Пьет тихо похрапывал. Совершенно удовлетворенная, Орхидея расслабилась и позволила себе задуматься. Она понимала, что убежала в Амстердам, чтобы спастись от успеха Валентины, от почти ежедневных газетных и журнальных статей, мучительно напоминающих о ее поражении.

Амстердам — город, где сконцентрировалась европейская торговля наркотиками, мог предложить все. Орхидея окунулась в этот мир, пробуя все, кроме сильнодействующих. Это соответствовало ее саморазрушительному настроению. Она даже вступила в новую женскую рок-группу, по-голландски она называлась «Сексуальные цветы», но после того, как она два-три раза опоздала на репетиции, ее вышвырнули оттуда.

Вечером в своем номере она прикончила целую бутылку вина, совершенно опьянела и почувствовала огромную жалость к себе. Никому она не нужна!

Может, ей принять горсть тех красных таблеток, которые Пьет дал ей на прошлой неделе? Если проглотить их с целой бутылкой вина, она отключится… навсегда. Но когда она выпила часть таблеток, сработал рефлекс, и ее вырвало.

— Боже! — плакала она, лежа на полу и тяжело дыша. — Боже, ты здесь? Зачем ты так поступил со мной. Черт побери! Все, чего я хочу, — это быть такой, как Валентина. Это все, чего я хочу. Почему ты не дал мне немного таланта тоже? Почему?

Но ответа не было.

Она стонала, тужилась, пытаясь вызвать рвоту, зная, что ее болезнь находится глубоко внутри нее. Наконец, она встала и, спотыкаясь, побрела в ванную.

На полпути к ванной она услышала через тонкую стену гостиничного номера какой-то звук. Он показался знакомым и успокаивающим — стук пишущей машинки: постоялец из соседнего номера что-то печатал.

Орхидея, шатаясь, дошла до кровати, шлепнулась на нее и проспала до следующего утра.

На заре она проснулась, ощущая себя странно посвежевшей, несмотря на вчерашний вечер. Она оделась и вышла из отеля, побродила по улице Эландсграшт, разглядывая товары в витринах, пока не обнаружила ломбард, в котором были выставлены на продажу электрические пишущие машинки.

Она купила одну.

У нее уже было написано страниц двадцать сценария, который она намеревалась назвать «Рок, леди, рок», сюжет которого будет основан на грязном предательстве Валентиной «Голубых Орхидей».


Настойчивые телефонные звонки возвратили ее мысли к действительности.

— Чертовы гостиничные служащие, — выдохнула Орхидея, скатываясь с Пьета. — Я же сказала им — ни с кем меня не соединять сегодня. — Она злобно смотрела на телефон.

Он прозвонил еще четыре раза, и наконец Пьет протянул свою мускулистую руку, снял трубку и протянул ей.

— Ну, детка, — произнес он со своим невнятным голландским акцентом. — Я ненавижу этот звук, так что ответь…

Она с раздражением вырвала у него трубку.

— Да?

До нее донесся пронзительный гудок и долгая пауза, явно обозначавшие трансатлантический звонок.

— Черт! — воскликнула она, уже готовая повесить трубку.

— Орхидея, — донесся приглушенный голос сестры, — пожалуйста, умоляю тебя…

— Я не хочу с тобой разговаривать! — огрызнулась Орхидея.

— Пожалуйста, вернись в Нью-Йорк, чтобы мы могли поговорить, — упрашивала Валентина, — или я сяду на «Конкорд» и мы встретимся в Лондоне… пожалуйста. Я прилечу в понедельник, когда в театре выходной. Я прилечу всего на несколько часов. Орхи, так не может продолжаться. Мы же сестры. Неужели ты забыла, как в детском доме, когда только познакомились, мы…

Когда Валентина заговорила о детском доме, Орхидея сжалась. Она поняла, что Вэл пытается добраться до нее, напоминая о замечательных годах, проведенных вместе, и это начинало действовать.

Она была почти готова согласиться на встречу, когда ее взгляд упал на «Оливетти», из которой еще не был вынут лист из «Рок, леди, рок».

— Орхидея? Ты слушаешь меня? — спросила Валентина.

— Я… я не могу говорить, — с трудом выдавила из себя Орхидея и положила трубка.

Она выпрыгнула из постели, набросила на себя купальный халат, кинулась к пишущей машинке и начала неистово печатать. Подлинная история «Голубых Орхидей»… Когда люди прочтут ее, они поймут, как она страдала.

— Твоя похотливая «киска» хочет еще? — спросил Пьет, выходя из туалета.

— Убирайся отсюда, — огрызнулась Орхидея, склоняясь над клавиатурой, — разве ты не видишь, что я занята?

Голливуд. 1986

Год спустя Орхидея сидела в самолете Пан Ам, направлявшемся в Лос-Анджелес, быстро перелистывая журнал «Вог». С обложки на нее смотрело потрясающе красивое улыбающееся лицо Валентины. Ее фотографии помещали на обложках почти всех европейских журналов, так что невозможно было пройти по улице, не увидев лица Вэл.

Они чертовски приукрашивают лицо на фото в этих модных журналах, сказала она себе, отбрасывая в сторону журнал. Ее сестра вовсе не была такой великолепной!

Пожилая американка, сидевшая рядом с ней, взяла номер «Вог» и открыла его на статье о Валентине, где были помещены и фотографии «Голубых Орхидей».

— О Боже, — выдохнула женщина, глядя на Орхидею. — Вы — Орхидея! Вы… из «Голубых Орхидей»! Мой внук покупает все ваши альбомы. Боже мой, не могу поверить, что действительно сижу рядом с вами!

Раздражение Орхидеи постепенно исчезло. Ее уязвленное «эго» немного утешило то, что хоть кто-то узнал ее.

— Вы возвращаетесь в Штаты, чтобы записать пластинку? — наивно спросила женщина.

— Да, — солгала Орхидея и с большой долей правды добавила: — А еще я написала сценарий, и завтра утром у меня назначена встреча с крупным голливудским агентом, который им заинтересовался.


Агент Конн Дэнсон говорил по телефону в ванной, отдавая распоряжения своему биржевому маклеру.

— Не забудьте, — на прощание сказал он, — я хочу десять тысяч за это. Может, мы организуем встречу за завтраком в следующую пятницу у Джан, сразу за «Ла Сьенегой», рядом с центром Беверли? Семь часов устроит? Я хочу более подробно поговорить об акционерном обществе с ограниченной ответственностью по торговле недвижимостью.

Он закончил разговор, повесил трубку и, зайдя в спальню, открыл один из сценариев, лежавших на тумбочке. «Маленькая драгоценность», которую он сегодня выбрал, называлась «Свирепый Бык» — о собаке, которая свирепствовала в небольшом городке, убивая всех на своем пути.

Конн сделал гримасу и бросил сценарий на пол. Взглянув на свое отражение в зеркальных стенах, он увидел себя высоким, со втянутым животом. Он совсем неплохо выглядел для своих сорока шести лет, уверил он себя. Или… ему нужно убрать слегка выпирающие жировые складки на талии. Черт! Он надеялся, что ему пока еще не нужна пластическая хирургия, но, когда она понадобится, он подпишет контракт с волнением.

Внешность — это все в Лос-Анджелесе, и его нынешняя любовница Рейвен Грегори ясно дала ему понять, чего она требует от мужчины: необходимо, чтобы он был частью властных структур Голливуда, но в то же время он должен быть первоклассным племенным жеребцом, способным работать часами, как пистолет.

Пока ему это удавалось, но были ночи, когда он ощущал беспокойство.

Все еще обнаженный, он прошел в свой кабинет и открыл верхний ящик стола. Внутри лежал маленький пластиковый мешочек с белым порошком очень хорошего качества, которым его снабжала Рейвен, бывшая актриса, которая теперь называла себя «поставщицей кокаина звездам». Рядом лежали зеркальце, маленькая серебряная ложечка и сложенная стодолларовая банкнота.

Конн смотрел на них с вожделением несколько минут, но решил подождать до вечера, когда придет Рейвен, и тогда угостить себя высокосортным кокаином. Он не был кокаинистом. Ни в коей мере. Лишь употреблял немного перед тем, как заняться любовью, и это придавало то дополнительное напряжение, которое ему так нравилось… и, возможно, было необходимо.

Полчаса спустя Конн сидел за огромным столом с беломраморным верхом в своем офисе на бульваре Беверли. Здесь все было белым: ковер, мебель, стены, столы, телефоны, шкафы, где лежали кипы сценариев и старые номера «Вэрайэти», «Голливуд репортер» и «Биллбоард», которые Конн считал неуместным хранить на виду. Он даже настоял, чтобы его секретарша Магда Бойнтон тоже носила белое, чтобы не нарушать стиль. Единственным цветным пятном в офисе была огромная картина, висевшая в его личном кабинете, на которой лицо Конна вписано в стилизованный рисунок, изображающий прыгающего леопарда. Он специально заказал ее.

Мистер Дэнсон, — по селектору передала секретарша, — посетитель, назначенный на одиннадцать часов, уже здесь.

— Что? Кто?

— Орхидея Ледерер. Помните, о встрече договаривался Эдгар Ледерер.

— Да, да, — Конн помнил. Ледерер несколько раз делал ему одолжения, и он в долгу перед ним. Он вздохнул, представив, каким будет сценарий его дочери: плохим, еще хуже или совершенно ужасным? К счастью, он отвел ей только двадцать минут — вполне достаточно, чтобы, по обыкновению, оживленно поговорить с ней и посоветовать поступить на сценарные курсы к Майклу Хейгу в Образовательный центр при Лос-Анджелесском университете.

Но когда Магда провела девушку в кабинет, Конн был приятно удивлен. Она была просто красотка, в облегающем светло-голубом кожаном брючном костюме, отделанном бахромой и заклепками. На каблуках в три с половиной дюйма она выглядела как проститутка экстра-класса. Ее великолепные волосы ниспадали на плечи. Лицо в форме сердечка обладало кошачьей привлекательностью, а глаза были огромными, голубыми. Шла она, покачивая бедрами.

— Ну привет, — поздоровался он немного теплее, чем намеревался.

— Привет, — усмехнулась Орхидея. Ее улыбка обнажила белые, исключительно красивые зубы.

— Как прошел ваш полет из Амстердама?

— О, беспокойно. — Она пристально посмотрела на него, придавая ответу какое-то сексуальное значение.

Конн решил усадить девушку на стул рядом с собой, а не через стол… Он взял сценарий в шикарной голубой обложке.

— Расскажите мне в одном предложении, о чем он.

Она даже не моргнула.

— Это история двух девушек, которые создали рок-группу и как одна из них предала другую.

— Надеюсь, здесь нет ничего личного? — спросил он, припомнив, что читал о распаде «Голубых Орхидей» несколько месяцев назад. — Ничего такого, что может ввергнуть нас в судебные дрязги?

— Я изменила все имена и названия и добавила новые персонажи.

Он кивнул.

— Хорошо, я возьму и просмотрю его, хотя должен заметить, что каждый год через мой офис проходит более пятисот сценариев и четыреста девяносто из них дерьмо. В Америке каждый считает, что может писать для экрана, хотя ни черта в этом не смыслит.

— Я могу, — сказала она, сверкнув своими голубыми глазами. — И… я могу делать очень много других вещей тоже.

Черт побери, какая сексапильная девчонка! И жила в Амстердаме, где царит такая ничем не сдерживаемая свобода.

— Послушайте, — предложил он, — я обычно не поступаю так с новичками, но как насчет того, чтобы пообедать завтра вечером? Мы тогда сможем поговорить поподробнее, ну, о сценарии, а затем и о других вещах.

Она с готовностью кивнула. И Конн почувствовал дрожь волнения. Она может составить приятную перемену настойчивой Рейвен.


— Еще, — настаивала этой ночью его любовница, извиваясь под ним. Ее черные волосы, увлажнившиеся от пота, разметались по подушке. — Еще, Конн! Энергичнее!

«Штучка» Рейвен издавала приказы. Он старался изо всех сил, но немного размяк после первого оргазма несколько минут назад. Извинившись, он отодвинулся и протянул руку за зеркалом, которое положил на прикроватный столик. Отсыпав две небольшие порции белого порошка, он свернул стодолларовую банкноту в трубочку и вдохнул кокаин, ожидая первой сладкой волны.

— Что, он у тебя снова не поднимается без этого? — спросила Рейвен.

— Я принял немного кокаина, и ты из этого извлечешь выгоду, — сказал он ей, приводя себя в состояние боевой готовности. — Во всяком случае, ты сама продала его мне, помнишь?

Они вернулись к прежнему занятию, и на этот раз Конн с легкостью доставил Рейвен еще несколько оргазмов, с удовольствием слушая, как ее громкие крики эхом отдавались в комнате.

— Эй, — резко окликнула Рейвен, — ты думаешь о ком-то другом, не так ли? Я вижу.

— Нет, — солгал он.

— Ты мой. Ты принадлежишь Рейвен… ты маленький медвежонок Рейвен, — ворковала она, одеваясь. Она была высокой брюнеткой, которая говорила всем, будто ей тридцать восемь, это означало, что ей, по крайней мере, сорок четыре, но она обладала стройным, изящным телом и была потрясающей в постели.

Конн смотрел на нее. Это ее замечание… Рейвен становится слишком властной. Может, она преследует какую-то цель. Конечно… он перестал об этом думать. Если он бросит ее, то у кого будет покупать кокаин?