* * *

Семейная группа была завершена. Женщина, наконец, удалась ей. Она стояла с кротким выражением на лице, со слегка повернутой головой и держала на руках ребенка. Как только Сюзан ее закончила, она крикнула из риги:

— Джейн, Джейн! Идите сюда!

Кому-то она должна была показать свою работу.

Джейн прибежала с Марсией на руках и с Джоном, вероятно, почувствовав торжественность момента.

— Посмотрите! — сказала Сюзан радостно, когда они прибежали.

Они стояли рядом перед темными глиняными фигурами и молча смотрели.

— Как вам только удалось такого добиться?! — прошептала Джейн.

А Джон робко спросил:

— Кто это?

— Это люди, — ответила Сюзан. — Я их не знаю. Я только что их создала.

Сюзан с удивлением рассматривала собственное творение. Теперь, когда скульптурная композиция уже не зависела от нее, работа в какой-то степени пугала ее. Когда Марк придет домой, она приведет его сюда. Джейн ведь необразованная, а дети — всего лишь дети. Она прямо-таки жаждала посмотреть, какой вид будет у Марка, когда он увидит ее работу. Она уже не могла скрывать от него то, что делала, и очень хотела разделить с Марком свою радость.

Все время после обеда она провела в риге, рассматривая фигурки, размышляя о них, и ей казалось, что чем дальше они, тем больше приближаются к ней. Она даже слышала их голоса. Она слышала, как они беседуют, и глядя на них в упор, ждала, что они вот-вот задвигаются, хотя и знала, что навсегда заточила их в позы, которые им придала. Она размышляла о том, что охотно освободила бы их, если бы только знала, как.

Как только Сюзан услышала пронзительный звук клаксона, она поднялась и не спеша пошла навстречу Марку.

— Иди посмотреть, что я сделала, — сказала она ему.

— Ты уже что-то закончила? — спросил он.

— Это уже почти готово, — ответила она.

Рука об руку они пошли к риге. Сюзан ничего не стала ему говорить.

— Ну, знаешь, Сюзан!

Он в упор рассматривал четыре фигуры так же, как до этого Джон.

— Кто это?

— Просто люди, — ответила она.

Она ждала, пока он не насмотрится на них.

— Они друг на друга вообще не глядят. Почему ты их так вылепила?

— Что ты имеешь в виду? — спросила она. — Я сделала их такими, какими видела.

— Они отвернулись друг от друга, — продолжал говорить он. — В особенности эта женщина, посмотри на нее. Она отворачивается от ребенка. У меня такое впечатление, что ей надо бы смотреть или на ребенка или на своего мужа.

— Ты думаешь, что так — плохо, Марк? — подавленно спросила она. — Женщина задала мне работенку. Я никак не могла с ней справиться, пока внезапно она не вынырнула в этой позе.

Неожиданно он спросил:

— Это мы?

— Вовсе нет, — ответила она.

— Кто тебе позировал? — спросил Марк.

Она заколебалась. По правде говоря, она становилась голой перед зеркалом, когда создавала женщину, и изучала каждую линию своего тела.

— Эта женщина очень похожа на тебя, — настаивал он.

— Может быть, только фигурой, — сказала она поспешно.

— Не только. В чем-то она просто очень походит на тебя. А взгляд — я заметил, что ты поворачиваешь голову точно так же, когда смотришь на лес за нашим маленьким домиком. А иногда, когда я за едой что-то тебе рассказываю, ты поворачиваешь голову вот так же и смотришь куда-то в сторону окна.

— Если ты воображаешь, что все, что я делаю, имеет отношение к нам, — раздраженно сказала она, — то мне придется прекратить работу. Я не могу постоянно думать о том, что задену тебя за живое.

— Извини, я больше никогда не буду искать сходства с нами в твоих работах, — обещал он.

Внутри у нее похолодело, и ей стало жалко Марка.

— Ты не понимаешь, — продолжала она объяснять ему, — что я не могу постоянно бояться, что задену тебя. Так бы я не смогла работать. Я должна иметь чувство свободы. Я не могу постоянно спрашивать себя, понравится ли это тебе или нет.

— Но мне это нравится, — настаивал Марк. — Иди сюда, Сюзан. — Он обнял ее. — Я думаю, что они великолепны! Я ощущаю себя перед тобой таким маленьким. Я не в состоянии понять, как это ты делаешь, это как волшебство. Но…

— Что, но? — спросила она.

Она стояла рядом с ним и даже не осознавала, что женщина, которую она создала, собственно говоря, стоит точно так же — в одиночестве, хотя и в объятиях своего мужа.

— Я не в состоянии объяснить, что ощущаю, но ты как-то ускользаешь от меня. Это старая боль — я не могу этого забыть. Я недостаточно хорош для тебя — вот что.

Его рука опустилась. Он сунул руки в карманы. Она снова осталась стоять сама по себе.

— За несколько минут я могу разбить их на куски, — медленно произнесла она. — И тогда между нами не будет ничего.

— Сюзан! — выкрикнул он в ужасе. — Ведь ты же потратила на это целые недели!

— Я могу их разбить за один момент, — повторила она.

— Послушай, Сюзи, я бы тебе этого никогда не простил. Я был бы несчастен, если бы узнал, что ты не можешь делать того, что хочешь.

— Но сейчас ты все равно чувствуешь себя несчастным…

Он прервал ее:

— Я обещаю тебе, что больше никогда не скажу ни словечка о нас обоих.

— Я узнаю это по тебе, даже если ты будешь притворяться. И твоя неудовлетворенность будет сковывать мне руки.

— Я никогда не буду притворяться, буду думать о чем-нибудь другом, — сказал он пылко. — Сюзи, поцелуй меня, прошу тебя.

Она повернулась к нему и увидела его просящий и смущенный взгляд. Она обняла его и почувствовала, как неуверенно он сжал ее. Он боится ее. Почему он ее боится? Она несет в себе нечто, чего люди боятся. И стоит ей только ощутить их недоверие, как она сама начинает бояться этих людей.

— Обними меня крепко, — зашептала она, и его руки послушно обняли ее. — Крепко, — шептала она, — еще крепче!

Некоторое время она стояла, прижавшись к нему, а затем тихо сказала:

— Милый, пойдем посмотрим на детей.

Марк повернулся, Сюзан закрыла ворота риги, и они вместе пошли к дому.

Придя домой, она взбежала наверх и спрятала ключ в маленькую коробочку у себя на столе. «Я его туда больше никогда не позову», — подумала она. У нее было такое ощущение, словно он оскорбил ее. Нет, пожалуй, она всего лишь слишком устала.

Сюзан причесала волосы и надела желтое полотняное платье, которое подчеркивало цвет ее черных глаз. Затем она спокойно спустилась вниз.

Марк сидел на покосившейся веранде, курил и качал на коленях Марсию. Джон сидел рядом с ним на ступеньке и во время разговора обнимал руками колени точно так же, как это делал Марк.

— Я пробовал на дождевых червей, папа, — говорил он, — но некоторые рыбы не клюют на червя.

— Ну так попробуй на мух, — голос Марка звучал заинтересованно. — Тебе надо научиться разбираться, какие рыбы на что клюют.

— М-м-м, — тихо мурлыкала Марсия. Она держала маленькую тряпичную куклу, у которой не было рук. Голоса детей и Марка снова вернули Сюзан к действительности. Они — ее действительный мир, эти трое.

— Так, мои милые! — позвала она, выйдя на веранду. — Ужинать будете?

Джон вскочил на ноги, а Марсия бросила куклу. Глаза Сюзан встретились с глазами Марка, и оба рассмеялись. Они снова были очень близки друг другу, их сблизили дети. Он встал, обнял Сюзан за плечи, и у нее внутри все перевернулось. То, что она создала, было теперь всего лишь холодной глиной.

* * *

По дому растекался тяжелый, сладкий запах: на кухне Сюзан и Джейн варили варенье из ежевики. Дети играли снаружи на солнце, но запах ежеминутно завлекал Джона на кухню.

— Тут вкусно пахнет! — кричал он.

— Ты — как шмель, — смеялась Сюзан. Пчелы налетали на сеточные двери, привлеченные сладким запахом варенья, до которого не могли добраться.

— Я мог бы съесть целую бочку, — кричал Джон.

— Сейчас получишь — на хлебе с маслом, — отвечала ему весело Сюзан. Она принесла буханку черного хлеба, который испекла Джейн.

— И Марсии, — серьезно напомнил Джон.

Сюзан отрезала хлеба и намазала варенье толстым слоем; дети внимательно следили за ней. Она взглянула на них, и тут ее охватило одно из тех мгновений интенсивного ощущения действительности. Время остановилось, и на миг все как будто застыло: большая кухня с чистым, грубым полом и маленькими сверкающими окнами, Джейн у плиты, отливающая красный сироп из длинной оловянной поварешки, Марсия на высоком детском стульчике в ожидании сладкого, Джон с глазами, следящими за ее руками, она сама.

Она подала Джону хлеб, и время снова потекло.

— Вот, возьми, — сказала Сюзан, — съешь и тебе полегчает.

— А у тебя нет немножечко для пчелок? — осведомился Джон. — У них жуткий аппетит.

Она налила намного горячего варенья в блюдце.

— Поставь это блюдце на ступеньку, посмотрим, что произойдет, — сказала она.

В мгновение ока он исчез, а они с Джейн снова занялись заливкой банок, отставляя их одну за другой в сторону, чтобы варенье охладилось и застыло.

— Ну, и как я говорила, миссис, — продолжила Джейн разговор на прерванном месте, — мой муж был хорошим, золотым человеком. Он никогда не пил, только на праздник четвертого июля кружку пива, чтобы доказать мне, что он независим, потому что он американец, а я — англичанка. Но это было в шутку. Он без устали работал и ни разу не поднял на меня руку. А чего еще можно желать от мужчины, так я всегда себе говорила.

— Да, конечно, — пробормотала Сюзан.

— Многим не посчастливилось так, как вам или мне, — продолжала Джейн уныло. — Мистер Кининг ведь такой, да? Он и к спиртному не притрагивается, и все время один и тот же, днем и ночью. Это хорошее мужское качество.

— Да, это так, — сказала Сюзан.

* * *

Мир Сюзан счастливо был ограничен стенами дома и цепью холмов на горизонте, но в один прекрасный день она услышала шум автомобиля. Она шила розовое полотняное платьице для Марсии — у Марсии были такие же темные глаза, как у Сюзан, — когда кто-то позвонил. Она услышала голос Джейн и затем грубый и нетерпеливый голос Дэвида Барнса:

— Было чертовски трудно отыскать ваш дом.

Она сразу же встала и отложила шитье. Джейн уже стояла в дверях комнаты, объявляя:

— Внизу какой-то господин. Он так злится, наверное, какой-нибудь туз!

— Уже иду, — сказала Сюзан.

Вниз она, однако, пошла не сразу. Когда Джейн ушла, она в нерешительности постояла, затем заглянула в комнату, где спала Марсия. Она как раз просыпалась, зевая и потягиваясь. Сюзан взяла ее на руки, надела на нее чистое платьице и расчесала короткие, темные кудряшки.

— Кто-то пришел к нам в гости, — сказала она и с Марсией на руках спустилась в гостиную, где стоял Дэвид Барнс и смотрел в окно. Он стал еще толще, чем раньше, и в грубом костюме из твида походил на медведя.

— Я заставила вас ждать, — сказала она весело. — Хотела вам показать Марсию. Ее еще не было на свете, когда вы уезжали.

Он повернулся, сжимая в руке короткую, тяжелую суковатую палку. Из кармана у него торчала кепка, которую он небрежно засунул туда.

— И это все, что вы сделали?

— А разве этого мало? — ответила она со стальным блеском в глазах.

Сюзан присела, посадив Марсию себе на колени, но Барнс упрямо остался стоять. «Он изменился, — подумала она. — Постарел».

— Вы вообще-то работали? — спросил он.

Сюзан не ответила. Марсия пыталась слезть вниз, а когда вырвалась, запищала:

— Джейн!

— Пустите ее, — распорядился Дэвид Барнс. — Вы ей не нужны. Кто это Джейн?

— Наша служанка.

— Этот ребенок больше любит ее, чем вас. Вы хреновая мать. Я вам это предсказывал.

— Это неправда! — тихо сказала Сюзан.

— Ну так что же вы сделали? — снова спросил он.

— Кое-что сделала.

— Я хочу это видеть, — сказал он строго.

Сюзан снова почувствовала, как этот человек словно гипнотизирует ее.

Дом, Марк, дети — все исчезло. Осталась только лишь его дикая, маленькая фигура, его голос, гневные глаза, требующие всю ее силу. Она встала, поднялась наверх, принесла ключ, который несколько недель назад положила в маленькую коробочку, и, не говоря ни слова, пошла к риге, куда не входила с того момента, когда была там с Марком.

Марк неоднократно спрашивал у нее: «Ты не будешь больше работать над своими скульптурами, Сюзи?». А она отвечала: «Нет, милый. Я теперь хочу быть с тобой и с детьми». Однажды в глубине мягкого спокойствия деревенской ночи она сказала ему: «Надо нам родить еще одного ребеночка, любимый». Марсии пошел уже второй годик. Но он ответил: «Нет, пока нет. Пока ты не будешь полностью уверена, нет». «Я уверена», — прошептала она. Ее голова лежала у него на плече, на сильном плече любимого человека. «Нет, — повторил он. — Нет, пока нет…»