– А вот еще! Посмотрите! Ух ты, какой дракоша! И что с ним теперь делать? – интересуется ее спутник, поворачиваясь к недавнему музыканту.

– Рома, надеюсь, твой китайский товарищ настроен положительно, и не предскажет крах моего банка? А то я приду к тебе за займом! – совсем как ребенок сипит взрослый, уже грузный мужчина, похохатывая в кулак.

Ирина тоже снимает своего дракона вслед за Яковом, и подносит к Донгу. Скрутив бумажную голову, раскрывает, разламывает крохотное печеньице и извлекает на свет тонкую бумажную ленточку с иероглифами.

– Ну и? Что там? – протягивает клочок под нос китайцу, смешливо кривя губы, и тот невозмутимо отвечает, почти без акцента, почтительно приняв послание из девичьих рук.

– Съешь «лунный пирожок», красавица, скажу. Только так, а то не сбудется. Вкусно? – щурит хитрый глаз и улыбается, когда девушка послушно проглатывает печенье.

– Не очень. Вечно ты со своей сдобой, Донг. Так и хочешь превратить меня в толстуху. Ну, давай уже, предсказывай! – фыркает Ирина, пританцовывая на месте под нетерпеливые взгляды гостей. – Не томи.

– Как скажешь… – согласно кивает китаец. Пропускает ленту-предсказание сквозь пальцы, неожиданным фокусом обращая бумагу в пыль. – Самое смешное желание – это нравиться всем, – произносит вежливо, отыскав глаза девушки. – Мало знать себе цену, надо еще пользоваться спросом. Не прогадай в покупателе, красавица.

Ирина краснеет, а Яков смеется. Громко и не совсем уместно, обняв девушку за шею, пока Донг не останавливает его недовольным:

– Прямые слова неприятно слышать, но они способствуют правильным поступкам. Хорошее лекарство горько на вкус, зато помогает больным. Ешь! – заставляет парня съесть его печенье и говорит уже куда спокойнее:

– Чтобы укротить дракона, победи сначала самого себя, а потом врагов. Как может владеть мечом не владеющий собой? Прежде чем куда-то идти, спроси у неба, где ты находишься. Спроси, и, возможно, получишь ответ.

Предсказания странно звучат – с горькой толикой нравоучения и неприятного послевкусия. Я не знакома с мудростью поднебесной страны, но своего дракона подаю китайцу почти с опаской. Сегодня я в линзах и мне ни к чему щуриться, но все равно Люков оказывается быстрее, и то предсказание, что заключено в яркой бумажной фигурке, для меня с тяжелой еловой ветви снимает он.

Донг долго смотрит в мои глаза. Заметив руку Ильи, опустившуюся на плечо под его осуждающим черным взглядом, что-то жестко говорит на китайском, хмуро сведя брови.

– Обойдешься, – невозмутимо и куда резче вежливых условностей отвечает парень, и я тут же чувствую, как он крепче прижимает меня к себе.

Китаец вновь что-то недовольно повторяет, поджав тонкие губы. Коротко качает головой. Я поднимаю глаза на Люкова и по привычке тянусь указательным пальцем к переносице – поправить очки.

– Илья, что он сказал? – спрашиваю с тревогой. – Твой друг что, нам не рад?

– Ну почему же, – ровно бросает парень, меряясь с Донгом взглядами. Успокаивающе скользит ладонью вдоль моей руки, снова вызывая простой лаской безотчетный трепет в душе. – Мне – возможно. А вот тебе очень даже рад, птичка.

Я с сомнением отворачиваюсь и гляжу на свою ленточку-предсказание, белоснежным фитильком мелькающую в ловких пальцах мужчины, и на лицо – плоское, узкоглазое, сосредоточенное на моем спутнике.

– Что-то не похоже, – неуверенно бормочу, а Илья уже едко замечает китайцу:

– Смотрю, ты не на шутку прибарахлился? Занятно. Раньше тебе хватало двух штанов, халата и мокасин. И рисины под циновкой в драной лачуге. По какому поводу так вырядился, мастер Янг?

Мужчина молчит, и Люков сердито цедит:

– Давай же, Донг! Какого черта делаешь вид, что не понимаешь меня? На хозяина, небось, брешешь по-русски?

– Ты! – неожиданно сплевывает сквозь зубы китаец, подавшись вперед. – Неблагодарный зубастый щенок! Отродье безголового пса! Ошметок хвоста гремучей змеи!

– Точно, – принимает выпад парень. – Здесь я с тобой согласен. Зубастый, и с псом это ты верно подметил.

– Блевок дохлой саламандры!

– Угу.

– С памятью короче, чем хвост осла и нос обезьяны! С сердцем меньше желудя!

– Ну, пусть так. Хотя я еще не забыл свои ругательства. И твои тяжелые оплеухи в наказание за них. Гляжу, ты запомнил все.

– Все. – Я сама не замечаю, когда тон разговора мужчин меняется, из сердитого превращаясь в тихий диалог. – Ты никогда не был послушным мальчишкой и иногда заслуживал наказания.

– Не был.

– Глупый, но всегда самый дерзкий. Смело раздувающий тлеющие угли и лезущий на рожон.

– Я быстро научился запоминать уроки. Благо, в учителях недостатка не было.

– Вижу. Твоя?

– Моя.

– Уверен, что заслужил?

– Нет. Но рук убирать не стану, Донг, нравится тебе это или нет.

Я едва ли понимаю, о чем речь (обо мне или показалось?), а китаец уже смеется. Щурит глазки-щелочки, всплескивает себя довольно ладошками по пухлым бокам.

– Гляди ты! Неужто со мной говорит мужчина, а не желторотый обидчивый птенец?

– Да, как видишь, оперился.

– Простил ли?

Пауза молчания почти звенящая. Вязкая и волнующая, вибрирующая на волнах сдерживаемых чувств в особом вакууме тишины, вобравшем нас троих. Когда проходит минута и мне уже кажется, что вопрос китайца так и останется без ответа, с губ Люкова все же срывается:

– Не уверен.

– Пусть так, – соглашается с его выбором Донг. Подняв подбородок, протягивает к парню небольшую натруженную ладошку в желании получить его апельсинового дракона.

– Достань! – шагнув навстречу, почему-то обращается ко мне, и я послушно извлекаю из фигурки аккуратное печеньице. Разломив, достаю ленточку и передаю китайцу. – Ешь! – следует немедленное указание. – А свое ему отдай.

– Но ведь… так, наверно, нельзя?

Я хорошо запомнила действия китайца в отношении чужих предсказаний и пытаюсь возразить, не понимая тайного умысла такого обмена, но мужчина настаивает.

– Илья? – оборачиваюсь к Люкову за помощью, однако натыкаюсь на взгляд, озадаченный не меньше моего, удивленный и растерянный одновременно.

– Трусишь, красавица? А на вид такая смелая, – улыбается Донг. – Что ж, это всего лишь игра, – разводит руки в стороны, – поступай, как хочешь.

И я решаюсь – игра так игра. Вручаю Люкову свое печенье, а его – уверенно сую за щеку. Проглотив лакомство, не успеваю даже ахнуть, как обе бумажки облачком пыли распадаются в пальцах китайца.

– Циркачей сегодня здесь, как баб с пирожками на рынке в базарный день, – ворчит не зло парень. – Кончай с этими трехгрошовыми фокусами, Донг. Не впечатляет.

– Помнится, когда-то своими фокусами мне удавалось вырвать улыбку у одного молчаливого мальчишки, – грустно фыркает мужчина. – Тогда они не казались ему такими уж дешевыми.

– Тогда я обходился малым. Появляющийся за ухом юань и твои исчезающие пальцы казались мне верхом таинства.

– Я помню.

– Вот и у меня память не такая уж короткая. Так что с предсказанием, Донг, озвучишь? Или звезды вдруг замолчали?

– Звездам всегда есть, что сказать, даже такому неблагодарному щенку, как ты. Услышал бы.

– И что они сегодня говорят?

– Что руку в его пасть совать опасно. Но это говорит тебе твой старый друг Донг, а звезды… – Китаец задумывается. – Звезды хотят, чтобы вчерашний щенок понял: та, что приходит с рассветом и говорит с солнцем, остается до заката, но исчезает вспышкой с грозой набежавших туч. Украшение человека – мудрость, украшение мудрости – спокойствие, украшение спокойствия – сила и отвага. Ну, а украшение отваги – мягкость. Помни: тот, кто мягко ступает, далеко продвинется на своем пути.

– Ну, а ты, рассветная, знай, – обращается китаец ко мне, подавшись вперед, – каждому причитается столько счастья, сколько он сам в силах подарить. Тот, кто не ждет благодарности, никогда не будет разочарован. Одаришь – получишь в стократ больше, и тени за спиной исчезнут навсегда.

Тени. Проклятые тени. Я сегодня почти забыла о них, а ведь наверняка где-то там Михаил уже сообщил Игорю, что встретил меня. И где встретил, тоже сообщил. И о мнимом замужестве упомянул…

Донг замолкает, а я не знаю, что сказать, глядя в черные зрачки. Перед глазами вдруг встает ненавистное лицо моего мучителя – всего на мгновение, но так ясно: бритая налысо голова с татуировкой над виском, стальной взгляд из-под тяжелых бровей, обещающий отыскать, где бы я ни была, поигрывающая на узких губах уверенная ухмылка… Парень словно воочию появляется в гостиной, и я, прикрыв ладонью лицо, отшатываюсь назад. От него, от Люкова, от Донга, не сумев сдержать испуганного вскрика.

– Что с тобой, Воробышек? – знакомые руки тут же находят меня и возвращают к Илье. Поворачивают к парню лицом. Господи, если бы я только могла прижаться щекой к его горячей груди – крепкой, надежной, – я бы, наверное, забыла обо всем. А так… снова думаю черт знает о чем. – Испугалась предсказания? Так это все ерунда.

Я поднимаю глаза и встречаю темный взгляд. Колючий для всех, но такой успокаивающий для меня.

– Нет, Илья, извини, – пробую улыбнуться. – Просто… устала, наверно, да и вспомнилось некстати кое-что. Спасибо вам, Донг, – поворачиваюсь к задумчиво взирающему на меня мужчине в искренней благодарности, радуясь, что так быстро взяла себя в руки. – Замечательное предсказание. Это было незабываемо!

Не знаю, поверил ли Люков внезапной перемене моего настроения, но он не спешит отвести внимание. Всматривается напряженно в лицо, даже когда позади раздается голос его отца, нахваливающий вклад Донга во всеобщее веселье, радушно приглашающий гостей пройти к свежеубранному столу, чтобы продолжить праздник.

– Не пугай меня, Воробышек, – очень серьезно говорит, заставив сердце трусливо съежиться, а уста онеметь от таких неожиданных слов. – Хочешь чего-нибудь выпить? Ты побледнела, и мне это не нравится.

Люков не склонен к проявлению эмоций, я это хорошо знаю, так неужели мне не чудится живое участие в его словах?

Выпить?.. Наверное, парень прав. Раз уж мой внешний вид настолько жалок, что впечатлил такого непробиваемого человека, как Илья, похоже, бокал вина сейчас это именно то, что мне нужно. Пусть так восполнить покинувшее меня тепло, раз уж тепло груди парня принадлежит другой.

Или другим.

Не мне.

– Да, пожалуй, – соглашаюсь с предложением, чувствуя, как недавний холодок, вызванный неприятным воспоминанием, продолжает холодить щеки. – Можно вина, если ты не против. Сегодня был сумасшедший день, я просто переоценила силы. Теперь все хорошо.

– Вчера, – поправляет меня Илья. – Все сумасшедшее случилось вчера, Воробышек, а сегодня наступило не так давно. И почему я должен быть против? – вскидывает удивленно бровь. – Пойдем. В доме Большого Босса спиртное льется рекой, не думаю, что меня может смутить вид одной выпившей девчонки, если она того хочет. Вот впечатлить, это да. Особенно, если она вдруг вздумает выполнить перед всеми потрясающий шпагат.

Он провожает меня к столу, приобняв за спину. Обернувшись к Донгу, бросает китайцу на прощание несколько тихих, непонятных слов. Он намекает на шумную вечеринку в клубе, понимаю я, лавируя мимо гостей, и на мое участие в давешнем тэкила-батле. И, чтобы как-то прогнать расцветающее на скулах смущение, спрашиваю, скрывая за улыбкой неловкость:

– Я была так ужасна, да? Если честно, даже не помню, чем все закончилось, и как добралась домой. Похоже, на руках согруппника. Теперь вот неудобно перед Колькой, да и перед Таней тоже. Не думай, Илья, что я часто вытворяю подобное. Все так глупо случилось.

– А разве нет? – недоверчиво хмыкает Люков в висок, отодвигая для меня стул.

– Представь себе, нет. Только по пятницам и воскресеньям, ну и по понедельникам иногда, если настроение позволит. Еще на чей-нибудь день рождения в качестве подарка. А так – никогда.

Да, я шучу, поглядывая на блуждающую улыбку на губах парня. А что мне остается? Принятый вызов Нарьяловой в сегодняшнем искусственном свете китайских фонариков и мигающих чудо-гирлянд кажется мне верхом девчоночьей глупости, и я считаю возможным признать это.

– Ну что ты. И думать не думал, птичка. – Люков садится рядом и наполняет белым сухим вином бокал, опередив услужливого официанта, склонившегося между Яковом и Ириной, занявших места напротив. – Но с таким подарком на день рождения тебя пригласил бы.

Разговор с Ильей едва ли воспринимается как игра на публику, мне вновь хорошо и просто рядом с парнем, спокойно, без отступивших под его светом теней, и почти все равно, зачем он это делает.

Теперь шутит Люков, и я улыбаюсь в ответ.

– Договорились, – принимаю поданный мне бокал, но пригубить вино не успеваю, потому что в этот момент хозяин вечера просит у всех тишины, желая сообщить что-то важное.

* * *

Плодородный надел размером с баскетбольное поле. Чертов кусок земли. Предел мечтаний не старого еще одинокого китайца, никогда не имевшего больше, чем можно унести в заплечной сумке. Кусок сбывшейся мечты, ставший ценой дружбы протяженностью в девять долгих лет, и истаявшего доверия.