Прочитав эти строки, Элизабет покачала головой. Она убедилась, что мистер Бингли сможет узнать о пребывании ее сестры в Лондоне лишь случайно.

Прошло четыре недели, а Джейн так его и не увидела. Она пыталась убедить себя, что ей все равно, но не замечать равнодушия мисс Бингли было уже просто невозможно. Каждое утро в течение двух недель ждала ее Джейн, каждый вечер придумывала для нее новое оправдание, и вот, наконец, гостя появилась, но мимолетность ее визита, а еще больше – перемена ее поведения положила конец самообману, к которому прибегала ее сестра. Письмо, посланное Элизабет, было хорошей иллюстрацией ее чувств:


«Дорогая моя Лиззи! Надеюсь, ты не будешь смеяться надо мной и не будешь радоваться со своей правоты, если я признаюсь тебе, что полностью заблуждалась относительно мисс Бингли и ее уважения ко мне. Но, дорогая моя сестра, хотя события и подтвердили твою правоту, не считай меня упрямой дурой, если я все равно скажу, что – несмотря на ее поведение – мое доверие было таким же естественным, как и твое подозрение. Я не понимаю ее оснований желать моей дружбы, но если подобные обстоятельства произойдут снова, то я уверена, что снова ошибусь. Только вчера Кэролайн нанесла мне ответный визит, а в промежутке я не получила от нее ни записки и ни строчки. Когда же Кэролайн, наконец, пришла, было очевидно, что у нее от этого никакого удовольствия. Бегло и формально извинившись за то, что не зашла раньше, она и словом не обмолвилась о желании вновь встретиться со мной, и вообще – в любом отношении это был настолько другой человек, – когда она ушла – я твердо решила прекратить наши отношения. Жаль, но я не могу не упрекать ее. Остановив на мне свой выбор, она, тем самым, поступила крайне плохо. Я со всей уверенностью могу утверждать, что все шаги к дружеским отношениям сделала именно она. Но мне все равно жаль ее потому, что она не могла не чувствовать ошибочности своего поступка, а еще – из-за моего твердого убеждения, что причиной этому было ее волнение за своего брата. Думаю, что мне не надо углубляться в объяснения; и хотя нам с тобой известно, что это волнение вполне безосновательно, все же, если она его чувствует, этим легко объяснить его отношение ко мне, значит, он дорог ей – и заслуженно дорог, поэтому какую бы обеспокоенность она не чувствовала, эта обеспокоенность является вполне естественной и достойной уважения. Однако я не могу понять ее опасений сейчас, потому что если бы он действительно испытывал ко мне какие-то чувства, то мы бы уже давным-давно встретились. Из сказанного ею я убедилась, что мистер Бингли знает о моем пребывании в Лондоне; однако из ее манеры разговора мне показалось, что она сама себя хочет убедить в его неравнодушии к мисс Дарси. Вот этого я никак не могу понять. Я не привыкла к резким высказываниям, но мне так и хочется сказать, что все это очень похоже на двоедушие. И я постараюсь гнать от себя всякую неприятную мысль и думать только о том, что приносит мне радость: о твоей любви ко мне и о неизменно добром отношении ко мне моих дяди и тети. Не медли и сразу же напиши мне. Мисс Бингли обмолвилась о том, что он уже никогда не приедет в Недерфилд и больше не будет его арендовать, но сказала она это как-то неуверенно. Но лучше об этом не вспоминать. Я очень рада, что ты получила такие приятные сведения о наших друзьях в Гансфорде. Пожалуйста, нанеси им визит – вместе с сэром Лукасом и Марией. Не сомневаюсь, что тебе там очень понравится.

Твоя – и т. д.»


Прочитав письмо, Элизабет несколько расстроилась, но присутствие духа восстановилась, когда она подумала о том, что Джейн уже не даст себя обмануть, по крайней мере, сестре мистера Бингли. Всякие же надежды на него исчезли целиком и полностью. Теперь наоборот: она была против любого обновления его ухаживаний. Он окончательно упал в ее глазах, и теперь (чтобы наказать его и хоть как-то утешить Джейн) Элизабет вполне серьезно надеялась, что мистер Бингли вскоре женится на сестре мистера Дарси, и – по словам мистера Викхема – она быстро заставит его жалеть о той, кем он пренебрег.

Примерно в это же время миссис Гардинер в своем письме напомнила Элизабет о ее обещании относительно мистера Викхема и попросила рассказать о нем, поэтому Элизабет в своем письме такие сведения ей послала, хотя сделала это неохотно и только для того, чтобы порадовать свою тетушку. Его явное небезразличие куда-то исчезло, его ухаживаниям пришел конец – объектом внимания мистера Викхема стала другая женщина. Элизабет была достаточно пристальной и наблюдательной, чтобы все это вовремя понять, но писала она о том, что случилось, не испытывая при этом слишком мучительных эмоций. Любовь еще не успела завладеть ее сердцем, и самолюбие ее было удовлетворено убеждением, что именно она стала бы его единственным выбором, если бы у нее было приличное приданое. Возможность быстрого приобретения десяти тысяч фунтов представляло наибольшую приманку девушки, которой мистер Викхем сейчас пытался понравиться; но Элизабет, которая была здесь менее беспристрастной, чем в случае с Шарлоттой, не упрекала его за желание стать богатым и независимым. Наоборот – это было вполне естественно; Элизабет прекрасно понимала, что мистеру Викхему не понадобятся титанические усилия, чтобы от нее отказаться, и была готова считать его брак с мисс Кинг шагом разумным и желательным для них обоих, поэтому она вполне искренне желала ему счастья.

Все это она поведала миссис Гардинер, а после изложения обстоятельств продолжила:


«Теперь я убеждена, дорогая тетя, что никогда по-настоящему его не любила, потому что если бы я действительно познала это чистое и возвышенное чувство, то сейчас одно его имя вызывало бы у меня отвращение и я желала бы ему всяческих невзгод. Но я не только испытываю к нему теплые чувства – я даже чувствую себя вполне безразличной к мисс Кинг. Вижу, что совсем не способна испытывать к ней хоть какую-то ненависть, более того – она кажется мне девушкой очень хорошей. Если бы я была влюблена, то чувствовала бы совсем по-другому. Моя бдительность мне пригодилась; конечно – если бы я была до безумия в него влюблена, то больший интерес вызвала бы у всех своих знакомых, но я не жалею, что осталась в тени. Такая популярность может дорого обойтись. Китти и Лидия воспринимают его отступничество болезненней, чем я. Они еще молоды и мало разбираются в жизни; им еще не доступно понимание того неприятного обстоятельства, что красивым молодым людям – так же, как и некрасивым, – надо на что-то жить».

Раздел XXVII

Январь и февраль прошли в Лонгберне без происшествий, которые были бы важнее уже упомянутых: редко случалось что-то интереснее прогулки в Меритон – иногда по грязи, иногда в стужу. С наступлением марта Элизабет должна была поехать в Гансфорд. Сначала она не слишком серьезно относилась к мысли об этой поездке; но на это, как оказалось, очень надеялась Шарлотта, поэтому со временем Элизабет приучила себя относиться к будущему путешествию с большим для себя удовольствием и с большей определенностью. Долгая разлука усилила ее желание увидеться с Шарлоттой и ослабила ее отвращение к мистеру Коллинзу. Эта поездка крыла в себе определенную новизну, а поскольку при не слишком дружелюбном отношении матери и не слишком сочувственном отношении к ней сестер дома Элизабет чувствовала себя достаточно некомфортно, то небольшая перемена была бы достаточно желанной сама по себе. Кроме того, эта поездка дала бы ей возможность хоть немного взглянуть на Джейн; короче говоря, назначенное время приближалось, и Элизабет совсем не хотелось, чтобы произошла какая-то заминка. Однако все шло как положено и в конце концов произошло согласно первоначальному плану Шарлотты. Элизабет должна была сопровождать сэра Уильяма и его младшую дочь. Впоследствии к замыслу добавилась такая приятная вещь, как ночевка в Лондоне, и план поездки с просто хорошего превратился в замечательный.

Единственную неприятность причиняла ей разлука с отцом, который, несомненно, должен был скучать по ней и который, когда пришла пора прощаться, очень не хотел, чтобы она ехала, поэтому попросил написать ему и даже пообещал прислать письмо в ответ.

Ее расставание с мистером Викхемом было исключительно доброжелательным, особенно с его стороны. Нынешние сердечные дела мистера Викхема не заставили его забыть, что Элизабет была первой девушкой, которая заслуженно возбудила его любопытство, первой сочувственно выслушала его рассказ, первой вызвала его симпатию; то, как он с ней попрощался и пожелал ей приятно провести время – напомнив при этом о значимости персоны леди Кэтрин де Бург и выразив надежду, что их мнения о ней и о ком-либо всегда будут совпадать, – свидетельствовал о его истинной заботе и заинтересованности, которые, как показалось Элизабет, всегда будут привлекать ее к мистеру Викхему и вызывать к нему искреннее уважение. Она рассталась с ним, будучи убежденной, что – женатый или нет – он определенно останется для нее образцом доброжелательности и дружественности.

Спутники, с которыми она отправилась в дорогу на следующий день, вовсе не были теми людьми, общение с которыми могло бы заставить Элизабет изменить свое мнение о мистере Викхеме в худшую сторону. Уильям Лукас и его дочь Мария, доброжелательная, но такая же пустоголовая, как и отец, явно были в состоянии сообщить ей что-то действительно интересное; разговаривать с ними было все равно, что слушать грохот фаэтона. Элизабет потешалась, когда люди говорили глупости, но она была знакома с сэром Уильямом слишком долго. Ничего нового о чудесном представлении его при дворе и вступлении в дворянство рассказать он уже не мог, а его любезности были такими же избитыми и устаревшими, как и рассказы.

Это было путешествие длиной всего в двадцать четыре мили, и начали они его очень рано, чтобы прибыть на Грейсчерч-стрит до полудня. Когда гости подъезжали к дому мистера Гардинера, Джейн из окна гостиной наблюдала за их прибытием, и когда они вошли в коридор, она была уже там и радушно их встретила. Элизабет, пристально всмотревшись в лицо сестры, с облегчением убедилась, что оно осталось таким же приветливым и так же пышет здоровьем. На лестнице скопилась стайка малышей, которым интерес по поводу приезда их кузины не позволил дождаться ее в гостиной, но которые не решались подойти ближе, ибо, не видевшись с Элизабет целый год, они чувствовали себя застенчиво. Повсюду царили радость и доброжелательность. День прошел очень приятно; утро – в суматохе и посещении магазинов, вечер – в одном из театров.

Элизабет умудрилась найти место рядом со своей тетей. Первой же темой разговора стала ее сестра; в ответ на свои попутные расспросы она больше с грустью, чем с удивлением узнала, что, несмотря на попытки держаться бодро, Джейн часто чувствовала себя подавленно. Однако резонно ожидать, что периоды такого настроения через некоторое время исчезнут. Миссис Гардинер рассказала Элизабет подробности визита мисс Бингли на Грейсчерч-стрит и пересказала содержание своих неоднократных бесед с Джейн, из которых следовало, что первая, по ее убеждению, разорвала их знакомство.

Затем миссис Гардинер переместила внимание своей племянницы на измену мистера Викхема и похвалила ее за проявленную ею стойкость характера.

– Но, дорогая моя Элизабет, – добавила она, – что за девушка эта мисс Кинг? Как-то не хочется думать, что он ухаживает за ней только из алчности, только ради денег.

– Ради Бога, тетя, разве есть разница в брачных делах между вожделением и трезвым расчетом! Кто знает, где заканчивается чувство и начинается корыстолюбие? На прошлое Рождество вы боялись, что он женится на мне, потому что это было бы с моей стороны глупо, а теперь вы готовы считать его алчным из-за того, что он ухаживает за девушкой, у которой лишь десять тысяч фунтов приданого.

– Скажи мне, что это за девушка – мисс Кинг, и я буду знать, что мне о нем думать.

– Мне кажется, что она очень красивая девушка. Я не вижу в ней ничего плохого.

– Но он не обращал на нее никакого внимания, пока из-за смерти своего отца она не стала обладательницей немалого приданого.

– А зачем обращать? Если не имело смысла завоевывать мое расположение из-за того, что у меня нет денег, то с какой радости он должен ухаживать за девушкой, к которой он был безразличен и которая бедна так же, как я?

– Но это как-то неделикатно – начинать свои ухаживания сразу же после такого печального события.

– У мужчины, который находится в стесненных материальных условиях, нет времени на весь этот элегантный декорум, который могут позволить себе другие люди. Если у нее нет возражений, то почему они должны быть у нас?

– Отсутствие возражений с ее стороны не является для него оправданием. Это лишь показывает, что ей самой чего-то не хватает – ума или такта…

– Хорошо, – сказала Элизабет, – судите, как вам заблагорассудится. Пусть так и будет: он – жадный, она – дура.

– Нет, Лиззи. Я совсем этого не желаю. Наоборот – мне бы совсем не хотелось, чтобы у меня сложилось плохое мнение о молодом человеке, который так долго жил в Дербишире.