— Что? — Валентина с ужасом смотрела на женщину.

— Меня попросили передать это вам.

— Но… но мы же подписали контракт на концерт! Компания грамзаписи и я. Все наши бумаги в порядке и визы тоже! Обо всем этом позаботились!

— Вы должны встретиться с сотрудниками КГБ, прежде чем выступать, — повторила гид.


На следующее утро, в восемь часов, ее с Майком — он настоял на том, чтобы поехать с ней, — посадили в черный лимузин. Женщина-гид поехала с ними.

«Что они сделали не так?» — с волнением думала Валентина. Стараясь удержать слезы, она убеждала себя: они не сделали ничего предосудительного. Конечно же, они в полной безопасности.

— Эта машина похожа на катафалк, — прошептала Валентина Майку.

— Да, — тоже шепотом ответил он. — Но что меня беспокоит — это куда, черт побери, они нас везут?

— Надеюсь, нас не продержат весь день, мне нужно кормить Кристу.

Наконец они остановились перед высоким старым домом рядом с одним из больших московских парков. Резные ворота семнадцатого века были украшены скульптурами, а в окнах — старинные рифленые стекла.

— Мы приехали, — объявила гид.

— Вот дерьмо, — пробормотал Майк.


— Я генерал Петров, — представился мужчина в военной форме, когда они вошли в библиотеку.

Но все внимание Валентины было обращено на красивого мужчину, стоявшего у окна, со скрещенными на груди руками. Он был высоким, более шести футов, с тонким лицом и точеными скулами.

В нем было что-то невероятно, сверхъестественно знакомое… Валентине показалось, что у нее остановилось сердце. Она видела его прежде, но где? Он был похож… на кого он был похож?

Эти глаза… темно-зеленые, точно такого же цвета, как у и нее.

— Что за черт, — пробормотал Майк за ее спиной, он тоже уловил сходство. Она почти не слышала, как представлял их Петров на плохом английском языке. Ее взор был по-прежнему прикован к высокому темноволосому мужчине, и дрожь пробегала по телу.

— Не могу поверить… — начала она, делая маленький шаг вперед. — Вы не…

Он повернулся и устремился к ней.

— Какого черта, что здесь происходит? — вопрошал Майк.

— Миша! — закричала Валентина и бросилась в объятия брата.

Сначала Валентина была настолько потрясена, что могла только плакать. Она приникла к Михаилу, все ее тело сотрясалось от рыданий.

— Ты здесь, ты жив! Ты не погиб! — сквозь слезы твердила она, откидываясь назад и с восторгом вглядываясь в его лицо.

Боже, у него точно такие же волосы, как у нее, они точно так же растут треугольным выступом на лбу.

— Моя сестренка, — хрипло сказал он. Даже голос Михаила, глубокий, мужественный, казался знакомым, и она поняла, что он очень похож на голос отца. Она снова заплакала. Все старые призраки нахлынули на нее с такой силой, что у нее закружилась голова.

— Давай пойдем прогуляемся, мы должны узнать друг друга, — сказал он по-английски с едва заметным акцентом.

Петров одобрительно кивнул.

Они бродили и разговаривали, разговаривали, и чем больше Михаил знакомил ее со своим прошлым, тем более фантастическим оно казалось Валентине.

— Я не могу поверить в это! Не могу поверить! О Михаил, я так часто видела тебя во сне! — время от времени восклицала Валентина, пока они шли по улицам, вдоль которых вытянулись роскошные дома, в них когда-то жили придворные. Конечно, им следовало пойти на прогулку, запоздало сообразила она. Дом, в котором они встретились, возможно, прослушивается. Только на улице они могли быть наедине.

— Ты тоже снилась мне, — признался Михаил. — Расскажи мне о маме. Ты была с ней, когда она умерла?

Запинаясь, Валентина рассказала об их поездке в Америку, о болезни Нади, ее последних словах, о тех ужасных двух днях, что она провела одна в мотеле.

Грудь Михаила тяжело поднималась и опускалась, потом он заплакал. Слезы его были безмолвными и мучительными.

— Такие пустые, такие бесполезные, — задыхаясь, бормотал он. — Все эти годы. Если бы я только знал, я бы как-нибудь отыскал тебя, приехал бы к тебе. Я бы нашел способ.

— Но еще не поздно! Ты можешь приехать в Соединенные Штаты… ведь правда? Ты сможешь навестить меня! О Миша! Возможно, ты сможешь даже приехать в Америку. Теперь в России это позволено.

— Нет, — пробормотал он. — Я не позволю им использовать нас таким образом.

— Использовать нас, но как? Михаил, я даю сегодня вечером концерт, завтра утром мы улетаем в Хельсинки, а потом — домой. У нас слишком мало времени! Мы не сможем наверстать целую жизнь за такое короткое время. Пожалуйста… пожалуйста… Тебе разрешат навестить меня, я знаю, разрешат. Иначе зачем они позволили нам встретиться?

— Зачем? — язвительно бросил Михаил. — Уверен, что узнаю через несколько дней. Они ничего не делают без причин.


— Вот так история, — заметил Майк на пути назад в гостиницу. — Ты действительно веришь, что этот парень твой брат, Валентина? Откуда тебе знать?

— О Майк… Он помнит все подробности о снежном обвале, даже то, что мы играли в «веревочку», перед тем как это произошло. И он мой близнец, Майк. Я ощущаю физическое притяжение… Я просто знаю — это он.

— Хорошо, хорошо, приму на веру твои слова, но, дорогуша, он один из них, неужели ты не заметила? Он из КГБ! А ты приглашаешь его в старые добрые Соединенные Штаты. Будь реалисткой, милочка. Не случайно, что они представили его тебе, а теперь он намерен навестить тебя в Штатах.

— Идея была моя. Он ни о чем не просил, — горячо возразила Валентина. — Во всяком случае, мне нет дела до его прошлого, он рассказал мне все о том, как его воспитывали — его просто загнали в угол.

— Вэл, детка…

— Я не желаю слушать! Он — член моей семьи и единственный родной по крови человек. И мне нет дела до того, что мы далеко друг от друга, что столько времени прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз, — ничто не изменилось в наших отношениях и не изменится никогда.


Медельин, Колумбия

В Медельине в Колумбии шестеро мужчин сидели, развалясь на веранде огромного плантаторского дома, наполовину скрытого в буйной листве. Этому секстету принадлежало более сорока процентов мирового производства кокаина.

На столе стояли высокие бокалы золотистого шотландского виски «Гленливит». Во влажном воздухе с портативного плейера приглушенно звучал хит Тины Тернер «Запотевшие окна».

Хуан Арринда выключил плейер.

Мужчины что-то негромко обсуждали. Это были Фернандо Кинтас, Хорхе Кардона, Аугусто Линарес, Хулио «Эль Гордо» Костас, «Толстяк» и Пабло Салир, юрист из Баготы, специализирующийся на делах, связанных с наркотиками.

— Довольно! Послушайте, — заявил Арринда. — Мы должны решить и решить сегодня же, кто нанесет удар.

— Карлос Наварро! — предложил Линерио.

— Черт, нет, — возразил Арринда. — Он слишком заметный. ФБР и ЦРУ вычислят его через две минуты.

— Васкес не такой заметный. Он может организовать мотоциклетную аварию…

— Нет, нет, нет, — нетерпеливо возразил Арринда. — Вещи такого рода все время происходят на автострадах Америки. Люди могут подумать, что это покушение гангстеров. А мы намерены навести ужас. Мы хотим, чтобы эти отвратительные гринго наложили в портки. Я думаю об Аранье.

— Аранья, — все вздохнули. — Аранья — самый дорогостоящий убийца, с которым они когда-либо имели дело, и самый таинственный, работающий через посредника. Оплата производилась на банковский счет. Ходили слухи, будто пользующийся дурной репутацией убийца-«паук» в действительности красивая женщина знатного происхождения. Другие говорили, что Аранья — сорокалетний мужчина, бывший агент французской секретной службы в отставке, нанимавшийся ради денег. Никто в точности не знал.

— Но Аранья опростоволосился в прошлом месяце в Израиле, — возразил Салир. — Объект остался в живых. Только двойной выигрыш для Бегина.

— Не имеет значения — к носу и члену некого hombre, muy tristo [21] все еще присоединены трубочки, и он превратился в «овощ», — заметил Арринда. — Но довольно! Решено. Я сам позвоню Педро, посреднику, и сделаю это сегодня же.

— Казнь будет публичной?

— Настолько публичной, что вся чертова страна узнает! — закричал Арринда, ударив кулаком по столу. — Девочки! Принесите еще виски! На этом заканчиваем. И включите музыку. Немедленно!

Вашингтон

Самолет Нотр-Уэстр прорвался сквозь слой тяжелых серых облаков и приземлился, глухо ударившись колесами о взлетную полосу в аэропорту имени Даллеса. Тормоза скрежетали, пока самолет катился до остановки.

Никто даже не взглянул на Аранью, когда она взяла свой багаж и вышла на стоянку такси, где наняла машину до автобусной станции «Грейхаунд».

Синяя спортивная сумка была в камере хранения, как ей и обещали, и она взвесила ее в руке с чувством удовлетворения.

Позже в библиотеке Конгресса Аранья включила аппарат для чтения микрофильмов и стала прокручивать пленку из «Вашингтон пост». Уже через несколько секунд она нашла то, что искала, — изложение речи Уиллингема перед Комитетом Сената по иностранным связям.

«Выдать бесчестных заправил торговли наркотиками Соединенным Штатам, чтобы мы смогли их судить и посадить на двести лет» — таков был его боевой клич.

Она обнаружила, что почти в каждом номере «Вашингтон пост» содержалась, по крайней мере, одна статья об этом человеке. Были и фотографии. Уиллингем в своем белом костюме и черном галстуке-ленточке, стоящий на ступенях Сената с поднятой рукой. Сенатор, получающий какой-то почетный знак от президента Буша. Аранья, нахмурившись, взяла это на заметку. Она искала не это. Ей хотелось найти что-то более личное, то, что приоткроет привычки этого человека, его пристрастия, обычные занятия.

Она обратилась к другой части пленки и обнаружила статью о помолвке Уиллингема с танцовщицей по имени Джина Джоунз. На фотографии был изображен светловолосый, широко улыбающийся сенатор, его рука крепко прижимала изящную хорошенькую молодую женщину.

Заинтересовавшись, она прочла об амбициозных устремлениях Джины как танцовщицы. Она только что получила роль в бродвейской пьесе «Доктор Живаго» в театре «Ледерер».

Цитировалось высказывание Уиллингема: «Это единственная премьера, которую я не пропущу».

Аранья улыбнулась. Ей приказали навести ужас. В присутствии публики!

Театр — вполне подходящее место.


— Чарли, ты очень на меня сердишься из-за того, что я теперь почти все время провожу в Нью-Йорке? — промурлыкала Джина, обращаясь к своему жениху, когда они лежали в огромной постели в комплексе Уотергейт.

— Милая, я не могу на тебя сердиться, — вздохнул Уиллингем, проводя рукой по ее груди.

Джина улыбнулась про себя, вонзая свои пальчики в его спину, достаточно глубоко, чтобы возбудить его. Чарлз Уиллингем был самым добрым, самым нежным и самым порядочным человеком, какого она когда-либо знала.


В Советском посольстве на Шестнадцатой улице, охраняемом двумя вооруженными русскими солдатами, работало несколько телевизоров и радиоприемников.

— Очень хорошо, — пробормотал Михаил.

Военный атташе по морским делам, пятидесятилетний агент КГБ по имени Борис Талинов предоставил Михаилу огромное досье на сенатора Уиллингема и проводил его в небольшой свободный кабинет, где он мог спокойно поработать.

— Невеста Уиллингема, танцовщица, принимает участие в бродвейском мюзикле, и он публично объявил, что будет присутствовать на премьере, — сказал Борис. — Мы также обратили внимание на несколько речей и обед с канадским премьер-министором в «Уолдорф-Астории», который Уиллингем посетит в конце октября. Все это превосходные возможности для убийцы. Этот человек очень заметен, порой ведет себя сумасбродно и почти не принимает мер предосторожности.

— Да, да, — нетерпеливо сказал Михаил.

— По требованию генерала Петрова мы также подготовили список убийц, которых обычно использует картель «Медельин». Он содержит информацию, полученную из файлов ЦРУ.

— Хорошо, — сказал Михаил и взял бумаги. Ему не терпелось остаться одному.

Он быстро пробежал досье и через несколько минут пришел к выводу, что удар скорее всего будет нанесен в театре «Ледерер».

«Постой, это же постановка, в которой принимает участие Валентина». Он покрылся потом.

Взяв папку со списками убийц, он сосредоточился на таинственной особе, известной как Аранья, что означает «паук», и чья идентичность не была установлена.

Список убийств, приписываемых Аранье, включал некоторых наиболее влиятельных мировых лидеров. Отличительным знаком Араньи был маленький пластмассовый паук, оставляемый на месте преступления. Имели место и сопутствующие убийства членов семьи, служащих или кого-нибудь еще, по несчастью оказавшегося рядом с жертвой в момент нападения.