Он пожал плечами. Дверь открылась, и Уилкинс придержала ее открытой, чтобы Дарси вошел. Он жестом пропустил выходящую Джейн.

— Я вернусь через минуту, — пообещала она. Дарси сел у кровати и взял руку Элизабет.

— Думай только о собственном выздоровлении.

Ее глаза наполнились слезами. Он поочередно поцеловал ее в глаза.

Раздался стук в дверь, так тихо и осторожно могла стучать только Джейн. Уилкинс поговорила с ней у двери, весьма решительно настроившись никого не впускать.

— Моя сестра? Позвольте мне повидать ее, — сказала Элизабет.

— Лиззи, милая моя, наши гости уже уезжают. Они все нагрузили меня своими наилучшими пожеланиями тебе. Мама хочет видеть тебя.

— Я не вынесу этого.

— Тогда я пойду отговорю ее. — Джейн поколебалась. — Что мне сказать ей?

— Эта задача не для вас, Джейн. Позвольте уж мне поговорить с ней. — Дарси поднялся и решительно направился к двери.

— Мистер Дарси, вы могли бы сказать ей, что Элизабет… уже почти уснула.

— Это будет неправдой.

Сестры смотрели, как он выходит за дверь. Потом взглянули друг на друга.

— Мистер Дарси не станет ранить ее чувства, Лиззи, как ты думаешь?

— Он не сумеет иначе. Он сделает это непреднамеренно. Он всегда чувствует себя с ней неловко.

Дарси постарался быть дипломатом, но настойчивость миссис Беннет в желании видеть свою дочь привела к тому, что ему пришлось отказать ей в этом, по крайней мере до утра. Миссис Беннет уехала в сильной обиде, и мистер Беннет вынужден был терпеть ее сетования всю дорогу домой.

Ночь проходила, и вместе с ней таяли надежды Элизабет. Вся забота, которую проявляли о ней ее близкие, не могла спасти крошечную частицу Дарси.

Она проснулась и почувствовала сильную давящую боль в животе прежде, чем вспомнила причину.

Когда приехал врач, все гигиенические процедуры были уже сделаны.

Исхудавшая и обессиленная, Элизабет лежала на спине огромной кровати, белая как простыня. Слезы текли по ее щекам тонкими струйками.

— Попытайся не слишком рвать себе сердце, любовь моя, — сказал Дарси. — Тебе всего лишь двадцать один год, и мы женаты менее полугода.

Возможно, логика доводов Фицуильяма и должна была остановить ее горючие слезы, но они все текли и текли. Он вытащил свой носовой платок и время от времени осторожно прикладывал к ее лицу, высушивая их, и Элизабет втягивала слабый запах дорогого одеколона, которым пропитался его платок. Когда слезы иссякли, она протянула руку и благодарно прижала ладонь к его щеке, подумав о том, что легче переживать горести, когда кто-то разделяет их с тобой, и что становится терпимее от преданности близкого человека. Она проморгала вновь навернувшиеся слезы, не в силах высказать свои чувства.

Всю ночь и утро Дарси был рядом с ней.

Понимая, что мать сильно волнуется, Джейн как можно раньше послала записку в Лонгборн, уведомляя мать о постигшей Элизабет утрате. Миссис Беннет снова направилась в Незерфилд, но теперь ее обуревали чувства, сильно отличавшиеся от тех, которые переполняли ее всего две недели назад.

Мэри Беннет сопровождала мать. Она встала очень рано, чтобы обозначить некоторые параграфы в Библии и в двух или трех выпусках печатных проповедей, которые она взяла с собой для утешения и наставления сестры.

Миссис Беннет пробыла с Элизабет достаточно долго, чтобы убедить дочь, что подобные события могут случиться в жизни любой женщины и ничего с этим не поделаешь, но она сможет забеременеть снова очень скоро. Элизабет повезло, что она давно научилась не принимать декларации матери слишком близко к сердцу, поскольку ее преданная родительница тут же добавила, что Элизабет сама во всем виновата, так как слишком много бегала. Утешив дочь подобным образом, миссис Беннет, оставив комнату, направилась делиться с Уилкинс своей мудростью. И тут наступил черед Мэри учить сестру.

Джейн в своей гостиной раздавала утренние распоряжения домоправительнице, когда Уилкинс попросила разрешения прервать их.

— Мадам, мне бы хотелось, чтобы вы сходили туда. Моя хозяйка ужасно переживает из-за них обеих.

— О ком вы говорите, Уилкинс?

— Прошу прощения, мадам, мисс Беннет огорчила мою хозяйку сверх меры, а миссис Беннет сильно рассердилась на нее, на мисс Беннет то есть, и кричит. Я не знаю, как мне быть.

Джейн поспешила в комнату Элизабет. Ее мать стояла у кровати, положив руки на бедра, и с покрасневшим от гнева лицом бранила Мэри. Джейн проговорила:

— Тише, мама. Все будет хорошо. Мэри, пожалуйста, уйди отсюда.

— Почему это я должна уходить, я, единственный человек в семье, кто ищет божественное объяснение случившемуся?

— Мэри, я настаиваю, чтобы ты немедленно оставила комнату. — Джейн произнесла это несвойственным ей командирским тоном.

Уходя, Мэри закрыла дверь с тщательной предосторожностью.

Миссис Беннет обессиленно рухнула в кресло.

Джейн подошла к сестре. Глаза Элизабет были широко открыты, в них читалась боль. Джейн взяла ее руки в свои.

— Позволь мне разделить с тобой твои страдания, милая моя сестричка.

Глаза Элизабет наполнились слезами.

— Джейн! — завопила их мать. — Мои нервы разорваны в клочья! Принеси мою нюхательную соль. Джейн, о чем ты там только думаешь?

— Вот она, мама. — Джейн выудила соль из сумочки матери.

— Ах! — вскричала страдалица. — Эта девчонка меня погубит. Само собой, никому нет дела до моих чувств.

Джейн подошла к сестре и шепотом пообещала вернуться к ней очень скоро. Она успокоила мать так, как только она одна в семье умела делать это, и убедила ее побыть в другой комнате.

Расположившиеся в библиотеке мужчины были избавлены от участия в женских делах и суете. Мистер Беннет наслаждался спокойной и размеренной беседой с Бингли. Дарси подошел к книжным полкам, выдвинул книгу, посмотрел на обложку отсутствующим взглядом и поставил на место.

— Я небольшой мастер, когда дело доходит до собирания библиотеки, — заметил Бингли. — Дарси давно махнул на меня рукой.

— Гм-м? Вы обо мне? — Не ожидая ответа, Дарси пожал плечами и вернулся назад к окну. За окнами только неустанный моросящий дождь пробивал беспросветную пасмурность. Фицуильям повернулся и вышел из библиотеки, затем побрел в соседнюю гостиную. Там Мэри скрупулезно штудировала какую-то толстую книгу, при его появлении она вздрогнула и подняла голову. Щеки ее покрылись красными пятнами, на лице появилось странное выражение. Молча поклонившись Мэри, он прошагал через гостиную и сразу же пошел наверх, тут же забыв о ней.

Там он обнаружил Джейн, прижимавшую чашку к губам сестры, пока Уилкинс стояла рядом наготове с лавандовой водой. Джейн обрадовалась приходу Дарси, хотя немного и опасалась последствий, если он заговорит с Элизабет прежде, чем Мэри уедет домой. Дарси, конечно же, заметил эту двойственность чувств в ее взгляде. Тогда он увидел какие-то книги на кровати и, выбрав одну из них, открыл в том месте, где лежала закладка.

— Какой во всем этом смысл?

— У нее были хорошие намерения, — заступилась Джейн.

— Мэри?

Джейн, беспомощно кивнув, поцеловала Элизабет и уступила свое место Дарси. Уилкинс поставила лавандовую воду на столик, и они покинули комнату, тихонько прикрыв дверь. Дарси взял полотенце и бережно обтер ей лицо. Элизабет никогда не чувствовала такой нежности даже от рук матери.

— Я хорошая жена, Фицуильям?

— Любовь моя, как ты можешь сомневаться в этом? Ни дня не проходило, чтобы я не говорил тебе, что ты сделала меня счастливым.

— Я знаю, что ты счастлив, но почему погиб наш ребенок? Почему Бог забрал его?

— Дорогая моя, кто же может это знать? Такое часто случается, разве не так?

— Мэри говорит, это — наказание.

— Что! И она смеет говорить подобное?!

— Она сказала, я плохая во всем. В том, как я обращаюсь с тобой, во всем моем отношении к тебе. Как я одеваюсь, чтобы… чтобы вызвать к себе интерес, даже в том, что я использую леди Инглбур в своих целях.

Ярость нахлынула на него. Если Элизабет выслушала все эти ханжеские речи, значит, постигшая их потеря сделала ее совершенно незащищенной. Он прошелся по комнате, подошел к окну, заставляя себя успокоиться, затем вернулся к кровати.

— Милая моя Элизабет, из всего того, что я люблю в тебе, глубина и цельность твоей натуры и твоя гордость — краеугольные камни. Ты не сможешь соответствовать идеалам Мэри, пока твой дух не окажется сломленным, и тогда женщина, которую я люблю, перестанет существовать.

— Я в самом деле не могу быть другой, чем я есть.

— Так-то лучше. Разве ты забыла, что твоя решимость возрастает с каждой попыткой запугать тебя? Когда ты сказала мне это в Розингсе, я был достаточно тщеславен и счел это кокетством. Если бы ты уже тогда вышла за меня замуж, нам бы пришлось провести немало замечательных сражений, прежде чем я усвоил бы урок, что ты говоришь правду.

— Нелепость в том, что Мэри считает мое отношение к тебе неуважительным, а вряд ли есть на свете мужчины, которых жены уважали бы больше.

— Я изо всех сил постараюсь быть достойным такого уважения.

Она закрыла глаза и уткнулась в подушки.

— Может, ты попытаешься…

— Да, Элизабет? Что ты хочешь? — От усталости ей было трудно даже думать. — Я сделаю для тебя все, что в моей власти, ты же знаешь. — Усыпляющий аромат лаванды и слабое снотворное, которым ее напоила горничная, начали действовать. Он больше ничего не стал говорить, только оставался подле нее до тех пор, пока, она не погрузилась в глубокий сон.

Когда миссис Беннет успокоилась достаточно, чтобы спуститься вниз, она едва ли обратила внимание на присутствие Джорджианы в гостиной. Она резко закрыла дверь и впилась взглядом в дочь.

— Я не стану обсуждать твое глупое и дерзкое поведение, Мэри, пока мы не дома. Я обещала Джейн ничего не говорить об этом, и я сдержу слово. Но я очень сердита.

Джорджиана невольно подалась назад, но Мэри только заносчиво пожала плечами.

— Как смеешь ты передергивать плечами, мисс? Еще только раз так сделаешь, и я залеплю тебе пощечину. Ты сведешь меня в могилу своим вздорным характером. Что можешь знать ты, девчонка, о делах между мужем и женой?

— Мама, — прошептала Джейн.

— Что такое, Джейн? Ох, я больше ничего не стану говорить, но что муж Элизабет скажет по этому поводу, мне и подумать страшно.

Она была избавлена от жутких дум на эту тему, так как в комнату большими шагами вошел Дарси. Джорджиана вздрогнула. Дарси повернулся к Джейн и заговорил, явно сдерживая себя:

— Джейн, будьте так любезны, позаботьтесь о моей сестре на какое-то время.

Джейн кивнула, и они с Джорджианой вышли. Затем он повернулся к миссис Беннет.

— Мадам, — сказал он, — я желаю поговорить с Мэри о ее поступке, который вызвал у меня крайнюю степень недовольства.

— Говорите, все что считаете нужным, сэр. Ручаюсь вам, Мэри не услышит от вас более резких слов, чем ей предстоит услышать дома.

Дарси снова повернулся к Мэри. Ее руки задрожали, когда она взглянула на зятя, и она спрятала их за спину.

— Вы допустили нешуточную ошибку, мисс Беннет, когда посмели говорить с моей женой этим утром.

Мэри крепко сжала губы, вздернула подбородок и ответила:

— Она моя сестра, и это было сделано ради ее же блага.

— Ради ее же блага? Вы уверены, что понимаете, в чем ее благо? Вы знали, что Элизабет сейчас беззащитна и истощена болью, и вы дождались, пока она останется одна, и только тогда атаковали ее всем арсеналом вашей недоброжелательности и невежества.

Мэри дрожала от страха, но ее рот был упрямо сжат.

— Ничего… невежественного! Вот… Священное Писание.

— Вы называете это Священным Писанием?

Он схватил брошюру с проповедями, и Мэри вздрогнула от его неожиданного жеста.

— Даже евангелисты назвали бы все это чушью! Дарси с горечью швырнул брошюрку на пол. Мэри сделала шаг вперед, чтобы поднять ее, но отступила назад.

Он взял в руки Библию:

— Покажите мне, кто в этой книге, не говоря уже о вас, уполномочен говорить от имени Бога и убеждать других, что их страдание является Его наказанием?

Дарси в гневе чуть не отправил Библию вслед за брошюрой. Несколько неловких секунд он подержал Библию в руках, потом аккуратно положил ее на стол и снова обратился к Мэри.

— И больше не смейте вмешиваться в мои дела, — сказал он и покинул комнату.

Уже в холле, когда он надевал пальто, к нему подошел Бингли.

— Дарси, не уходи в таком состоянии.

— Если я пробуду с Мэри еще хотя бы секунду, я поколочу ее.

— Ох, дорогой, я не совсем знаю, что произошло, но пойдем, поговорим со мной. Тебе нет нужды снова встречаться с Мэри. — Он улыбнулся с надеждой.