– Илья, а ведь я даже не знаю, сколько тебе лет.

– Двадцать три. – В доме Люкова нет моих личных вещей, и он облачает меня в свою рубашку; усадив к себе на колени, сосредоточенно застегивает на мне пуговицы и закатывает рукава, делая это с видимым усердием и удовольствием. – Я совсем старик для тебя.

Да уж. Наши даты рождения разделяет три года и пять мартовских дней, но мне не хочется сейчас упоминать об этом.

– Так значит, твой отец ничего не напутал, и ты действительно сегодня именинник? – возвращаюсь я к нашему разговору.

– Значит, действительно, – Люков дарит мне мимолетный поцелуй в кончик носа. Смотрит серьезно колко-колючими глазами. – Но это ерунда, птичка, не стоящая внимания. Странно, что Босс вспомнил.

– Как это – ерунда? – я изумляюсь, поправляя пальцем очки на переносице. – И почему странно? Илья, Роман Сергеевич – твой отец и любит тебя. Знаю, он справедливо заслужил твою обиду, только те чувства, что я видела в его глазах вчера, невозможно сыграть – они были искренни! И потом, как подумаю, что, если бы не он, я бы так и не нашла тебя в городе, не увидела. Так и не сказала бы, что ты… что я…

Я смотрю на него, закусив губы. Казалось бы, чего таиться? Проще простого взять и сказать любимому человеку, что ждешь от него ребенка. Тогда почему так крепко прилип язык к небу?

– Бог с ним, с Боссом. Свой главный подарок – тебя – я получил. Воробышек? – пальцы Ильи пробираются под рубашку и ложатся на живот. Темные глаза останавливаются на моих в ожидании ответа.

– Что я люблю тебя, – выдыхаю я.

– Это правда, я чувствую, – Люков целует меня, довольно прикрыв веки, – но не вся. Да, птичка? – вновь внимательно смотрит, заставляя отчаянно краснеть под его взглядом.

– Эм, да-а…

– Так что ты собиралась сказать мне, окажись я в городе?

– Что я скучала по тебе. Очень!

Теплые пальцы наглаживают живот, лишая меня слов. Губы скользят по шее, осторожно прикусывая кожу.

– Да-а… Какая у меня честная девочка, – урчит он сытым котом, – и никаких секретов от будущего мужа. Ни единого секрета. Ни единого сговора кое с кем не очень приятным.

– Илья! Перестань! – возмущаюсь я. – Если ты догадался, так почему молчал?

– Не мог поверить, – серьезно отвечает он, – что ты решилась, сама… До сих пор не верю.

А я не верю, что он мог подумать обо мне иное.

– Я бы никогда не смогла поступить по-другому. Я не думала и минуты! Как только узнала новость, сразу решила, что он будет в моей жизни. Что он будет в нашей жизни!

Руки Люкова застывают на моей коже, а на лицо медленно наползает хмурая тень.

– Кто «он»? – произносит он как-то придушенно-хрипло, замедляясь в дыхании и напрягаясь в теле, заставляя меня в волнении заерзать на его коленях, отползая назад.

– Ребенок… Илья, я не успела приготовить торт, но у меня все же есть для тебя подарок. Только вот подарить его тебе я смогу не раньше, чем через шесть месяцев с маленьким хвостиком… Нужно время, понимаешь?

Я смотрю в его немигающие глаза и вижу, как в них снова зажигается жизнь, расцвечивая искрами потускневший было взгляд.

– Воробышек! – задыхается он, притягивая меня за плечи. – Что?! Повтори!

И я с облегчением признаюсь:

– У нас будет ребенок, Илья. Я беременна больше двух месяцев, с той самой первой нашей с тобой ночи. Прости, что так долго молчала. Не знала, как сказать, сомневалась. Не знала, хотел ли ты, чтобы так случилось.

Он продолжает молча смотреть на меня, и я запоздало интересуюсь, сообразив, наконец, что, похоже, поспешила с выводами:

– А ты что подумал?

– Что ты сама хотела меня найти, даже пойдя на сговор с Боссом.

Я смеюсь и обнимаю его за шею:

– Конечно сама, дурачок! Хотела! – целую Люкова в заалевшие от волнения щеки. – Очень хотела найти тебя, всю свою юность хотела, и вот нашла! Красивого, сильного и моего! Самого лучшего!

В этот раз он дарит удовольствие только мне, запретив касаться его. Мое сердце бешено стучит, а душа млеет в упоительной радости признания:

– Хотел ли я? Да, я надеялся, птичка, ты должна была понять. Я ни с кем до тебя не был таким беспечным. Сначала сошел с ума, а потом не хотел… Не хотел, как с другими. Это чудо любить тебя просто так. Чудо надеяться, знать, что ты моя и для меня. Что ты единственная.

День пролетает незаметно. Я все-таки готовлю для Люкова полюбившийся ему черничный пирог – почти из ничего, и даже получаю от Ильи щедрую порцию похвалы и восхищения моим кулинарным талантом.

– Женя, ты уверена, что не замерзнешь? – спрашивает он меня наверное в десятый раз, когда я отказываюсь надеть на себя предложенный Ильей свитер, собираясь вместе с ним покинуть квартиру. – Мне кажется, твой свитер недостаточно длинный и теплый. На улице холодно, и ты можешь простыть!

На мне джинсы, шерстяная водолазка с высоким узким воротом и легкая весенняя курточка-пуховик до бедра, – вполне себе пригодная одежда для мартовского вечера, который планируется провести в машине.

– Илья, если я надену твой свитер, именно тот, который ты сейчас держишь в руке, он будет болтаться на мне почти до колен. Меня же люди засмеют, а вместе со мной и тебя!

– Мне все равно. Пусть только попробуют! – отвечает он на полном серьезе, ожидая меня у порога. Несмотря на ссадину на брови и подбородке, одетый и выглядящий сейчас, как герой рекламного ролика для любящих стремительность и опасность мужчин: синие джинсы, черная кожаная куртка, черный джемпер с открытым V-образным воротом и колючий взгляд карих глаз на смуглом красивом лице. Зажигающийся теплом всякий раз, когда останавливается на мне.

– Все будет хорошо, я не замерзну, – я щелкаю у подбородка молнией куртки и, привстав на цыпочки, касаюсь губами любимых губ. – Пожалуйста, не переживай!

– Значит, тебе нужна новая куртка, птичка. И новая теплая одежда, – не унимается мой мужчина. – И вообще… Черт! Тебе же нужно молоко!

Я смеюсь. Он просто невозможен в своей заботе.

– Люков, не сходи с ума, – прошу, любуясь им. – Мне просто нужно попасть домой и забрать свои вещи. И пожалуйста, не вздумай меня носить на руках! – предупреждаю, как только мы переступаем порог квартиры, оказываемся на лестничной клетке и его руки, взметнувшись от плеч, готовятся принять странное положение. – Я вполне себе здоровая девушка! Я с тобой даже о токсикозе забыла, не то что… Илья, в чем дело?

– Токсикоз?!.. – он смотрит на меня так, словно контроль над привычным ему миром впервые ужом ускользает из рук, расползаясь под пальцами лакмусовой бумагой, – растерянно и с беспокойством. – Женя! Тебе немедленно надо на свежий воздух!

– Илья, не глупи, – уже просто хохочу я. – Мы с тобой и так направляемся на улицу!

– Кхм, точно, – хмурится Люков. – Как думаешь, может тебе будет лучше в Черехино? Там лес рядом и пруд с садом… Черт! – ругается сквозь зубы. – Снова этот чертов Босс!

Он тревожится обо мне, не на шутку переживает, и это его внимание невозможно трогает душу. Что бы он ни придумал для меня сейчас, правда всегда будет одна…

Я беру его за руки и прижимаю к себе:

– Люков, мне хорошо только там, где ты. Только рядом с тобой и нигде больше. Запомни это сегодня и навсегда.

* * *

У Ильи дела. Я понимаю это из его короткого телефонного разговора: десяти секунд молчания и отрывисто-сухого «Да, Рыжий, я в городе. Скажи, пусть ждут, скоро буду».

Мы стоим на набережной у бетонного парапета и смотрим на темную, подернутую стальной рябью воду реки, распростершейся под нами. Руки Ильи все еще обвиты вокруг меня, подбородок уткнут в макушку, а широкая грудь прижата к моей спине.

– Тебе надо уехать?

– Нет, позже, – отвечает он. – Не замерзла? – С реки дует холодный ветерок, зябко кусая за ноги, играя с прядями распущенных волос… Люков разворачивает меня к себе за плечи и мягко увлекает к машине. – Пойдем, Воробышек, погода портится, а ты в легкой куртке…

– Да, мы берем. Да, и это тоже, – отвечает он час спустя девушке-продавцу в магазине женской одежды градовского торгового центра, когда я вежливо отклоняю ее предложение примерить, вслед за выбранной для меня Люковым верхней одеждой и обувью, четвертое по счету платье.

– Илья, это не смешно, и это слишком.

– Нет, – серьезно отвечает он, скупым кивком показывая девушке отнести покупки к прилавку.

– Но я последнее даже не примерила! – Все женщины в магазине давно таращатся на Люкова, вслед за ним на меня, и мне становится немного не по себе от такого неприкрытого внимания.

– Ничего, дома примеришь.

– А что если не подойдет? – я застегиваю на себе куртку, заглядывая в невозмутимое лицо.

– Вернем.

– Илья, ну зачем?.. – хмурю я брови. – Ты сказал белье, и я согласилась исполнить твое желание в твой день рождения. Но ты совсем не должен покупать мне все это!..

Я выхожу из примерочной, и он тут же ловит меня за плечи. Прижимает к своему боку, уверенным движением давая понять приунывшим в модном салоне дамам, кому именно принадлежит его расположение.

– Люков! – последний раз пробую протестовать я, но бумажник уже раскладывается в его руке, а губы шепчут в мгновенно вспыхнувшее от прикосновения языка и губ ухо:

– Поздно, птичка. Раньше надо было думать, ты уже сказала «да».

* * *

Клуб «Бампер и Ко» привычно встречает мигающим неоном, резонирующими звуками музыки, гуляющими между пустыми коробками высоток, и забитой автомобилями и мотоциклами парковкой.

– Женя, мне нужно встретиться с компаньоном, это недолго.

– Конечно, – кивает воробышек, пряча за улыбкой проступившую в глазах грусть. – Хочешь, чтобы я тебя подождала в машине?

Хочу ли я оставить свою девочку в месте, где количество озабоченных придурков на один квадратный метр зашкаливает допустимые моралью нормы?.. Где каждый второй, завидев скучающую симпатичную девчонку, расшибется в лепешку в стремлении почесать об ее передок свои зудящие яйца, не заботясь о настроении последней?.. Где я сам в пяти метрах отсюда столько раз пользовал тех, кто ничего не имел против…

Нет уж, моя дорогая…

Я стопорю «Ауди» на своем привычном месте и открываю воробышку дверь.

– И не мечтай соскучиться, птичка. Кажется, я обещал… Пошли!

Я помогаю ей выйти из машины и увлекаю за собой к клубу. Коротко киваю на входе знакомым вышибалам, отметив взглядом нового охранника, чиркнувшего при виде меня у лица зажигалкой. К черту! Персонал всегда был заботой Бампера.

– Добрый вечер! – переступив порог зала, бормочет птичка в ответ на очередное приветствие кого-то из завсегдатаев, и я, как дурак, прижимаю девчонку спиной к себе, мимолетным движением касаясь ее щеки костяшками пальцев. Показывая тем самым всем вокруг, кому она принадлежит. Чувствуя ревность уже от того, с каким интересом и узнаванием останавливаются на ней любопытные взгляды: как же, сексуальная до жара в паху светловолосая танцовщица, здесь все еще помнят ее сумасшедше-заводной батл.

Наш путь с воробышком лежит через бар, и я внезапно замечаю знакомое лицо, как ни в чем не бывало разговаривающее у барной стойки с барменом.

– Я разве не сказал тебе, что эта территория запретна для тебя? Какого черта ты здесь делаешь, Марго?

Девушка сидит на барном стуле и медленно потягивает коктейль. Заметив меня, отставляет бокал, встает и отводит глаза.

– Стоп, Люк! Не заводись, – одергивает меня подоспевший Бампер, когда я останавливаюсь возле нее, желая прояснить ситуацию. – Марго уже уходит! Так, Марго? – обращается к девушке, недвусмысленно кивая подбородком на входную дверь.

– Нет, не так, – неуверенно возражает она. – Я ждала тебя, Илья. Уезжала, а теперь вот вернулась ненадолго, чтобы сказать…

– Зачем?.. – отрезаю я. – Мы с тобой уже все сказали друг другу, больше к сказанному добавить нечего: мы делили время, но не чувства. Ты знала, на что шла. А сейчас уходи сама, если не хочешь, чтобы я дал волю рукам.

– Это была моя ошибка, Илья. Я здесь, чтобы извиниться!

Почему ее голос не трогает меня?

– Это была твоя месть человеку, не касающемуся тебя никакой стороной, и в ней ты преуспела дважды. Я больше никогда не хочу видеть тебя и вспоминать о твоем проступке. Прощай, Марго!

Я чувствую, как рука воробышка оплетает мою талию, а сама девчонка теснее льнет ко мне.

– Пойдем, Илья, – шепчет в шею, переплетая свои пальцы с моими. – Пожалуйста, пойдем!

Ее прикосновения нежны и желанны, кожа горяча… мое напрягшееся тело тут же отвечает на них разлившимся в мышцах теплом.

Словно почувствовав, кто здесь лишний, Марго срывается с места, схватив сумку, но уже через пару шагов останавливается, наткнувшись на невидимую преграду. Оборачивается, чтобы еще раз взглянуть на птичку:

– Так, значит, ты не соврала?

Мне все равно, что она имеет в виду под своим вопросом, все равно, о чем и когда был их прежний разговор, я не даю встрепенувшемуся воробышку ответить на него, – слишком мало эта темноволосая девушка-гот сегодня значит для нас – для меня и моей девочки. Слишком зол я на нее за Ящера и Яшку. Слишком много между нами осталось вот этого «слишком», как песка в глазах.