— Мех будет весьма кстати, мадам, — мрачно заявила камер-дама. — Здесь просто как в холодильнике.

— Я распорядилась разжечь камины в каждой комнате, — ответила Беатрис. — Вся прислуга прибывает завтра, и я уверена, что и местные тоже помогут.

— Даже если так, то с ними будет больше хлопот, чем помощи, — парировала Мэтьесон, нарочито громко шурша оберточной бумагой в чемоданах, и Беатрис едва ли могла расслышать ее слова.

— Боюсь, Шотландия тебе не по душе, Мэтьесон.

— Шотландия Шотландии рознь, — с укором произнесла камер-дама. — Когда я служила у герцогини Торриш, мы часто останавливались в замках, но там всегда было уютно, и они хорошо отапливались.

— К тому времени, как я закончу обустройство этого замка, в нем будет не хуже, — заметила Беатрис.

Судя по тому, как часто упоминалась ее персона, графиня Торриш была для Мэтьесон образцом совершенства. И все же, по одной только ей известным причинам, Мэтьесон покинула ее и перешла к Беатрис.

— Есть места, которые не выдержат никаких обновлений, — вздохнула Мэтьесон.

— Судя по виду этих стен, они выдержат что угодно, — возразила Беатрис. — Когда у нас здесь будет электричество и центральное отопление, это место станет просто невозможно узнать.

— Если я до того времени тут останусь, — мрачно заявила Мэтьесон. — В такой комнате, как моя, даже собака откажется жить. Сырость просто струями течет по стенам. А моя кровать! Это все равно что спать в болоте!

— Весьма сожалею, Мэтьесон, — сказала Беатрис. — После ужина поднимусь наверх и посмотрю, что там можно сделать.

Беатрис знала, что ее камер-даме это совсем ни к чему. Мэтьесон прекрасно могла выбрать для себя самую удобную комнату, и даже если кому-то комнаты не достанется, ей будет тепло и все подано. Она любила поворчать и всегда радовалась, если находился повод на что-то пожаловаться.

— Я надену свои сапфиры, — сказала Беатрис, когда Мэтьесон закончила застегивать ей платье.

Камер-дама подала ей шкатулку с драгоценностями, и Беатрис выбрала ожерелье, брошь и браслет из сапфиров с бриллиантами. Как и все, что она покупала, украшения Беатрис были крупными и дорогими.

Она посмотрела в зеркало и осталась очень довольна своим отражением. Ей пришлось признать, что со свечами даже лучше, чем при электрическом свете. Она уже начала размышлять о том, не освещать ли большую гостиную на Гровнэр-сквер свечами в канделябрах и хрустальных подсвечниках. В их мягком свете женщина выглядит гораздо моложе, подумала Беатрис.

Как будто угадав ее мысли, Мэтьесон с кислым видом произнесла:

— Надеюсь, мадам, при таком количестве свечей вы прикажете всем быть особенно осторожными, иначе мы когда-нибудь сгорим в своих постелях.

— Вряд ли замок легко загорится при такой сырости и толстых стенах, — улыбнулась Беатрис. Спускаясь вниз по ступеням, она подумала, как удачно, что у миссис Маккэй в шкафу в кладовой хранился большой запас свечей. Дункан Маккрэгган соглашался использовать масляные лампы, но их на весь замок было полдюжины.

Беатрис хорошо помнила, каким мрачным и пугающим было это место при жизни Дункана. По коридорам и лестницам приходилось передвигаться практически на ощупь. Огромную столовую освещали две тусклые лампы, и людей на другом конце стола было невозможно разглядеть.

Комичный старикашка, упрямый как осел! Беатрис не любила его, и все же он вызывал у нее уважение. Старик Маккрэгган всегда говорил то, что думал, и не боялся ни Бога, ни людей. Беатрис восхищалась подобным отношением к жизни. Именно так всегда хотела чувствовать и она сама, но, несмотря на все ее стремление к превосходству, порой кое-кто из людей вселял в ее благоговейный страх и трепет.

Одним из них был и Дункан Маккрэгган, а сейчас — хотя ей и не хотелось в этом признаться — еще и сын, Иэн. Ее пугала самодостаточность сына, и часто в его присутствии она чувствовала себя неловко. Он был таким даже в детстве; и хотя был нежно привязан к ней, Беатрис всегда ощущала некую сдержанность, с которой она ничего не могла поделать. Будучи наделена сильным характером, она любила окружать себя слабовольными людьми. Ей хотелось бы, чтобы сын «держался за ее юбку» и позволял ей отдавать приказания и руководить его жизнью.

Но ничего подобного не вышло. Когда в тринадцать лет Иэн отправился учиться в Итон, Беатрис показалось, что он стал взрослым. Он по-прежнему оставался привязан к ней, хотел проводить с ней свободное время и часто говорил, что она в сто раз красивей любой из матерей его одноклассников. Но он был самостоятельным и затем, с возрастом, сам стал сильной личностью, что очень раздражало Беатрис.

Как ни странно, Беатрис не находила в сыне своих черт или черт своего отца. Он пошел в Маккрэгганов, и больше всего — хотя ей не хотелось этого признавать — он был похож на своего двоюродного деда. В нем была та же прямота, та же способность быстро принимать решения, та же настойчивость, которая часто заставляла их обоих добиваться своего, прежде чем люди это понимали. А также оба они отличались тонким чувством юмора.

Да, в чувстве юмора Дункану было не отказать, хотя в его присутствии Беатрис всегда чувствовала себя не в своей тарелке, потому что он никогда не воспринимал ее всерьез. Она прекрасно знала, что семья Маккрэгганов не только с удивлением отнеслась к женитьбе Юэна на американке, но и не слишком одобрила этот брак. Юэн мог выбрать себе в невесты любую из милых, благовоспитанных молодых шотландок — девушек в серо-коричневых твидовых жакетах, бродивших по болотистым пустошам; их незавитые волосы развевались на ветру, а на лицах не было и следов косметики.

По сравнению с ними Беатрис выглядела элегантной куколкой. Ее красивая одежда, изящные маленькие ножки, аккуратная прическа и безупречный макияж — все это делало ее похожей на создание из другого мира — чем она, собственно говоря, и являлась. В свои восемнадцать лет она обладала безукоризненными манерами, была уверена в себе и необычайно образованна. У нее не было ничего общего с друзьями Юэна, которые везде, кроме своих охотничьих угодий, казались неуклюжими и совершенно ни к месту. Но сам Юэн в килте выглядел вполне романтично и вполне красиво, и Беатрис до последнего дня гордилась им.

— Дорогой, мне так нравится на тебя смотреть, — бывало, говорила она.

— Глупышка, это я с тебя готов глаз не сводить! — отвечал на это муж, смущенно поеживаясь.

Но все же ему это льстило. От природы он был наделен вспыльчивым, несдержанным характером, который вполне гармонировал с его романтической внешностью.

— Ты моя — слышишь, моя! — заявлял он жене в порыве ревности.

Однажды, выйдя из себя, он силой утащил Беатрис с вечеринки и дома как следует отлупил. Выпитое шампанское придало ему храбрости, а когда гнев прошел, он ужаснулся своему поступку.

Но Беатрис и слышать не хотела извинения мужа. В тот момент она любила его еще более страстно, еще более полно, чем когда-либо. Жаль, что Юэн больше никогда не забывал, что он джентльмен, и больше никогда не поднимал на нее руку.

Когда же первые восторги медового месяца прошли, Беатрис обнаружила, что ее муж — тугодум, упрямец и неисправимый зануда, особенно когда разговор заходил о спорте. Но ей было достаточно увидеть его в килте, чтобы вновь и вновь влюбляться в него, и в целом их брак был необычайно счастливым.

Именно о Юэне думала Беатрис, спускаясь по широким ступеням лестницы. Как часто на нее наводили скуку рассказы мужа о замке, его бесконечные воспоминания о своем детстве, проведенном в Скейге, когда его отец служил в армии за границей.

— Настанет день, когда он будет принадлежать нашему сыну, — любил повторять Юэн.

Однажды Беатрис надоело слушать, как ее муж расхваливает свое фамильное гнездо.

— Зачем Иэну какой-то облезлый замок? Давай купим ему приличное поместье в окрестностях Инвернесса или на западном побережье! — предложила она.

Юэн в недоумении уставился на жену:

— Купить? Это еще зачем?

— Как зачем? Чтобы жить там, — с вызовом ответила Беатрис, чувствуя, что сама не совсем поняла, какую глупость она сболтнула.

— Купить поместье? Приобрести чью-то землю, когда у нас есть Скейг?

В голосе Юэна сквозили неприязнь и презрение, и Беатрис сразу стало ясно, как сильно она задела струны его души. Она делано усмехнулась и взяла мужа за руку:

— Похоже, что ты в ужасе. Прекрати. Я всего лишь пошутила.

Юэн слегка повеселел.

— А я уж было подумал, что ты это всерьез, — пробормотал он. — Никогда не могу определить, когда ты шутить, а когда говоришь серьезно.

Да, все время Скейг, Скейг, Скейг, до тех пор, пока Беатрис начинало казаться, что она готова закричать, услышав это слово. А после смерти Юэна от сына она слышала то же самое.

— Почему мы не можем поехать в Скейг? — спрашивал он каждый раз, когда подходило время каникул.

— Твой двоюродный дед стареет, ему не требуется общество молодежи, — соврала Беатрис. — Я арендовала для тебя охотничьи угодья, о которых я слышала самые блестящие отзывы, и пригласила много интересных гостей.

— Спасибо, мама, но это совсем не то же самое, что поехать в Скейг, — возразил Иэн.

Видя разочарование в его глазах, ей иногда становилось не по себе, и все же она не собиралась расшаркиваться перед горным чудовищем, который к тому же был с ней так груб. Она знала, что Дункан как хищный паук ожидал ее возвращения, чтобы вновь вцепиться в Иэна.

Все эти годы Беатрис удавалось держаться. Но это не могло продолжаться долго. В восемнадцать лет Иэн твердым, не терпящим возражений тоном заявил матери, что осенью намерен отправиться в Скейг, но тут разразилась война, и визит был отложен на неопределенное время.

И теперь Беатрис впервые задумалась, не совершила ли она ошибку, удерживая сына от посещения замка. Возможно, проблемы удалось бы избежать, если бы Иэн навещал своего двоюродного деда. Что там такого было в завещании, отчего возникли сомнения в том, что Иэн — законный наследник? Беатрис бросало в дрожь при одной только мысли, что Дункан Маккрэгган все же решил сыграть с ней злую шутку.

Было ли это местью старика за ее вызывающее поведение пятнадцать лет назад? Тени в огромном холле неожиданно показались ей темными и враждебными, несмотря на лампы и несколько дюжин свечей, расставленных на тяжелой мебели.

Беатрис поспешила в библиотеку.

Она слышала там голоса и догадалась, что Линетт и Иэн ждут ее. Им всем требовался хороший ужин. После еды станет веселее, и, возможно, Иэн что-нибудь расскажет о той назойливой девчонке и детях с третьего этажа.

Конечно, все это просто смешно, пыталась утешить себя Беатрис. Какая нелепая идея — претендовать на титул главы клана. Это еще одно подтверждение наглости осмелившихся вселиться сюда «сквоттеров», или как там их называют.

Беатрис распахнула дверь в библиотеку, и при виде Иэна, наклонившегося к Линетт, ее сердце внезапно наполнилось радостью. Ну конечно же, все будет в порядке. Иэн казался неотъемлемой частью этого замка, как будто всю жизнь прожил здесь. Даже тяжеловесная мебель, от которой Беатрис втайне вознамерилась избавиться как можно скорее, казалась подходящим интерьером для Иэна — высокого, широкоплечего, с резко очерченными чертами лица.

Беатрис ощутила прилив гордости. Это ее сын, и она будет бороться ради него, даже если ей придется до последней капли отдать свои силы, все свои деньги до последнего доллара. Линетт будет для него идеальной парой. Беатрис мысленно поздравила себя, что ей удалось свести их вместе. Давным-давно она решила, что, когда настанет время, она выберет Иэну невесту, отличающуюся изяществом, благородством и умом. Большинство молодых женщин, которых она встречала в Лондоне, Беатрис с ходу отметала как слишком скучных и неутонченных — они никак не могли быть подходящими кандидатурами на роль жены Иэна. Элегантность и умение хорошо одеваться были для Беатрис не менее важны, чем знание правил этикета.

Невыразительная, неутонченная внешность среднестатистических лондонских дебютанток шокировала Беатрис. Сама она провела два или три года своего девичества в Париже и своим изысканным вкусом обязана прежде всего этому времени. Линетт понравилась ей с первого взгляда, и после того, как девушка несколько раз побывала у них в гостях на Гровнэр-сквер, Беатрис начала строить планы, как бы познакомить ее с Иэном.

Когда он так неожиданно вернулся и позвонил ей, ее первой мыслью было отменить вечеринку и провести вечер с ним вдвоем. Она хотела поговорить с ним, узнать о его делах, но затем вспомнила, что в числе гостей ожидалась и Линетт.

В считанные секунды она мысленно представила их вместе; наконец должно было свершиться то, о чем она так долго мечтала. Иэн был очарован девушкой, и когда Беатрис увидела, как они вместе куда-то уходили, ее радости не было границ.