очень холодно.

Адам подошел к дверям и стал закрывать их одну за другой. Казалось, он мог бы уже привыкнуть к тому, что часто разочаровывает брата. И все же Адам всегда переживал это так же болезненно, как в первый раз. На протяжении многих лет он старался во всем подражать Стивену, но в конце концов убедился, что это совершенно бесполезное занятие. И Адам знал, что брат не может смириться с этим.

– Я предпочел бы прекратить разговор.

– Тебе не удастся увильнуть! – выкрикнул Стивен. – Итак, зачем тебе потребовались деньги? Может быть, на починку сломанной оси экипажа, как это уже было однажды? Или на уплату карточных долгов? Или у тебя неприятности с женщинами? А ну-ка вспомни, как ты оправдывался в последний раз?.. Сказал, что вложил деньги в какое-то дело, а оно лопнуло. Теперь уже Адам не на шутку разозлился:

– Прекратим этот разговор, Стивен!

– И не подумаю. Мне до смерти надоело вытаскивать тебя из всяких передряг!

Адам вздохнул, глядя, как на улице сгущается темнота.

– Ты мне об этом уже говорил, – ответил он. Стивен поднял глаза к потолку, словно ожидая наставления свыше:

– Ну почему ты все время попадаешь в дурацкие ситуации, Адам? Неужели я так плохо о тебе забочусь?

Адам повернулся к нему, собираясь объясниться, но прежде чем он успел заговорить, откуда-то снизу послышался грохот, затем раздались громкие крики.

Забыв о досаде и гневе, оба брата повернулись к двери и услышали, как кто-то шумно поднимается по лестнице.

– Какого дьявола?..

– А… вот ты где! – вскричал пьяный человек с пистолетом в руке, появляясь в дверях, и грозно уставился на Адама.

Стивен хотел было вмешаться, но незваный гость направил на него пистолет.

– А ты кто такой? – сплюнув, крикнул он.

– Послушай, Том, – попробовал увещевать его Адам. – Оставь его в покое.

Человек по имени Том повернулся к нему.

– Ты прав, ублюдок! – прошипел он. – Если у меня на кого и есть зуб, так это на тебя. Я не тот человек, с которым тебе стоило связываться, Сент-Джеймс! На этот раз ты от меня не откупишься. – Все мышцы его лица напряглись. – Ты не посмеешь так поступить со мной!

– Том, – спокойно повторил Адам, – отдай мне пистолет. А потом мы с тобой поговорим.

– Нам не о чем разговаривать, понятно? На этот раз тебе не отделаться от меня.

– Послушай же, Том, – повторил Адам, делая попытку приблизиться.

– Адам! – попробовал остановить его Стивен. Тот, однако, не обратил на брата никакого внимания.

– Отдай мне пистолет, Том! – умоляюще повторил он.

Ярость в глазах Тома улеглась, складка на лбу разгладилась.

– Ты не должен был так поступать, – прошептал он.

И тогда Адам бросился к нему.

Глаза Тома расширились, и его палец нажал на спусковой крючок.

Однако Стивен успел опередить брата, и ему досталась выпущенная из пистолета пуля.

Время будто остановилось, в воздухе висел пороховой дым. В полной растерянности Адам тщетно пытался собраться с мыслями.

Он не сводил глаз с брата и даже не заметил, как ускользнул Том. Стивен стоял, прислонившись к стене.

Сквозь пальцы, которые он прижимал к груди, капала кровь.

– Боже, какое несчастье! – воскликнул Адам. Он протянул руку и тут же, почувствовав тепло крови, отдернул ее. Только теперь он осознал случившееся. – И почему пуля не выбрала меня!.. Я это заслужил.

Когда Стивен попробовал пошевелиться, изо рта его вырвался тонкий свист.

– Не говори так, – прошептал он. И, глотнув воздуха, добавил: – Не забывай, что ты – Сент-Джеймс, Адам. Сент-Джеймс!

Адам зажмурился, Стивен же, обагрив кровью стену, сполз на пол.

Безмолвие. Долгие тихие вечера – ни музыки, ни шарканья ног танцующих. И длится это уже три недели – с тех пор как она услышала оглушительный выстрел, который никак не может забыть.

Белл Брэкстон рассерженно отошла от стены. С минуту она стояла неподвижно, затем решительно взглянула на старинные часы и, стиснув зубы, слегка поклонилась и начала танцевать. Раз, два, три – как можно старательнее. Раз, два, три – как можно изящнее и грациознее. Легкие шаги по паркетному полу, скольжение. Но никакого ощущения легкости, только тяжкое бремя на душе.

Она с досадой остановилась. Все ее усилия бесполезны. Музыки больше нет. А как танцевать без нее?

Если бы она не услышала выстрела, ничего не заметила бы. В газетах не упоминалось ни о каком происшествии, слуги помалкивали.

Пылавший в камине огонь озарял комнату золотистым светом. Она ходила взад-вперед. Безмолвие нарушалось только колоколами церкви на Арлингтон-стрит, которые громко и мелодично отбивали время. Вот уже несколько недель у нее болит нога, приходится опираться на трость. Но Белл потратила так много лет, привыкая обходиться без нее, что не может позволить себе пользоваться ею из-за не очень сильной боли. Она должна все время двигаться. Погода стоит холодная. Она не выходила на улицу, потому-то и нога стала снова отниматься. Но улицы переполнены прохожими и экипажами, и она боится даже соваться в такую толчею.

Белл поглядела на сводчатые окна, похожие в эту пору на темные зеркала. Трудно даже представить, что в мире существует такое бесчисленное множество людей!

Белл бросила взгляд на кипу приглашений. А может быть, стоит принять одно или два?.. Нельзя же все время сидеть дома! В конце концов прибытия отца можно ожидать и в гостях, за обеденным столом или беседуя с окружающими.

В свои двадцать девять лет она уже вдова. Пять лет назад ее муж умер от тяжелой формы ревматизма. У нее теперь было столько денег, что она даже не знала, что с ними делать. Оставив родной Ренвилл, Белл переехала в Бостон, благо, тот находился совсем рядом, в шестидесяти милях, чтобы купить дом, о котором мечтал ее отец: с литыми и лепными украшениями и резными мраморными колоннами.

Пытаясь заглушить знакомую боль в сердце, она уверяла себя, что сюда-то, в этот город, который он всегда так любил, отец непременно приедет.

Ветер усиливался, с силой налетая на окна и возвещая о надвигающейся буре. Несмотря на шум, Белл все же улавливала приглушенное позвякивание кастрюль и сковородок двумя этажами ниже, в полуподвальной кухне.

Сегодня четверг, а это значит, что на ужин ей подадут жаркое с картофелем. Проведя пальцами по каминной доске, Белл вздохнула. Ей опостылело есть одни и те же блюда в определенные дни недели. Точно так же, как опостылело ждать.

Ей неожиданно захотелось цыпленка и яблочный пудинг. И еще ей захотелось, чтобы небеса прояснились и в них засверкали бесчисленные мириады звезд. Захотелось новой жизни – самой обыкновенной, такой, какую ведут, например, молодые девушки, у которых в голове нет ничего, кроме предстоящих приемов и вечеринок. Жизни, в которой нет места мечтам, бесконечному ожиданию, а главное, отсутствуют тягостные воспоминания.

Боль и тоска захлестнули ее. Она давно бы покинула этот город, если бы не надеялась на приезд отца. Воспоминания точно стремятся отомстить ей за то, что она пытается от них избавиться. Но Белл упорно сопротивлялась. Нет, она не допустит, чтобы прошлое испортило и этот вечер!

Не обращая внимания на боль в ноге, Белл подошла к двери и распахнула ее, затем спустилась по лестнице на первый этаж.

Из кухни появился ее дворецкий. Гастингс выглядел не так безупречно, как обычно: он был без фрака, на руке у него висело полотенце.

– Куда вы собираетесь, мадам?

Белл надела новый черный плащ, подбитый мехом. Она свысока взирала на дворецкого. Она была выше Гастингса, и это, казалось, давало ей преимущество.

Белл с легкой улыбкой посмотрела на полотенце: таким же пользовалась ее мать – с синими и красными полосками на белом фоне.

– Извините, – смущенно начал Гастингс, – я… помогал мисс Мэй готовить ужин.

Белл с трудом сосредоточилась на Гастингсе. Она улыбнулась и пожала ему руку:

– Очень хорошо, Гастингс. Она, конечно, этого заслуживает.

Пожатие повергло дворецкого в явное замешательство.

– Простите, Гастингс. Я забыла один из главных уроков: никакой фамильярности со слугами. Ну, ничего, я скоро все усвою, способности у меня отличные. – В ее глазах вспыхивали насмешливые искорки. – С таким учителем, как вы, я далеко пойду: перестану замечать и вас, и Мэй, и Роуз.

Гастингс выпрямился, расправил плечи и даже без фрака, с полотенцем в руках превратился в образцового дворецкого:

– Вы совершенно правы, мадам.

Белл едва не поморщилась, глядя на этого человека: почему он не чувствует себя оскорбленным? По-настоящему Гастингс задет был всего один раз: когда она вела себя не так, как подобает хозяйке дома.

– Ну что ж, – Белл накинула капюшон, – я пошла.

– На улицу, мадам?

– Да, Гастингс. Мне давно пора подышать свежим воздухом.

– Но погода портится! – напомнил он.

Белл открыла дверь. Вместе с потоком воздуха внутрь влетели сухие листья. Она постояла неподвижно, чувствуя, как ветер играет ее волосами. А что, если он так и не приедет?

– Ты слышишь эти голоса, Гастингс? – прошептала Белл, не поворачивая головы.

Невилл Гастингс придвинулся ближе:

– Какие голоса, мадам?

Она вздрогнула, и эта дрожь странным образом передалась дворецкому.

Белл с облегчением рассмеялась.

– Ну и хороши же мы с вами! – воскликнула она, покачав головой. – Вы прислушиваетесь к голосам благопристойности, а я – к диким голосам ветра. Как вы думаете, почему так происходит?