Я отрываюсь от разговора с Бампером и Стасом и поворачиваю голову в сторону присевшего у бара Андрея.

– Да так, напрягает слегка. Здоров, Шибуев, – жму протянутую руку и киваю бармену. – Костян, капни человеку чего покрепче. Ну и? – сразу перехожу от приветствия к делу. – Что сказал наш папа-профессор?

– Конкретный какой! – отсмеивается парень. – Внятного – ничего. Обещал подумать. Кстати, Рыжий, – протягивает бокал и скалится Бамперу за мое плечо, – видел у входа твою новую «бэху», шикарная тачка, друган! Обкатать бы!

– Андрюха… – предупреждаю я друга, взглядом затыкая Рыжему рот. – Не мути. Я тебя спросил.

– Да устрою я тебе встречу с ним, не начинай, Люк! – выдыхает устало парень. – Ну у тебя и хватка, блин! Знаешь ведь, какой мой папаша упертый хрен. Медицина для него все, не станет он с бизнесом связываться. Сеть аптек под его именем – это до черта ответственности перед городом и перед болезными, не говоря о времени. А у него их и так со всей страны под завязку.

– Ну, для начала, речь о паре аптечных киосков при его медицинском центре и академии идет. Шибуев, хватит отцовское бабло просирать, я тебе дело предлагаю. Не хочешь напрячься, обойдусь без тебя. В конце концов, у профессора Шибуева личный секретарь имеется. Но не скули после, что не звал в долю. Стас? – встаю и оглядываюсь на друга, с интересом поглядывающего куда-то в зал. – Гони ключи от машины, обойдешься сегодня без девочек, я домой.

– Один? – удивляется тот. – Ты чего, Илья, серьезно, что ли? Время же детское совсем.

– Более чем, – отвечаю. – Давай, Фролов, в другой раз покатаешься! Сегодня нет настроения здесь торчать.

Парень заметно огорчается.

– Черт, Люк! Погуляй часок, а? – просит обиженно. – Да хоть с Марго в кабинете! Подумаешь, пару раз Костяну дала, с нее не убудет. Смотри, как слюни на тебя пускает. Не обламывай кайф ни ей, ни мне. Ну что мне, на морозе спускать, если присмотрю кого?

– Зачем на морозе, Стас? Вон Рыжему обкатаешь «бэху». Там места побольше, чем в моей тачке будет. Заодно и порисуешься, как ты любишь. Хотя, твой хрен и мороз не возьмет, судя по вечно красной роже.

– Ну, не тебе же одному быть всегда готовым, – ржет Стас, и я отвечаю ему понимающей усмешкой.

Я сгребаю со стойки бара ключи и тянусь за курткой. Говорю партнеру:

– Рыжий, наберешь с утра Киру, закажешь корзину с цветами и поздравишь новогодним конвертом, она заслужила. В клуб заеду вечером, увидимся.

– О’кей, командор! – салютует парень. – Сделаю. Хоть и не в моих правилах прогибаться, но так и быть, уважу твою старую гюрзу.

Он трет пальцами веснушчатый нос и поворачивается к Стасу в ответ на толчок в плечо.

– Смотри, Бампер, что-то народ на площадке не на шутку оживился. А в центре твоя бывшая, – замечает Фролов. – Похоже, счеты бабские с кем-то собралась сводить под пьяные танцы с мордобоем. С чего бы вдруг, а?

– Лизка? – удивляется парень. – Не знаю… Че-ерт! – вдруг вскидывает брови и поднимается. – Илюха! – хватает меня за руку, когда я почти ухожу. – Посмотри! Это не та ли с ней девчонка, которую я с тобой видел?

Сегодня был длинный день, и я порядком устал. Мне нет дела до подобных игр и догадок. Мне есть дело до одиночества и тишины, а потому я снимаю с локтя ладонь друга, одергиваю куртку и говорю раздраженно:

– Мало ли с кем ты меня видел, Рыжий. Мне все равно.

Я поворачиваюсь и делаю два шага от барной стойки в сторону выхода, намереваясь покинуть клуб, когда удивленный возглас Шибуева за спиной: «Сероглазая?», и одновременное с ним ехидное от Бампера: «Да? Мне так не показалось», заставляют меня остановиться.

Воробышек здесь? В клубе? Зачем? Я оборачиваюсь и, раздвинув парней, оглядываю зал. Скольжу глазами по многочисленной толпе студентов, отыскивая в ней одну светловолосую девчонку. Хотя, странный вопрос: «Зачем?», тут же одергиваю себя, заметив птичку в шумном окружении ее одногруппников. Праздник общий для всего факультета, и пусть это совершенно неожиданно для меня – встретить Воробышек в клубе, после того, как я наблюдал ее за работой в супермаркете пару часов назад, почему бы ей и не залететь на него?

Рыжий не ошибается. Похоже, кое-кому скучен обычный формат вечера, и он решает разбавить его пьяной танцевальной потасовкой, – на то это и главная тусовка факультета. Мне вполне понятно это желание, но непонятно, какого черта Воробышек оказывается в центре невнятного развлечения? За каким нечистым Нарьялова устраивает сцену и впутывает в нее девчонку, спровоцировав и прилюдно оскорбив? Я не видел начало ссоры, но знаком с правилами. К тому же для связки происходящего мне хватает смелых слов Зуева, вызывающей позы Лизы и решительного вида Воробышек. Судя по тому, как прямо она сидит на крае высокого барного стула и каким тихим гневом горят ее щеки у скул, с каким показным равнодушием смотрят в толпу глаза, Лизе удалось обидеть ее.

– Ты для него никто!

– Плевать!

Я подхожу к танцевальной площадке в тот момент, когда птичка изящным движением тонкой руки опрокидывает в себя бокал с крепким алкогольным напитком и уступает первый ход батла зачинщице ссоры. Вряд ли она понимает, во что ввязалась, думаю я, поразившись ее внешнему спокойствию и отстраненно блуждающему по танцполу взгляду, иначе послала бы Лизку куда подальше со всей этой глупой затеей. А лучше попросту проигнорировала бы вызов девушки, тем самым вынудив толпу возмущенно пошуметь и переключиться на кого-нибудь другого. Подобное случалось в истории клуба, и не раз, простили бы и Воробышек. С чего вдруг птичке вздумалось потакать капризам блондинки на глазах у всех, какой бы ни была причина размолвки?.. Видимо, дело в гордости и упрямстве, понимаю я, и в сотне веселых сокурсников, отлично проводящих время за подобным развлечением. Я громко чертыхаюсь и спешу добраться до Зуева, чтобы перекрыть парню доступ кислорода к атрофированному мозгу раз и навсегда. Спешу успеть раньше, чем придет черед птички ступить на танцпол и подвергнуться испытанию.

– Люк! Эй, Люк! Да подожди ты! – впивается в меня рука Андрюхи, и я неохотно останавливаюсь. Раздраженно стряхиваю с себя рывком его пальцы.

– Чего тебе, Шибуев?

– Это ведь из-за тебя они, да? – озаряется пониманием ситуации друг. – Из-за тебя сейчас сцепятся? Ну ты даешь, Илюха!

– Что ты несешь?

– Лажаешь, говорю, мудак белобрысый! Ладно бывшую друга за его спиной поимел, Лизка всегда была не против, лишь бы поимели красиво, но когда это ты успел отказаться от такой девочки, как сероглазая?

Я разворачиваюсь и расталкиваю с пути каких-то парней. Посылаю Шибуева с его глубокомысленными выводами на хрен.

– Люков, дай девчонке шанс, раз уж тебе все равно! – Андрей вновь достает мое плечо, и я выдергиваю его за ворот из толпы, ставлю перед собой и шиплю в лицо:

– Какой на хер шанс, Шибуев? О чем ты? Хочешь, чтобы птичка у всех на глазах сломалась на твою потеху? Это развлечение не для нее и точка. Не лезь! – отшвыриваю Андрюху от себя, поворачиваюсь к танцполу и вдруг чувствую, как у меня замедляются шаги и застывают мышцы…

У Воробышек красивая девичья осанка и мягкая поступь. Следовало бы догадаться, что у нее пластичное тело. Я так часто в университете ловил себя на том, что выискиваю гибкую фигурку девчонки в толпе взглядом, а выхватив, бездумно провожаю, не желая отпускать с глаз, что сейчас почти не удивляюсь застигшему меня врасплох виду птички. Виду тонких пальцев девчонки с розовыми ноготками, медленно скользящих по внутренней поверхности бедра, очерчивающей перед ней полукруг ноги. Она смело раскрывает себя, поднимает голову и вдруг, сорвавшись с места, оказывается в центре танцпола, уверенно и смело раскинув руки. Толпа удивленно замирает, Воробышек улыбается, а я… я, кажется, с первым ее движением перестаю видеть и слышать окружающий мир людей. Точнее, все пространство вокруг сужается для меня в узкое кольцо света, в центре которого есть только она… аккуратная как статуэтка, невысокая золотоволосая птичка.

Она словно вырвалась на волю из заточения и теперь летает над танцполом, выполняя серию танцевальных движений, двигается легко и непринужденно, притягивая к себе восторженные взгляды студентов, раздавая улыбки, и вдруг оказывается возле меня. Замирает, глубоко вдохнув в себя воздух приоткрытыми губами, запускает пальцы в рассыпавшиеся по вискам волосы и на одно долгое мгновение прикипает ко мне распахнутым блестящим взглядом.

Она решилась и сбросила с себя укрывавшую ее шелуху свитера, поддавшись на провокацию ведущего, и сейчас ее грудь – женственная и красивая, так и притягивает к себе внимание парней. Мне хочется вновь закрыть ее ото всех, спрятать Воробышек от чужих, ползающих по ее телу жадных глаз, но едва я осознаю это странное желание, как она уже ускользает от меня. Снова и снова пересекает в танце круг и вот уже новый бокал крепкого напитка, мелькнув у лица, исчезает из ее рук…

А я клянусь достать гада Зуева.

… Я знаю, какая тонкая у нее талия и гладкая нежная кожа, а теперь это видят все. Я все еще помню жар под своей рукой и мягкий изгиб спины, запах волос, пахнущих утренним летним садом. Но я еще не держал девчонку так, как мне бы того хотелось – картины, одна другой откровеннее так и рисуются в голове, – и я чувствую, как мои руки подрагивают, стремясь дотянуться до той, которая сейчас для меня так желанна …

– Зашибись! Ничего себе потеха, Люк! Шутишь? Вот это сероглазая дает!.. Женька! – кричит голос Андрея где-то сбоку от меня. – Да плюнь ты на него, девочка! Ну его к чертям, твердолобого! Посмотри, чем я хуже? Эй!

Воробышек стоит напротив, чуть склонив голову, и смотрит на меня с грустной улыбкой в серых, задернутых хмельной поволокой глазах. Поймав пальцами у лица взбившуюся длинную прядь волос, она отводит ее в сторону, скользит взглядом по моему подбородку, шее, плечам… и замирает, остановив взгляд на груди, где лежат чьи-то руки. Словно споткнувшись о них, медленно опускает ресницы и отворачивается, а я только сейчас замечаю крепкие белые пальцы, иглами впившиеся в кожу куртки, и девушку, пиявкой прильнувшую ко мне.

Лиза. Почти обнаженная в этом душном многолюдном зале, она едва держится на ногах, найдя во мне опору, и что-то кричит вслед Воробышку, когда птичка поворачивается, делает решительный шаг в сторону и под одобрительный крик толпы выдергивает на танцпол темноволосого Шибуева. Парень с готовностью шагает девчонке навстречу, обнимает за талию и легко позволяет увлечь себя в ее соблазнительный танец.

Это удивительно, но мы с Воробышком, не сговариваясь, вместе избавляемся от чужих рук. Я отнимаю от себя девушку за запястья, она же мягко, но решительно отклоняет мужскую руку. Вывернувшись из сжимающих объятий, легко ускользает от Андрюхи и вытягивает перед собой качающийся пальчик, налагая запрет на прикасание к ней. Бросает через плечо на замершего парня остерегающий взгляд и тут же, плавно двигаясь перед ним, смягчает его новым, по-женски откровенным и многообещающим.

Она не касается сама и не разрешает коснуться себя, но заставляет партнера неотрывно смотреть на нее. Танец ее тела, в опасной близости от парня – взмах рук, поворот головы и россыпь волос; открытые взгляды глаза в глаза, – все это испытание чувственностью и сокрушающей женственностью. Интимный разговор для двоих, для мужчины и его женщины, где есть место эмоциям и неприкрытым желаниям, и он полностью поглощает собой зрителей.

Словно почувствовав предел Шибуева (от самоуверенной ухмылки парня не остается и следа, я так и вижу под вспотевшей рубашкой напрягшиеся мышцы спины), птичка отбрасывает волосы с приподнятой на вздохе груди, отступает назад и милостиво отпускает его от себя движением руки. Будто знатная дама младшего пажа. Она покачивается и смеется, легко уходит от Андрея и идет на носочках вдоль круга, дерзко покачивая округлыми бедрами в такт музыке, выбрасывая перед собой длинные точеные ножки, как редкая исключительная модель. В какой-то момент оборачивается, зацепившись за меня мутным взглядом, и пятясь, приставив пальцы ко рту, медленно сдувает с губ воздушный поцелуй.

Она пьяна, понимаю я, очень, но не могу сдвинуться с места, пригвожденный этой ее неожиданной полуигрой-полупризнанием к полу. Где-то у ног оседает хнычущая Лиза, кажется, ей плохо, и Рыжий, безбожно матерясь, уволакивает девушку прочь.

– Конечно, Бампер. Поговорим, когда скажешь, – сухо бросаю на него свирепый взгляд и вновь возвращаюсь глазами туда, где в центре круга замирает воробышек.

Она что-то коротко кричит диджею, что-то про волшебные там-тамы и его серьезную рожицу, вскидывает вверх руки, лицо, медленно проводит пальцами ото лба по распущенным к талии волосам… и вот уже новая барабанная череда звуков заставляет девчонку двигаться на волне прикованного к ней внимания.

Исчезла соперница, уже никому неважно, когда закончится энный по счету батл и кто выйдет из него победителем, кто возможная причина ссоры, лишь оживший живот птички, приподнимающаяся в ритмичном движении грудь, плавные кисти и выписывающие откровенный язык запретной любви бедра – вот что единственно значимо и интересно сейчас. Я не знаю, как девчонке это удается, но кажется, все части ее пластичного тела живут отдельной жизнью, повинуясь стихии сменяющегося (то ускоряющегося, а то замедляющегося) африканского ритма.