Молодой пастор посмотрел на сидевшую напротив него миссис Дарси. Сестры были чем-то похожи. Он заметил это только сейчас, когда подвижное лицо Элизабет вдруг утратило свою живость и окрасилось печалью. Жалобная мелодия закончилась. Послышались аплодисменты и вздохи.

— Прекрасно, мисс Эджли, — сказал Дарси. — Вы сыграете для нас еще?

— А что бы вам хотелось услышать?

— Что-нибудь очень жизнерадостное, будьте так добры.

Мисс Эмили склонила голову и на мгновение задумалась.

Дарси с участием посмотрел на Элизабет. Она встряхнулась и постаралась выйти из удрученного состояния, в которое погрузила ее грустная мелодия.

Когда все начали собираться к отъезду, Элизабет вместе с лордом Рирдоном направилась к его карете. Ее мысли блуждали где-то далеко от бормотания графа.

— Неужели, ваша милость?

— Да, мы с мамой провели месяц в Розингсе.

— Так долго? Вам было чем занять себя там?

— Боже мой, конечно. Леди Кэтрин изумительная старушенция.

— Была ли мисс де Бёр здорова, когда вы покидали Кент?

— Мне жаль, но ей нездоровилось. И все же она терпеливо и безропотно сносит свои болезни.

— В самом деле?

— Бледное и хрупкое существо, совсем эфирное.

— Да, да! Вы правы, милорд.

Леди Рирдон сопровождал к карете Дарси.

— Наконец-то я могу поговорить с вами наедине, — обрадовалась она. Дарси молча ждал, что она скажет дальше.

— Я желала первой сообщить вам, что мы с вами должны породниться. Фредерик обручился с вашей кузиной, мисс де Бёр.

Он высказал все, что требовалось в таком случае: свои поздравления, свою радость, свои надежды на счастье его милости и его невесты.

Леди Рирдон взяла Фицуильяма под руку:

— Этот брак отвечает целям всех нас. Леди Кэтрин, я полагаю, стремилась заполучить титул для своей дочери; я искала выход из запутанных финансовых обстоятельств нашей семьи. — Так ее милость деликатно обозначила уйму долгов Рирдона, которые она и сама склонна была умножать. — К счастью, молодые люди не противились этому.

— Надеюсь, мы навсегда останемся друзьями, графиня.

— Естественно, останемся. Как я сказала леди Кэтрин, любовь, которую я питала к вашей матери, не допускает ссоры с ее сыном.

— И как ее милость отреагировала на это?

— После того как она доказала мне, что любовь, которую она испытывала к своей собственной сестре, никоим образом нельзя приравнять к тому чувству, что хранится в сердце простой подруги, она высказала пожелание, чтобы мы придерживались единой линии в нашем поведении с вами.

— И вы проявляете таковое единство, украсив своим присутствием Пемберли? — уточнил он.

Она рассмеялась:

— Вы же знаете, как я ненавижу ссоры.

Дарси поклонился. Ее милость была знаменита умением всегда гнуть свою собственную линию поведения, одновременно никогда ни с кем не спорить и никому ничего не доказывать.

— В разговоре с леди Кэтрин я упомянула, — продолжала она, — что ее другие гости не сомневаются в наметившемся взаимопонимании между нашими детьми, о чем, безусловно, говорят непреложные факты. И объяснила, что едва ли благоразумно противодействовать их желанию убедиться в своей правоте.

Для Анны де Бёр дважды обмануться в своих ожиданиях — вряд ли возможно умолчать этот факт — было бы просто губительным. Леди Кэтрин ничего не оставалось, как завершить сделку, раз переговоры зашли столь далеко. Дарси улыбнулся. Он подсадил леди Рирдон в ее карету.

Она опустила окно и добавила:

— Так часто случается, что небольшой зигзаг удачи можно ловко использовать, чтобы не допустить ссоры.

Дарси поклонился и стал смотреть, как лакей помогает Китти забраться в карету. К нему подскочил граф.

— Пожалуйста, примите мое поздравление, милорд. Надеюсь, вы будете очень счастливы.

— Благодарю вас. Уверен, что буду.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Элизабет не составляло труда не отставать от размашистого шага Фицуильяма. Они шли по лесу. Несмотря на холодный день, под его зеленым куполом было восхитительно. Солнце, пробиваясь сквозь листву, яркими заплатками освещало тропинку и поляны.

Они остановились на повороте тропинки, откуда еще можно было бросить короткий взгляд на дом. Где-то в его комнатах или в парке были их гости. Далекие фигурки Джорджианы и Китти шли вдоль веранды. Девушки остановились у фонтана, и Джорджиана грациозно наклонилась над водой.

— Малышкой Джорджиана просто обожала этот фонтан, — вспомнил Дарси. — Звук плещущейся воды притягивал ее как магнит.

— Неужели?

— Да, да, именно так. Она убегала от няни, ковыляла к нему и, визжа от восторга, изо всех сил старалась вскарабкаться на бортик.

— Какое невиданное нарушение правил! Как она мне нравится!

— Однажды всем этим приключениям пришел конец. Она опять успешно залезла в фонтан, но когда няня уже вытащила ее из воды, голос нашего отца прервал триумф Джорджианы. «Няня, о чем вы думаете? Вы решили утопить ребенка?» Именно так он и сказал.

— Ты присутствовал при этом?

— Присутствовал. Мой отец повернулся ко мне. — Следующие слова отца Дарси повторил уже с трудом: «Что касается вас, сэр, не думал я, что вы окажетесь настолько невнимательны к исполнению своего долга по отношению к вашей сестре».

Элизабет взяла его под руку:

— Что такого страшного могло произойти с девочкой, когда рядом был ты и ее няня? Мне кажется, твой отец был немного резковат.

— Нисколько, Элизабет. Он был совершенно прав. — Слабый румянец окрасил его щеки. — Мне стыдно признаться, как я тогда смеялся над ее проказами.

— Вот уж преступление, так преступление. В каком ты был тогда возрасте, можно поинтересоваться?

— Достаточно взрослый, чтобы понимать. Мне было тринадцать.

— Ты суров к себе не меньше, чем твой отец, Фицуильям. — Она заглянула ему в глаза.

— Думаю, отец никогда не смотрел на сестру, не оплакивая при этом мою мать. Я знал, что он болезненно боялся потерять еще и дочь.

— Это очень грустно. Но, знаешь, я не смогу вспомнить никого из своей семьи, кто бы искренне не посмеялся над такими проделками.

— Правда?

— Только мама, пожалуй, разгневалась бы…

— Естественно.

— … если бы одежда на ребенке была новой, а бассейн забит травой и грязью, — сквозь смех закончила фразу Элизабет. Она повернулась и посмотрела на далекий фонтан и Джорджиану подле него.

— Жаль, бедняжка Джорджиана не поняла, что гнев отца был направлен на меня и няню. Она видела только его негодование. С высоты своего роста, хмуро сдвинув брови, без всякого сострадания, этот взрослый человек смотрел на насквозь промокшую дочь.

— Несчастный.

— Джорджиана больше никогда не прыгала в фонтан.

Элизабет почувствовала холодное покалывание в пальцах рук.

— Надеюсь, мы не оставим слишком много неприятных воспоминаний своим собственными детям, — ощущая дрожь сказала она.

Ей вспомнилось пребывание в Незерфилде и горе, обрушившееся на нее с потерей так и не родившегося ребенка.

«Если у нас еще будут дети», — подумала она.

Он напряженно посмотрел на нее. Она подняла глаза и улыбнулась.

— Элизабет, я надеюсь, ты не слишком часто заново переживаешь события в Хартфордшире.

— Нет, ручаюсь тебе, нет. — Она взяла его за руку. Они снова повернулись и пошли прочь от дома, по тропинке вверх по холму.

— Я знаю, какое тебя постигло разочарование, но, милая моя, вспомни, как недолго мы с тобой женаты.

— Я знаю. Я знаю. Я преодолела ту боль, Фицуильям. Хотя мне было бы намного легче, если бы никто, кроме нас, не знал о моей беременности.

— А еще мой неуравновешенный характер привел к тому, что ты отдалилась от Мэри.

— Ты был совершенно прав, что рассердился, а решение папы не отпускать ее сюда, пока она не извинится перед нами, мне только на пользу.

Она слегка подпрыгнула.

— Папино решение избавило меня от многого. Представь себе, как Мэри самодовольно демонстрирует свои таланты, приводя при этом в замешательство меня и наших гостей, или с фальшивым благочестием читает нам мораль. Для меня просто неоценимо, что сестрица оказалась настолько упряма.

Не успев решить, стоило ли попенять жене на равнодушное отношение к собственной сестре, Фицуильям расхохотался.

Они продолжали свой путь по тропинке. Дом скрылся из виду. По небольшому мосточку они перебрались на другую сторону ручья. Их никто не мог бы увидеть в том укромном месте, сверху из-за нависших валунов, снизу из-за деревьев. Воздух был сырой, наполненный запахом мха и звуками журчащей воды.

— Отвернитесь, сэр! — сказала Элизабет. Она собрала юбку у пояса, и они стали прокладывать себе путь по поросшей мхом тропинке, петлявшей среди камней.

Вода вырывалась из расщелины в скале и наполняла глубокий водоем у подножия холма. Дарси разостлал на камне свое пальто, и они сели рядом. Рябь колыхала отражения деревьев в воде. Элизабет прижалась к мужу, положив голову ему на плечо, и так они сидели, погрузившись в молчание. Им было хорошо здесь, вдвоем.

Наконец Элизабет оторвала взгляд от воды и убрала голову с его плеча.

Она посмотрела на часы:

— Боже милостивый, Фицуильям! Уже половина двенадцатого, а нам до дому идти не меньше часа.

Дарси поднялся, во всех его движениях сквозило одно лишь нежелание уходить. Он протянул жене руку, и она поднялась. Вся умиротворенная задумчивость Элизабет куда-то исчезла. Она кипела от волнения.

— Нельзя, чтобы мои друзья прибыли в Пемберли и не нашли меня.

— Конечно нельзя. Мистер и миссис Куртни не должны столкнуться с нашим невниманием.

Они начали пробираться к тропинке. Элизабет повернулась, чтобы попрощаться с водоемом.

— Как бы это место понравилось миссис Куртни. Дарси внутренне содрогнулся от ужаса.

— Не беспокойся. Она и не узнает о его существовании. Я искренне сомневаюсь, чтобы она когда-либо в жизни ходила на прогулки так далеко или поднималась на такую высоту.

Дарси почувствовал, что не нашел убедительных причин, по которым Элизабет не следует брать свою подругу на такие прогулки.

— Нам и самим-то, милая моя женушка, по всей видимости, не удастся повторить подобную прогулку следующие три недели. С завтрашнего дня в нашем доме будет обитать пятьдесят человек гостей, и я буду дорожить каждым мигом, который мне удастся провести с тобой наедине.

Элизабет вздернула брови. Они поспешили к дому.

Китти была очарована миссис Куртни. Та была едва ли не самой миниатюрной особой за столом для завтрака, но ни в коем случае не самой незаметной. Сидя по правую руку от хозяина дома, она вся искрилась от оживления, слушала и смешила его. Китти едва удавалось проявлять внимание к своим соседям по столу, она буквально сгорала от желания услышать, о чем говорит миссис Куртни.

Дарси серьезно расспрашивал гостью о здоровье членов ее семьи. Она сказала ему, что мистер Куртни, как можно видеть, позорно тучен. У ее тети, маркизы, ничего не изменилось, хотя у той и проявлялось традиционное в конце сезона недовольство своими протеже.

— Мне жаль слышать это, — заметил Дарси. Она засмеялась в ответ.

— Мистер Гловер был приглашен погостить в имение своей поклонницы, предлагающей ему патронат, которым он не может позволить себе пренебречь. Когда он осторожно сообщил эту новость леди Инглбур, та в ответ приказала ему ехать туда немедленно, дышать свежим воздухом и не возвращаться, пока не приобретет хоть какой-то цвет лица. После этого ее милость оглядела гостиную и заявила, что окружена (в этом месте лицо Эмилии изобразило чувства своей тети — смесь презрения и отвращения) бледными, нездорово одутловатыми мужчинами. Она почти разбила ему сердце.

Дарси смеялся.

Миссис Куртни добавила, не спуская с мистера Дарси глаз:

— Маркиза сказала: «Если я не могу видеть миссис Дарси, я не хочу видеть никого».

Дарси только склонил голову в легком поклоне. Миссис Куртни опять посмотрела лукаво на хозяина дома:

— Вам, мистер Дарси, здорово повезло! Он улыбнулся:

— Конечно. Я знаю.

— Леди Инглбур уехала в Дипдин без своей свиты. Естественно, я не имею в виду, что она отказалась от моих кузенов. Мисс Уиттэйкер с братом проведут с тетей три недели, сразу после посещения своих друзей в Сомерсете. Ее милость говорит, что она не может прожить пять месяцев в усадьбе на здоровой деревенской пище без щедрой приправы злости Перегрина. Эмилия отметила, с каким удовольствием мистер Дар-си выслушал это замечание.

Китти очень хотелось поговорить с Эмилией Куртни, но сразу же после завтрака Элизабет увезла подругу на прогулку по окрестностям в своем новом фаэтоне. Китти наблюдала из своего окна, как грум суетился вокруг них, укутывая им ноги пледом. Она видела, как Элизабет повернулась и заговорила с ним, когда тот прыгнул на узкую ступеньку сзади фаэтона. Кучер обернулся, вполоборота, он был явно удивлен. Грум спрыгнул и понуро стоял. Видно было, как Элизабет смеется. Он прыгнул на ступеньку снова, кучер, обернулся и вручил вожжи своей хозяйке. Они уехали все вместе.