— Как невеликодушно с вашей стороны! Мне бы хотелось, чтобы вы больше сочувствовали маркизе.

— Прошу прощения, любовь моя. Я постараюсь, хотя ваша тетя, кажется, не склонна принимать мое сочувствие, — сказал Куртни. Затем задумчиво добавил: — Но утрата ее милости оказалась подарком судьбы для лорда Брэдфорда, ведь между ним и титулом остался один-единственный ковыляющий дядюшка. Трагедия смерти Джанет может также стать неоценимой удачей для вашей новой подруги.

Только оказавшись в карете, Элизабет почувствовала, как она устала. Дарси нащупал в темноте ее руку.

— Ярмарочная королева, я так гордился тобой. Ты несла свой титул с юмором и изяществом.

— Благодарю вас, сэр.

— Это я благодарю тебя.

— За что?

— За то, что выбрала меня. Снова.

— Я боялась, что это может оказаться ужасной ошибкой. Все, кажется, нашли мое решение сентиментальным, но они ужасно ошибаются.

— Я же решил, что ты предпочтешь более благоразумный выбор, лорда Рирдона, например. И заранее уже немного ревновал.

— Лорда Рирдона? Вот как! Неужели тебе не все; равно?

— Нет, я не возражал бы против такого специфического момента твоей славы. — Он замолчал, потом спросил совсем о другом: — Ты разговаривала с мистером и миссис Фоксуэллами?

— Я видела жену, но мельком. Я танцевала с мистером Фоксуэллом.

— И как ты нашла его?

— Очень милым. Мое знакомство с ним было весьма коротким, поэтому мне сложно судить о нем. Почему ты спрашиваешь?

— Мне показалось, он был несколько не в своей тарелке. Я спросил его жену, здоров ли он. Она горячо заверила меня, что мне нет нужды беспокоиться о его здоровье и с ним ничего не сделается.

— Как странно.

— Действительно странно.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Миссис Куртни внимательно наблюдала за лицом Элизабет, когда вводила в дом леди Инглбур, и действительно, Элизабет была поражена увиденным. В холле свет буквально брызгал в глаза с двух огромных, напоенных солнцем полотен с морскими пейзажами. Над верхней площадкой лестницы висела огромная картина, изображающая необыкновенный лес, который, казалось, был вполне реальным, с его глубокими фиолетовыми тенями. Гостиную отличала изящная простота; обстановка была самая лучшая, но она служила лишь простым фоном для демонстрации современного искусства ее милости.

— Вам интересны мои картины, миссис Дарси? Вы изучали искусство?

— К сожалению, я не отличаюсь способностями в этой области, и, проводя жизнь почти исключительно в Хартфордшире, я не имела возможностей посещать выставки.

— Превосходно! — гаркнула хозяйка дома. — Бессмысленная мазня современной молодой женщины может быть лишь жалкой имитацией искусства, которое умерло годы назад. Или должно было умереть.

— Мне жаль слышать, ваша милость, что многие молодые дамы бесплодно расходуют свою энергию.

Темные глаза Элизабет спокойно встретились с пронизывающим взглядом маркизы.

— Ха! Ха! Идите со мной, — приказала она.

На стене будуара висела странная картина — существо, сотканное почти из одного только света, появлялось из темной пещеры.

— Рождение души, — пробормотала Эмилия.

— Жаль, свет обычно тускнеет и гаснет, — сказала ее тетушка. — Некоторые художники способны видеть за границами простых форм окружающих их предметов. И обладают даром делиться этим видением с нами.

Элизабет говорила мало. И хотя она зачарованно разглядывала картины, выполненные в стиле, о котором она только читала, она чувствовала себя не в праве оценивать их.

Ее поразили два пейзажа, висевшие рядом, похожие и вместе с тем совершенно разные. На миг у нее перехватило дыхание — она увидела изображенный на картинах вид с того самого Дербиширского холма, куда они поднимались с мужем.

— Эти картины изображают одно и то же место в Дербишире, — сказала она. — Но разное освещение и разное время года заставляют воспринимать их как два совершенно разных пейзажа. На одной картине пустошь внушает лишь мрачные мысли, на другой — приводит в восторг своей первозданностью.

Пожилая женщина резко взглянула на собеседницу, заподозрив скрытый смысл в ее замечаниях, и лишь сухо сказала:

— Зрители, безусловно, также имеют свое собственное личное восприятие.

— Вы так думаете, мадам? — с насмешливым сомнением в голосе уточнила Элизабет. — Полагаю, подобное возможно… в некоторых случаях.

Что-то игривое в находчивом ответе Элизабет смягчило его дерзость, и леди Инглбур засмеялась, хотя ее отрывистый смех больше напоминал резкое лающее покашливание.

— Надеюсь, вы оставите вечер следующего вторника свободным, миссис Дарси. В этот день я устраиваю у себя небольшие сборища. Я пошлю вам записку с напоминанием.

Вернувшись домой, Элизабет нашла Дарси в библиотеке. Она беззаботно рассказала ему о приглашении и узнала от него, что только что получила доступ в один из самых элитарных салонов в Лондоне.

— Не может быть! — удивилась она. — Знаменитый салон ее милости посещают только синие чулки и писатели.

— Главным критерием для нее, как мне кажется, является решительная легкость в беседе и гибкость ума.

— Звучит устрашающе. Но, думаю, нам там понравится.

— Я очень сомневаюсь, любимая, что маркиза даже подумать могла пригласить и меня.

— Если так, я откажусь. — Его спокойствие удивило ее, но сама она возмутилась немало. — Было бы крайне нелюбезно со стороны леди Инглбур приглашать только одного из нас на вечер.

— Ничего оскорбительного в этом нет, Элизабет. Леди Инглбур известна своим полным пренебрежением к брачным узам тех, кого она вводит в свой круг.

Элизабет опустилась в кресло напротив мужа:

— Тогда я предпочту остаться дома с тобой и Джорджианой.

— Я очень рад, что ты это сказала, Элизабет. Тем не менее мы будем время от времени получать отдельные приглашения, и от некоторых из них отказываться вовсе нельзя. Я убежден, что твое беспокойство по поводу моих чувств не должно быть причиной отказывать себе в этом удовольствии.

Дарси замолчал, потом поднялся и подошел к ее креслу. По выражению лица Элизабет он понимал, что убедить ее не составит труда. Ей хотелось пойти к маркизе, с ним или без него. И он добавил:

— Дорогая моя, знакомство с маркизой может стать бесценным для тебя.

Элизабет вскочила с места. Они стояли друг против друга, и мерцающий свет камина освещал их лица.

— Меньше всего на меня может подействовать такой довод, как этот! Разве ты этого не знаешь?!

— Но ты же не станешь отрицать влияние ее милости в обществе?

— Я не стану ей льстить!

— Знаешь, Элизабет, я терпеть не могу низкопоклонство. Но существует разница между заискиванием перед титулованной особой и признанием бесспорного факта, что знакомство с этой незаурядной женщиной может оказать тебе неоценимую услугу в светском обществе.

— Уволь меня от таких бесспорных фактов. Я не желаю значимости, приобретенной таким путем, и я не стану подходить к своим знакомствам и дружеским симпатиям с такой точки зрения. Я твоя жена, и этого для меня предостаточно.

— Именно потому, что ты моя жена, я не принимаю твоего отказа от оказанной тебе чести.

Его слова, казалось, эхом вторили сердитому предсказанию леди Кэтрин по поводу их брака: «Вы намеренно обрекаете его на презрение света». Элизабет тогда отказывалась верить гневному выпаду леди Кэтрин, но ее потрясло вызывающее пренебрежение, выказанное ей сэром Грэмом. И все же она отказалась мириться с тем, что ее значимость измерялась по шкале общественного мнения весомостью ее знакомств и связей.

— Я не узнаю тебя сейчас, мистер Дарси. (На самом деле она узнавала его очень хорошо, но она-то считала, что эта его сословная гордыня осталась в прошлом.) Я не думала, что ты так стремишься поднять мнение обо мне в глазах света.

Искры ее ярости воспламенили его гнев.

— Ты напомнила мне о моих чувствах, и мне следует начать оправдываться, как я полагаю? — Он встречал ее огонь льдом.

Дарси внутренне вздрагивал от выразительности ее губ в гневе.

— Значит, ты отказываешься от своих слов, что патронат маркизы может немного уравновесить отсутствие у меня социальной значимости?

— Нет никакого смысла отрицать это. Леди Инглбур — одна из самых по праву знаменитых женщин в Лондоне, а вовсе не одна из многих знатных дам высшего общества. То, что она отметила тебя своей благосклонностью, большая честь. Элизабет, я только желаю защитить тебя.

— От чего же, сэр? — проговорила Элизабет тихо и кротко, но в ее прекрасных глазах вспыхнуло презрение. Дарси сдерживал свой гнев, и она знала это, но провоцировала его. — От оскорблений неотесанных баронетов? — Выкрикнув это, она выдала себя с головой, показав пальцем, что самолюбие ее было уязвлено намного сильнее, чем казалось Дарси, но он слишком кипел от гнева, чтобы осознать это.

— Ручаюсь тебе, — холодно произнес он, — что сэр Грэм Истон пожалел о своем поспешном выпаде прежде, чем наступило утро. Он отчаянно пытается восстановить утраченные позиции в обществе.

Она недоуменно посмотрела на мужа, но промолчала, и он объяснил:

— По бальному залу прокатился слух, что тебя отметила своим вниманием маркиза. Все вокруг откровенно поздравляли меня, в то время как он оскорбил тебя.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты ожидала добиться такого успеха на балу? Если да, то тебе неизвестна затаенная жестокость, вырывающаяся наружу, когда свет — назови его высшим обществом, не важно — одержим стремлением защитить твердыни своего социального статуса.

— Тогда все они глупцы. — Она искала способ спуститься вниз с пика, которого достиг ее гнев.

— Конечно, но все же это то общество, внутри которого мы с тобой существуем.

«Проклятая гордость! И откуда она в ней?» — думал Фицуильям. И все же он только сильнее любил Элизабет за это.

— Элизабет, нет ничего, чем бы я не мог пожертвовать ради тебя. — Его гнев достиг своего предела.

— Ты уже пожертвовал хорошим отношением и вниманием своих родственников и знакомых, — не удержалась Элизабет. — Мне невыносимо сознавать, что ты мог бы почувствовать, что тебе приходится жертвовать и своей честью.

— Только не честью, Элизабет. — Он шагнул к окну, посмотрел на скованную холодом улицу, потом снова повернулся к жене, освещенной мерцающим светом огня в камине. Щеки ее пылали. Ему еще столько предстояло узнать о ней. Его гнев стал таять.

— Я знал, что вызову возмущение семьи своей женитьбой, хотя и недооценил их жестокости. Но, родная моя, ты научила меня уважать и ценить тебя превыше § всего этого. Я откажусь, без всякого сожаления, от дружбы с любым представителем моего круга, который не выказывает тебе должного уважения. Когда я вижу, как тебя оценили те новые друзья, которых ты себе приобрела, я понимаю, что их дружба защищает тебя, заставляя замолчать злопыхателей.

Внезапное подозрение заставило ее заговорить.

— Выходит, и доброта леди Рирдон тоже объясняется интересом ко мне маркизы?

— Леди Рирдон? — переспросил он. — Разумеется, нет. Я никогда не сомневался в ее дружбе. Вижу, я напрасно тебя огорчил. Прости меня, это все мой неуправляемый характер.

— Нет. Это из-за того, что я рассердилась. Я бы не вынесла мысли, что графиня лицемерила, когда заезжала вчера.

.— Что она говорила, Элизабет?

Элизабет пришлось глубоко вздохнуть, чтобы справиться с чувствами.

— Говорила, что она знала твою маму лучше, чем кто-либо другой на всем белом свете; и у нее нет сомнений, что леди Анна Дарси, будь она жива, очень скоро стала бы уважать меня и полюбила бы.

— Разве могло быть иначе, если бы она узнала тебя?

— Леди Рирдон добра ко мне в память о твоей маме. Я не претендую на многое, но ее слова значат для меня больше, чем я могу выразить.

У Элизабет задрожали руки. Он крепко сжал их.

— Мы поссорились, родной мой.

— Но мы убили этого дракона? — спросил Фицуильям.

— Думаю, мы воевали с его тенью. — Она отвела взгляд в сторону, потом медленно повернулась к нему. Улыбнувшись и вздернув подбородок, Элизабет сказала:

— Я буду иметь в виду, если леди Инглбур не остынет к этой странной дружбе, что она — полезная связь. Я научусь, в виде исключения, принимать это в расчет и дорожить этим.

— Я уверен в твоем благоразумии, — сказал он, стараясь в этот момент мыслить здраво.

— Очень небольшое исключение…

— Конечно, никто не призывает тебя идти на компромисс, когда дело касается чувства собственного достоинства.

— …но только до тех пор, пока она мне интересна, — лукаво продолжила Элизабет.