— Свидетели происшедшего сообщают, что Валентина, по-видимому, находится в критическом состоянии. Другие говорят, что видели, как трепетали ее веки и двигались руки.

Телефонная трубка выпала из безжизненных пальцев Орхидеи и ударилась о пол.


В Детройте Пичис вела деловой разговор по телефону, обсуждая подготовку ежегодного благотворительного вечера в Доме Св. Винсента и Сары Фишер. Ее экономка, двадцатилетняя Мэри Аббот, не постучав, поспешно вошла в кабинет.

— Миссис Ледерер! Миссис Ледерер! Вы должны выйти… О Иисус, Мария и Иосиф… Вы должны выйти.

Пичис подняла глаза на девушку и увидела, что ее обычный румянец сменила смертельная бледность. Она почувствовала глубокую тревогу.

— Мэри? В чем дело?

— Валентина… по маленькому телевизору… она упала…

— Я должна идти, — с трудом выдавила из себя Пичис и уронила трубку на рычаг. Забыв, что в доме есть еще три телевизора, она бросилась на кухню смотреть маленький телевизор экономки.

Серия стоп-кадров белыми стрелками показывала падение Валентины с тридцатифутовой лестницы.

— О нет, — выдохнула она. — Боже, нет. Мэри обхватила ее руками, чтобы удержать.


Лавина накрыла Валентину своей громадной сокрушительной волной и понесла ее как крошечную щепочку, подхваченную вечностью. Валентина пыталась кричать, но не могла издать ни звука. Когда она открыла глаза, то ничего не увидела, кроме белизны. Должно быть, она ударилась обо что-то, так как острая боль пронзила ей спину.

Боль менялась. Иногда она была похожа на раскаленный докрасна вертел, порой напоминала зуб дракона, вонзающийся в ее плоть. Иногда она попадала под колеса вагона, и мама кричала, а Миша плакал.

Она застонала, умоляя поднять вагон, чтобы она смогла дышать, просила спасти ее, чтобы ее не раздавило.

— Валентина, ты можешь пошевелить… — спрашивал какой-то голос, затем он слился с другими голосами, распался на осколки, стал холодным и далеким. Потом вагон сдвинулся и снова упал на нее, погрузив все во тьму.


В Москве Петров повесил трубку после разговора со службой КГБ в Советском посольстве в Вашингтоне. Военный атташе предоставил ему потрясающую информацию.

С Валентиной Ледерер несколько часов назад произошел несчастный случай на киностудии, и она находится при смерти.

Петров встал из-за стола, прошествовал к двери, отделявшей его кабинет от приемной, и захлопнул ее. Оставшись наедине со своими мыслями, он нервно потирал руки.

Затем открыл сейф, достал толстое досье. Уголки страниц загнулись от частого перелистывания в течение многих лет. Досье содержало печатные отчеты, статьи и фотографии, вырезанные из западных журналов.

На него смотрела обложка с фотографией «Роллинг стоунз», сделанная Ричардом Аведоном.

Сестра — двойняшка Михаила. Он всегда знал, где она.

Неужели та хорошенькая балерина действительно думала, что он бы позволил ей бежать в Америку вместе с маленькой дочкой, если бы он не хотел, чтобы она уехала? Это хорошо послужило его целям.

Он несколько минут размышлял, затем потянулся к своему личному телефону и набрал цифровой код. После задержки, вызванной прохождением через сложную систему защиты шифровального устройства, он наконец соединился со своим личным агентом в Советском посольстве в Вашингтоне.

— Я хочу, чтобы меня информировали о каждом аспекте жизни этой женщины, — приказал он. — Более детально, чем всегда. Ничего не упускайте.

— Да, да, — услышал он ответ.

Он всегда предоставлял Петрову всю требуемую информацию.


Седарс-Синай превратился в подлинный бедлам — репортеры, телекамеры, папарацци и поклонники проникли ко входу и на лужайку, многие несли плакаты с надписями: «Вэл, мы любим тебя» и «Валентина, ты в наших молитвах».

Врач в белом халате появился в дверях, на которой не было таблички, в сопровождении двух охранников. Один из них нес переносной микрофон. Сотрудники больницы привыкли иметь дело со всем этим тарарамом, связанным с болезнями и травмами звезд.

Тотчас же все бросились к нему. Телеоператоры с мини-камерами на плечах пытались найти самое выгодное положение для съемки.

— Леди и джентльмены, — начал говорить доктор Ричард Фелдман, красивый мужчина с калифорнийским загаром. Джоу Донован записал все, что доктор Фелдман сообщил собравшимся: у Валентины трещина позвоночника в области поясницы, ей нужна срочная операция. Бригада врачей будет согласованно действовать, чтобы ликвидировать деформацию, причиненную сильным ударом от падения с высоты в тридцать футов.

— Во время операции мы намерены обследовать нижнюю часть крестца, который…

Не успел он закончить предложение, как поднялся шум.

— Она сможет ходить? — кричала женщина с телевидения НБС.

— У нее не будет паралича?

— Она дышит без прибора для искусственного дыхания?

— Она в сознании?

Охранник сделал шаг вперед, подняв обе руки, чтобы утихомирить толпу. Врач посмотрел в отпечатанный лист и продолжил, а закончил перечислением имен специалистов, приглашенных по такому случаю, указав их профессиональные заслуги, не забыв при этом свои собственные.

— Мы будем предоставлять каждый час информацию о ее состоянии, — подытожил он, и репортеры помчались передавать полученный материал, а телекамеры еще продолжали жужжать.


Пол Дженсен намеревался сделать карьеру, и госпиталь Седарс-Синай был первым шагом на его пути. Он старался использовать любую возможность, чтобы закончить ординатуру по ортопедической хирургии именно здесь, где знаменитые пациенты были обычным явлением и спортивные травмы шли на первом месте. Он надеялся, что уже через несколько лет сможет возглавить процветающую спортивную клинику в Беверли-Хиллз.

Он увидел доктора Фелдмана, который, закончив пресс-конференцию, большими шагами пересекал холл, и поспешил догнать его.

— Рик, как у нее дела, я имею в виду — на самом деле?

— Мы не сможем определить степень повреждения спинного мозга, пока не сделаем операцию, Пол.

— У меня нет сейчас дежурства. Могу я присутствовать на операции?

— Если хочешь, — ответил Фелдман, останавливаясь около лифта.

Валентина. Интересно, вспомнит ли она его? Пол почему-то был уверен, что вспомнит. Он следил за ее карьерой с самого начала, особенно после встречи с Орхидеей, и уже давно собирался связаться с ней.


Она плавала на дне глубокого черного колодца. Где-то над ней лишенные телесной оболочки голоса что-то говорили, но слов она не могла разобрать.

— Валентина… Валентина… ты меня слышишь? — все повторяла Пичис. — Валентина, проснись. Проснись, дорогая. Ты поправляешься.

Валентина покачала головой. Она, казалось, была привязана тонкими тросами, производившими странные воющие звуки, которые проникали внутрь ее черепа, когда она пыталась двигаться.

— Валентина. Проснись, Валентина. С тобой все в порядке, все хорошо. Ты уже поправляешься.

«Поправляется? От чего?»

— Я не могу двигаться, — тяжело дыша, пробормотала она.

— Тебя забинтовали и привязали к кровати, Валентина. Поэтому ты не можешь двигаться. Но доктора говорят, что ты поправляешься, дорогая.

Сбитая с толку, перепуганная, Валентина покачала головой и тотчас же почувствовала острый, как удар ножа, приступ боли где-то в ногах.

— Не пытайся двигаться. Доктор Фелдман минут через десять придет и поговорит с тобой.

— Доктор? — Валентина облизала сухие потрескавшиеся губы. Горло болело и саднило. Она слышала странный звук «блип-блип-блип». Разве она в больнице? Короткие вспышки проносились в ее мозгу. Что-то связанное с танцем казаков.

Затем огромная волна изнеможения опустилась на нее, снова погружая в пучину бессознания.

— Валентина, не засыпай. Проснись, дорогая. Ты должна проснуться. С тобой все будет хорошо.

— Нет, нет, я так хочу спать, дайте мне выспаться, — пробормотала Валентина, удаляясь в спасительную тьму.

— Что мы будем делать, если она парализована? — Пичис, стиснув руку Эдгара, выразила словами свои страхи.

Они находились в комнате для гостей, предназначенной родственникам знаменитых пациентов. По телевизору каждый час передавались последние новости, а также повторные показы ужасной сцены падения.

— Дорогая, никто не сказал нам, что она парализована, — в четвертый раз уверял жену Эдгар. — Ее оперировали лучшие врачи в стране… в мире. И она попала к ним вовремя. Здесь есть вся новая техника для восстановления перелома дисков… мы должны миллион раз благодарить Бога за то, что ее спинной мозг не был поврежден, а только задет.

— Но врачи могут допускать ошибки, они не боги, — беспокоилась Пичис.

— Детка, здесь лучшие врачи.

— Мистер и миссис Ледерер?

— Да, да, да! — вскочив, закричал Эдгар.

К ним, сердечно улыбаясь, подошел доктор Фелдман.

— Превосходные новости, мистер и миссис Ледерер. Валентина пришла в сознание, и мы стабилизировали ее состояние. Предварительные исследования показывают, что она сохранила чувствительность конечностей и может ими слегка шевелить.

— О, слава Богу, — заплакала Пичис.

— Руки и ноги? — резко спросил Эдгар.

— Да. Мы еще подержим ее в неподвижности неделю или дней десять, а потом она сможет начать понемногу передвигаться с помощью специального приспособления, поддерживающего спину.

Эдгар с тревогой смотрел на врача:

— Доктор, Валентина — танцовщица.

— Со временем она сможет заняться аэробикой, если захочет, но сначала будет долгий период физиотерапии. Все зависит от того, как пойдет процесс выздоровления. Мы пока не можем делать дальнейших прогнозов.

Когда врач ушел, Пичис снова опустилась на кушетку и с ужасом посмотрела на мужа.

— Эдгар! Ты понял, что он только что сказал нам? Он сказал «аэробика». Она, возможно, никогда не сможет снова профессионально танцевать.

— Пока с ней все в порядке, — хрипло сказал Эдгар. — И это самое важное.


Кит Ленард видел через окно, как сотни поклонников неустанно бродили по лужайке в ожидании новостей о Валентине. Охранники прогоняли их, но они снова возвращались.

Он перевел взгляд на бледное лицо Валентины, лежащей на больничных простынях, волосы ее были заплетены в две косы. На ней был надет легкий пластиковый жакет поверх хирургических перевязок. Все лицо ее было покрыто синяками и распухло. Особенно большой голубовато-желтый синяк красовался на скуле.

Он придвинул к кровати стул и осторожно коснулся ее правой руки, опасаясь, что даже легчайшее прикосновение может причинить ей боль.

— Вэл, — прошептал он. — Это я, Кит. Я здесь.

— Привет, дорогой, — сонно пробормотала она. — Извини… Мне только что сделали обезболивающий укол… после них я куда-то плыву…

— Все в порядке. Я просто хотел, чтобы ты знала, что я очень люблю тебя, Вэл. И хочу тебе сообщить, что фильм благополучно упакован в коробку, — продолжал он. — Нам удалось склеить эти две части эпизода-мечты, вышло замечательно. В паре трюков мы снимем дублершу. Никто не заметит подмены.

— Хорошо. Это очень хорошо, — прошептала она. — Держи меня за руку, Кит. Я никогда не думала…

Через несколько секунд веки опустились, и ее как будто унесло течением. Он смотрел на нее, и сердце его сжималось от боли. Какой хрупкой она выглядела, кожа была почти прозрачной. Она казалась совершенно беспомощной.

«Что я наделал? — горестно думал Кит. — Я причинил боль двум хорошим женщинам».


Санитары, разинув рты, изумленным взглядом провожали Орхидею, плывущую по больничному коридору. На ней были черные сапожки из змеиной кожи, черные облегающие легинсы и твидовый пиджак на несколько размеров больше. Под пиджаком шелковая кофточка каштанового цвета открывала несколько дюймов ложбинки на груди. Со своей буйной гривой длинных рыжих волос она выглядела соблазнительно и дерзко, будто сошла с обложки журнала «Космо».

— Орхидея… Орхи!

Пичис бросилась навстречу своей экстравагантной дочери.

— Ну, вот я и здесь, — вызывающе объявила Орхидея. — У меня была назначена встреча с независимым продюсером. Он хотел посмотреть мой сценарий и, возможно, предоставил бы мне работу, но я отменила встречу и приехала сюда. По твоему требованию. Ты довольна?

— Ты даже не собираешься спросить, как она себя чувствует?

— Как она себя чувствует?

Пичис схватила Орхидею за рукав и затащила в ближайшую комнату отдыха.

— Я никогда не видела такого упрямого человека, как ты! — с раздражением сказала Пичис. — Если ты намерена злиться на Вэл, хорошо, злись, но только не тогда, когда она больна и нуждается в твоей любви.