В третьем ряду пустого темного зала сидели шесть совершенно лишенных энтузиазма участников постановки, держа в руках дощечки с зажимами, и делали заметки о прослушанных ими сегодня претендентках на роль Тамары.

Это были режиссер, драматург, автор песен, хореограф, либреттист, композитор, ассистент режиссера, ведающий подбором актерского состава, и продюсер, — каждый из них имел имя в своей области, и в сумме они обладали коллекцией из двадцати четырех «Тони», десяти «Оби» и пяти «Бесси».

Невысокая девушка, под номером сорок три в сегодняшнем списке, стояла на сцене, освещенная одним сильным прожектором, и, покачивая, микрофон, пела переложение песни Стрейзанд «Люди».

— А она недурна, — осмелился заметить Арт Соерназ, невысокий, нервного вида драматург, который написал книгу и теперь, казалось, сомневался в успехе, потому что до сих пор не нашли актрису на роль Тамары, хотя прослушивание длилось уже четыре месяца, вызывая множество споров.

— О, всего лишь еще одна посредственная юбка, — вздохнул автор песен Тони Трапписта.

— Если я услышу, что еще хоть одна певица заверещит, что ей нужны люди, меня вырвет, — с раздражением бросила Бетти Орловски, хореограф. Сорокапятилетнюю, бывшую танцовщицу Марты Грэхем невозможно было назвала привлекательной — все ее тело состояло из острых углов. — Спасибо, дорогая, — прервала она певицу, — мы свяжемся с тобой.

Поникнув, певица ушла со сцены. Каждый знал, что «спасибо», сказанное таким образом, означало отказ.

Продюсер Кит Ленард, сидевший рядом с Беттиной, подавил усмешку. Штат его служащих всегда был лучшим в деле, он выбирал сотрудников за талант, а не за обаяние, и надеялся получить от них максимальную отдачу. Он вложил в «Балалайку» более миллиона долларов и убедил ряд финансистов внести еще два.

Кит тяжело вздохнул от усталости. Он просидел еще одну ночь с женой Синтией, которая в тридцать шесть лет перенесла уже два инфаркта из-за выпадения митрального клапана и жила в страхе перед третьим. Бедная Синтия без конца извинялась за то, что причиняет ему беспокойство, а когда она наконец заснула, Кит провел остаток ночи, измеряя шагами свой кабинет, так как беспокоился о проклятом шоу.

Существует же кто-то, кто мог бы петь как Джулия Эндрюс, танцевать как Гуэн Вердон и играть как Мэри Мартин. Ему необходимо, чтобы все это сочеталось в одной.

— Следующая, — рявкнула Беттина Орловски и, повернувшись к Тони, спросила: — Это номер сорок четыре?

Из затемненных кулис появилась красивая женщина и направилась к микрофону. На ней было облегающее платье цвета морской волны из шармеза [15], обрисовывающее линии ее безупречной фигуры. Буйные черные кудри падали на плечи.

— Боже мой, кто это? — спросил Милтон Комден, композитор.

Кит прищурился. Она показалась ему знакомой.

— Думаю, это маленький сюрприз Майка Даффи, — пробормотал он, когда Валентина подошла к микрофону и запела первые такты «Не оставляй меня сейчас».

У микрофона Валентина с головой ушла в знакомую, завоевавшую «Грэмми» балладу. Странно петь перед почти пустым залом, но она сделала все от нее зависящее, хотя ежеминутно ожидала, что ее прервут.

Но ее не прервали.

Она пропела песню до конца, форсируя последние ноты.

Удивительно чистые, хрустальные звуки дрожали в воздухе. В порыве восторга Кит подумал, что должен пригласить Майка Даффи на ленч — нет, на обед в ресторан «Времена года». Валентина Ледерер из «Голубых Орхидей» обладала притягательной силой, выходящей за огни рампы.

Другие тоже ощутили это. Он увидел, как все прекратили ерзать и чертить что-то в своих блокнотах и сосредоточили на ней все внимание. Даже режиссер Мел Паркингтон как зачарованный смотрел на сцену.

— Очень, очень хорошо, — сказал Кит, когда Валентина закончила. — Приходите сюда завтра в десять, и мы посмотрим, как вы играете и танцуете. Приготовьте какую-нибудь сценку и пятиминутный танцевальный номер.

Валентина застыла испуганная.

— У тебя же есть какой-нибудь номер, дорогая? — растягивая слова, произнесла Беттина.

— Ну… да.

Когда Валентина ушла, Беттина повернулась к Киту с усмешкой: «говорила же я тебе»:

— Она не профессионалка.

— Профессионалка, — возразил Кит.

— Черт побери, все мы знаем, что она умеет петь. Но сможет ли она танцевать и играть? Что касается меня, не думаю, что она справится.

— Подожди, и ты увидишь, Беттина. На этот раз ты не права.

— Посмотрим, — сказала Беттина с вызывающей улыбкой.


Окрыленная, Валентина вылетела из театра. Ее пригласили прийти — у нее есть шанс! Только теперь она поняла, как сильно хочет получить роль Тамары, как ей отчаянно нужна новая проба сил.

Начинался дождь, она раскрыла свой черный зонт и выбежала на улицу, пытаясь поймать такси, но, когда она остановила машину, действительность нанесла Валентине удар.

Она прошла только самую легкую часть пробы.

— Куда ехать? — спросил шофер.

— Я… в «стэпс», на углу Бродвея и Семьдесят четвертой, — сказала она, называя известную студию, где занимались танцоры Бродвея.

Может, они помогут ей с номером? Она посмотрела на свои часы от Картье, Еще только четыре. У нее достаточно времени, и она готова проработать полночи, если нужно. Возможно, в этом есть необходимость.

На третьем этаже танцевальной студии профессиональные танцовщики разминались у перекладины, не по годам развитые подростки исполняли совершенные жете и изысканные комбинации пируэтов. Каждый мускул тела Валентины болел от напряженной работы, которой руководил инструктор, согласившийся подготовить с ней номер, который она выбрала для завтрашнего просмотра.

— У тебя есть талант, — уверила ее Гейл Эттер, одна из самых известных преподавательниц.

— И, слава Богу, ты все быстро схватываешь, — согласилась с ней Елена Куникова — другой инструктор. — Но все, что мы сможем сделать за один вечер, — это отполировать твое исполнение, сгладить острые углы. Этого пока достаточно. — Затем Елена добавила: — Если тебе понадобятся еще тренировки, я, возможно, смогу тебе уделить немного студийного времени, но не в ближайшие несколько дней.

После двух часов занятий Валентина решила наконец сделать перерыв. В коридоре она набрала телефон гостиничного номера Орхидеи.

Орхидея взяла трубку после седьмого гудка.

— Орхи, это я.

— Нам пришлось поторопиться. У меня Роман, — пробормотала Орхидея, — а он не очень-то быстрый. Боже, я слышу классическую музыку. Откуда ты звонишь, Вэл?

— Я в «стэпс». Работаю над танцевальным номером. Орхидея, у меня потрясающие новости…

Наступило молчание. Еще несколько дней назад Валентина пыталась рассказать Орхидее о бродвейской пьесе, но сестра отказалась слушать. Сейчас Орхидея бросила:

— Я уже сказала тебе, Вэл, я ничего не хочу об этом слышать.

— Орхидея…

Голос Орхидеи задрожал.

— Это же все изменит. Разве тебе нет дела до «Голубых Орхидей»? Неужели тебе совсем нет дела?

— Я делаю это не для того, чтобы причинить вред тебе или «Голубым Орхидеям». Я запишу следующий альбом, у нас будет много времени для студийных записей, и мы сможем составить расписание выступлений.

— Ты говоришь чепуху! А как насчет концертов? Как ты поедешь на гастроли, если окажешься привязанной к Нью-Йорку из-за этого дурацкого мюзикла? Вэл… пожалуйста… не делай этого. Пожалуйста! Мне нужны «Голубые Орхидеи», — жалобно молила Орхидея.

— Ах, Орхи, — начала Валентина, готовая сдаться. Страдания сестры терзали ее. Разве участие в бродвейском шоу стоило того, чтобы причинять боль той, кого она так любила?

— Во всяком случае, — перебила Орхидея, — если ты не оставишь эту глупую, дурацкую идею, я заставлю тебя пожалеть… вот подожди! Я… я найму юриста. Я действительно это сделаю, Вэл!

— Что?

— Ты меня слышала, — огрызнулась Орхидея. — Помни свои обязательства перед «Голубыми Орхидеями», Вэл… или ты очень, очень пожалеешь.

Она бросила телефонную трубку.

— Валентина, мы готовы продолжить.

— Что? О… да.

С пылающими щеками Валентина повесила трубку на рычаг и снова пошла в студию. Как могла Орхидея сказать такое?

Но пока она упорно работала, выполняя сложные комбинации, в душе ее происходила борьба. Настало время сделать следующий шаг.

И она решила продолжить пробы.

Позже она попытается пригладить взъерошенные перышки Орхидеи.


На следующий день проливной дождь перешел в настоящий шторм. Сильный ветер, налетевший из Канады, трепал город всю ночь, произошли даже перебои с подачей электроэнергии, напомнив встревоженным нью-йоркцам об аварии 1965 года.

Выйдя из такси около театра, Валентина поплотнее закуталась от ветра в свое теплое пальто от Барберри и стала бороться с зонтиком, который во что бы то ни стало хотел вывернуться наизнанку. Каждый мускул ее тела стонал от боли после многочасовой вчерашней репетиции, но она выпила три чашки кофе и чувствовала себя готовой к выступлению.

Внезапно сильный удар отбросил Валентину назад. Ее зонт столкнулся с другим зонтом — одна из опасностей, подстерегающих пешеходов в дождливые дни на переполненных народом тротуарах.

— Эй, с вами все в порядке? — Она услышала мужской голос. Когда она опустила черную ткань зонта, то оказалась лицом к лицу с улыбающимся мужчиной лет сорока.

— Со мной — да, но вот зонтик, кажется, погиб, — сказала она, показывая ему зонтик с огромной дырой.

— Вот, возьмите мой.

— Нет, нет, я не могу.

— Конечно можете. У меня дома в шкафу, по крайней мере, еще шесть, а может семь. Я, получаю каждый год новый в день своего рождения.

Он вложил ей в руки свой зонт, и, посмотрев вниз, на ручку, Валентина обнаружила, что она вырезана из какого-то дорогого темного дерева. Ручка была еще теплой от его руки.

Мужчину нельзя было назвать красивым в полном смысле этого слова — у него были глубоко посаженные голубые глаза и приятное произношение. Черты лица резкие, как у мужчин с рекламы Мальборо, рот большой и твердый, а на висках в густых блестящих каштановых волосах пробивается несколько красивых седых прядей.

— Вы идете в театр… Валентина?

Она засмеялась. Значит, он сразу же узнал ее и немного поддразнивал. Но кто он? Они вместе вошли в театр, и, когда он расписывался в журнале, Валентина прочла: Кит Ленард.

— О! — невольно воскликнула она. — Вы… это вы…

Он прослушивал ее вчера, но зал был так слабо освещен, что она почти не видела лиц.

— Один из ваших горячих поклонников.


На сцене Беттина работала с восьмью танцовщицами, включая Валентину; чтобы они размялись, она показала им несколько основных движений и потом наблюдала, быстро ли они усваивают новый материал. Позже каждая из танцовщиц должна будет исполнить свой пятиминутный номер в сопровождении музыки.

Откинувшись в кресле третьего ряда, Кит наблюдал за девушками, но его глаза постоянно обращались к Валентине Ледерер. И не только потому, что она самая красивая. Ее присутствие на сцене настолько ощутимо, что заставляло остальных танцовщиц невольно поблекнуть.

К тому же у нее прелестная улыбка, — вспомнил он их неожиданную встречу у дверей театра.

С нетерпением он смотрел, как танцовщицы исполняли свои сольные номера. Одна, станцевавшая «Высохшие кости», показалась ему забавной и легкой — она сможет хорошо исполнить роль второго плана. Но когда Валентина начала свой огненный танец — подражание русскому казачку, — он подался вперед и сердце его забилось сильнее.

Она господствовала на сцене. Это было как раз то, что он искал. Она оживит «Балалайку», заставит ее засверкать.


— Она не подходит, — поздно вечером бушевала Беттина. — Ты понимаешь, что я хочу сказать, Кит, она просто не может делать антраша.

Они спорили уже несколько часов, сделав короткий перерыв, чтобы проглотить бутерброды, доставленные из Понгери Тай на углу Бродвея и Восьмой.

— Она замечательная, — настаивал Кит. Мел Паркингтон согласно кивнул. — В ней есть нечто, Беттина… те качества, которые мне нужны. Она озаряет всю эту чертову сцену. Я не мог отвести от нее взгляда и уверен, что я не единственный, кто испытывал эти чувства.

— Она очень похожа на Тамару, — поддержал его Арт Стернз. Заглянувшие в театр на прослушивание Лорен Грей и Брюс Роузен, двое из наиболее важных лиц, субсидировавших постановку, согласно кивнули.

— Но она спотыкалась и делала все шиворот-навыворот, — раздраженно бросила Беттина. — Черт побери, ведь и моя репутация тоже поставлена на карту. Мне нужна эта постановка, Кит, и я не намерена провалить ее, взяв рок-звезду, возомнившую себя танцовщицей. Высшая балетная школа! — усмехнулась она. — Вот уж действительно! Вся постановка держится на танце, а ты сейчас готов подвергнуть ее риску.