Она взглянула на герцога, будто молча спрашивала, как долго она еще будет с ним и через сколько недель или дней он скажет, что она уже оплатила свой долг и больше ему не нужна.

После обеда он взял ее прокатиться в автомобиле, и пока она наслаждалась потрясающими видами Монте-Карло, герцог восхищался ею — настолько она была прелестна в широкополой шляпке, в белых туфельках и перчатках.

Герцог не сомневался, что она станет объектом зависти женщин, которые в виллах и ресторанах уже обсуждали его приезд.

«Сирена»в гавани возвестила о его прибытии гораздо раньше, чем об этом сообщили газеты.

Однако он велел слугам говорить всем, кто бы ни приходил, что его нет дома. Когда же опустились сумерки и быстро стемнело, герцог сказал:

— Вечером после ужина я хочу кое-куда отвезти вас. По этому случаю я хочу, чтобы вы надели то необычное платье, которое привезла с собой утром мадам Бертин.

— Там было одно такое платье, очень красивое, — ответила Милица. — Она сказала, что оно бальное, но я не знаю, надену ли когда-нибудь его.

— Обещаю, что вам еще не раз придется надевать его.

Не дожидаясь расспросов, он продолжил:

— Ступайте отдохните, а вечером наденьте именно это платье.

Она поднялась к себе, и они встретились только во время ужина.

Княжна вышла в платье, которое выделялось среди других нарядов, принесенных мадам.

Оно было белое, до самых пят, украшенное серебристой, сверкавшей на свету вышивкой.

— Оно казалось Милице волшебным, и она думала, что ее матушка, наверное, наряжалась в такое же платье во время великолепных балов в Зимнем дворце.

Когда Милица надевала платье, то подумала, что герцог, видимо, имел в виду то же самое, заказывая его.

Глаза герцога излучали не только одобрение, но и восхищение, когда он смотрел на нее. Но он только сказал:

— Вы очаровательны! — Ужин готов. Пойдемте?

Повар на вилле оказался таким же мастером своего дела, как и кок на «Сирене».

Вскоре они вновь увлеклись излюбленными спорами, и Милица чувствовала себя фехтовальщицей, которая пыталась парировать выпады герцога.

Будучи более искусным в словесных баталиях, он неизменно выходил из них победителем.

После обеда француженка-горничная, помогавшая Милице одеваться, уже ожидала ее в холле с бархатной накидкой, отделанной белой лисицей, и с кружевным шарфом; чтобы покрыть голову.

Изысканное тонкое кружево шарфа было настолько длинное, что, спадая с плеч, доходило до подола платья.

Вечер был холодный, и она понимала, что герцог, как и на яхте, оберегал ее от ночной прохлады., Автомобиль уже дожидался их, и они поехали вниз к морю.

После оживленной беседы за ужином герцог был довольно молчалив, и Милица не знала, о чем он думает.

«Он так добр… и я хочу… отблагодарить его, несмотря на то, что он не хочет моей благодарности», — думала она.

Автомобиль остановился у подъезда какого-то дома. К удивлению Милицы, свет горел в нескольких окнах.

— Эта вилла принадлежит одному русскому, спасшемуся от революции, — сказал герцог. — Его сейчас нет, но я хочу что-то показать вам.

Он помог княжне выйти из автомобиля, и они вошли в холл, который был пропитан ароматом цветов. Слуга принял от Милицы шаль, оставив на ней кружевную вуаль.

Герцог повел ее вдоль прохода, и когда они достигли его конца, послышались величественно-тихие звуки музыки. Они напоминали ей орган.

Княжна с волнением ожидала, что их будет встречать множество гостей.

Герцог подал ей руку. Она сжала ее пальцами и сказала:

— Я… я не знаю… как… вести себя, Герцог остановился.

— Это не прием, — ответил он. — Здесь частная часовня Русской Православной Церкви, к которой вы принадлежите.

Перехватив ее изумленный взгляд, он сказал:

— Ваш отец велел мне позаботиться о вас, и я намерен сделать это как ваш муж!

Милица замерла.

Она держалась за него обеими руками, будто боясь упасть.

— В-вы… просите меня… в-выйти замуж за вас? — спросила она еле слышным голосом.

Он отрицательно покачал головой.

— Я не прошу тебя — я повелеваю тебе! — сказал он. — Так же, как ты требовала тогда моей помощи. Тебе так же невозможно отказаться, как и мне тогда, Он заглянул ей в глаза, и Милица поняла, что это — правда и ей ничего не остается, Как повиноваться ему.

Он понимал, какие чувства ее обуревают.

Он ввел княжну в открытую дверь и повел к свету свечей, горевших на алтаре ив серебряных светильниках, свисающих со свода церкви.


На обратном пути к вилле Милице все еще казалось, что она видит сон и никак не может пробудиться.

Сама служба, молитвы, произносимые перед святыми иконами, зажженные свечи в руках у нее и герцога и венцы, которые держали над их головами, — все это сплелось в замечательную картину, она это никогда не забудет.

Эта церемония запечатлелась в ее сердце.

Твердый голос герцога перед алтарем и ее робкие и смущенные ответы священнику отзывались в ней странной мелодией — это была песня радости, всколыхнувшейся в ее душе.

Княжну точно окрыляла всевозрастающая восторженность, особенно с того момента, когда герцог надел кольцо на ее палец и они опустились на колени для благословения.

И вот она осталась наедине с мужчиной, который стал ее мужем, тот самый человек, которого она ненавидела, а теперь питала к нему совсем иное чувство.

Они подъехали к вилле, и, когда вышли из автомобиля, герцог сказал:

— Наверху, в твоей гостиной, есть шампанское, давай выпьем за наше будущее, Милица уже успела мельком познакомиться со своим будуаром, который был так же великолепен, как и все на вилле.

Когда они с герцогом вошли туда, она увидела, что он убран белыми цветами, а в полумраке в нем витал волшебный дух неземного очарования, от которого все вокруг казалось нереальным, как и весь этот вечер.

Она оглядывалась вокруг, когда герцог снял меховую накидку с ее плеч. Затем — вуаль, прикрывающую голову, и она удивилась себе, что не сразу поняла, что это — подвенечная фата.

Она повернулась к герцогу и увидела, как на его губах играет слабая улыбка, а в глазах какое-то необычное выражение — так он еще не смотрел на нее.

Вопрос, который она хотела задать ему, непроизвольно сорвался у нее с губ:

— Как случилось… что ты захотел… жениться на мне?

— Когда умер твой отец и ты обратилась ко мне за утешением, — ответил герцог, — я понял, что должен заботиться о тебе, но не так, как ты предлагала, а всю жизнь.

— Это… то, что ты… сам хочешь? — спросила Милица.

— Пожалуй, я без слов, более красноречиво скажу тебе, чего я хочу.

Он придвинулся к ней и, когда обнял ее, почувствовал, как она дрожит, уткнувшись лицом в его плечо.

— Так я держал тебя тогда, — тихо сказал он, — и понял, что влюблен.

Милица от удивления подняла на него глаза, и его губы оказались очень близко к ее губам.

Герцог пристально всматривался в нее, и наконец ее губы оказались в плену его губ.

В первую минуту он ощутил, какие у нее мягкие губы, невинные и неуверенные. А когда его поцелуй стал более настойчивым и он теснее прижал ее к себе, поцелуй показался ему совсем не похожим на прежние поцелуи.

Чувствуя дрожь Милицы, он знал, что она сейчас переживает то же самое чудо.

Герцог наконец-то нашел женщину своей мечты, столь иллюзорную и ускользающую от него, а теперь даже предвосхитившую все его ожидания.

Милица сопереживала с ним и не противилась ему.

Она была так молода, невинна и неопытна, что герцог готов был долго добиваться ее любви. Готов был ждать и сдерживать себя, как он делал это в последние дни на яхте.

Он предполагал, Что сначала придется добиться ее доверия, а затем убедить поверить в его чувства. Но он и не подозревал, что каждый день, час и даже минута, проведенные с нею, усиливали его любовь, и ой желал ее так, как ни одну женщину за всю свою жизнь.

За продолжительным поцелуем герцог вдруг почувствовал, что под гордостью Милицы скрывается еще и искорка пылкой страсти. Он не сомневался, что она перерастет в такое же всепоглощающее чувство, которым был охвачен и он сам.

Он хотел быть с ней мягким и нежным, чтобы не задеть одухотворенную красоту ее робких чувств, поэтому, слегка отстранившись от нее, нерешительным голосом произнес:

— Скажи, что ты ко мне чувствуешь?

Щеки княжны загорелись слабым румянцем, губы покраснели от его поцелуя, а в глазах сиял свет.

— Я ненавидела… тебя, — сказала она наконец, — но теперь я… знаю, что с самого… начала, наверное, так выражалась моя любовь.

— С самого начала? — удивился герцог.

— Когда я впервые… увидела тебя в каюте, я… испугалась тебя.

Она подумала, что герцог не понял ее, и поспешила объяснить:

— Не только потому, что я боялась, что ты не согласишься выполнить наше требование, но еще потому, что ты был таким… великолепным, таким внушительным, таким властным!

Я всегда думала, что мужчина должен быть… именно таким.

Однако у тебя было все, а мы по сравнению с тобой выглядели нищими, вот я и уверяла себя, что , ненавижу тебя.

Герцог крепче обнял ее и сказал:

— Продолжай. Что случилось потом?

— Все наши были абсолютно уверены, что ты не захочешь нам помочь, и я так боялась, что ты откажешься, поэтому ненавидела тебя за это. Когда же ты взял нас на яхту, мне была в тягость эта пропасть между твоим богатством и нашей бедностью.

— Я могу понять это, — сказал герцог, — Я видел, какая ненависть сквозила в твоих глазах.

— Я ненавидела тебя за то, что ты вызывал во мне эти чувства, — сказала Милица, — поэтому не хотела ни видеться, ни разговаривать с тобой, вообще подпускать тебя близко.

— Что же ты еще чувствовала? — спросил он.

— Меня охватывали странные чувства, сердцем… будто я тянулась к тебе, от тебя что-то исходило, к чему меня влекло.

— Я ощущал эти флюиды! — воскликнул герцог. — Я чувствовал их с того момента, как ты пришла на яхту, а еще когда мы ехали вместе в задрипанном экипаже к пустому дому.

— А когда мы… были на… яхте, — продолжала Милица, — я будто наполовину была к вам благосклонна, но все-таки я продолжала… бороться с собой, потому что я… ревновала.

Последнее слово она произнесла шепотом и уткнулась лицом ему в грудь.

Он поцеловал ее волосы и сказал:

— Я не представлял, что у тебя были такие чувства. Мне было ясно одно: как только я встретил тебя, у меня пропал интерес к другим женщинам.

Она дрожала, прижавшись к нему, а потом подняла лицо и, словно желая удостовериться в его словах, спросила:

— Ты… правда так чувствовал?

— Чистая правда, — сказал он, — но я, как и ты, боролся с этими странными и непонятными мне чувствами. Однако все оказалось тщетно: для меня теперь существовала в мире только одна женщина — ты!

Милица чуть было не вскрикнула от восторга, но поцелуй герцога вновь запечатлелся на ее губах. Его страстные, требовательные поцелуи будто жаждали ответной пылкости от ее губ.

Он безвозвратно и навсегда отдал ей свое сердце и знал, что она также всецело принадлежала ему. Задыхаясь, герцог сказал ей:

— Ложись в постель, мое сокровище. Я хочу, чтобы ты стала мне еще ближе…

Он вновь поцеловал ее и быстро вышел в другую дверь будуара, которая вела в его спальню. Снимая белый галстук, вечерний фрак и до хруста накрахмаленную рубашку, он думал, что взволнован, счастлив и возбужден сейчас, словно впервые влюбленный юноша.

Он вернулся довольно скоро в голубом шелковом халате, на нагрудном кармане которого красовалась его монограмма, увенчанная короной. На герцога любо было смотреть.

Он открыл дверь в спальню Милицы, которая была напоена ароматами цветов, у большой белой кровати с подальковом горел светильник, словом, в ней витал романтический дух.

Герцог удивился, что Милица была все еще одета и стояла посередине комнаты.

Он почувствовал что-то неладное.

—  — Что такое? Что произошло? — спросил он.

— Я не могу… расстегнуть… платье, — тихо и беспомощно призналась она. — Ты… подумаешь, что я очень… глупая.

Герцог улыбнулся, подходя к ней.

— Моя дорогая, прости меня. Я совсем забыл, что у тебя еще не было таких платьев.

Она виновато глядела на него, боясь, что он сердится. Но сиявшие нежностью глаза герцога заставили ее броситься к нему и расплакаться.

Он крепко прижал ее к себе.

— Моя драгоценная! Моя любимая! Не надо плакать. Ты была такой поразительно храброй. Я не могу видеть тебя несчастной.

— Я вовсе не… несчастлива, — сквозь слезы промолвила она. — Я счастлива… так безумно… счастлива… что не могу поверить этому.

— Это — правда, мое прекрасное сокровище.

— Я была так… напугана, когда папа… умер, — бессвязно бормотала она, — я была совершенно одна… я не хочу зарабатывать… на жизнь… я не хочу быть гордой, но… хочу быть… в безопасности с… тобой.