Джейн Остин - Гордость и предубеждение

– Я знаю только, что если вы не засвидетельствуете ему свое уважение, то это будет крайне невежливо. Но я убеждена, что это не помешает мне пригласить его к нам пообедать. Вскоре должны вернуться миссис Лонг и Гулдинг. Вместе с нами это будет тринадцать – и ему как раз хватит места за столом.

Утешившись этим выводом, миссис Беннет смогла легче воспринимать грубость мужа, хотя ее очень удручало, что в таком случае все ее соседи смогут увидеть мистера Бингли раньше, чем они. Между тем день приезда приближался…

– Я вообще начинаю жалеть, что он приедет, – сказала как-то Джейн своей сестре. – И что из этого? Он мне абсолютно безразличен, зато противно, когда об этом только и будут говорить. Матушка хочет мне добра, но она не знает – и никто не знает, – как я страдаю от ее слов! С каким облегчением я вздохну, когда его пребывание в Недерфилде закончится!

– Как бы я хотела утешить тебя, – ответила Элизабет, – но тут совсем ничего не могу сделать, и ты это знаешь. В отличие от других, я не получаю удовольствия, призывая к терпимости тех, кто страдает; к тому же терпения тебе занимать не надо.

Мистер Бингли приехал. Миссис Беннет – с помощью слуг – умудрилась узнать об этом раньше других и тем самым максимально продлить для себя период волнения и суетливости. Она считала дни, оставшиеся до того времени, когда ему можно будет отправить приглашение, и изнывала от невозможности увидеть его раньше. Но на третье утро после прибытия мистера Бингли в Гертфордшир она увидела из окна своей гардеробной, как он заехал во двор и направился к дому.

Миссис Беннет немедленно позвала дочерей, чтобы поделиться своей радостью. Джейн, проявляя решительность характера, осталась сидеть за столом, зато Элизабет, чтобы доставить удовольствие своей матери, подошла к окну, посмотрела, увидела вместе с мистером Бингли мистера Дарси, потом вернулась к столу и села возле своей сестры.

– Там с ним какой-то джентльмен, мама, – сказала Китти. – Кто бы это мог быть?

– Наверное, какой-то знакомый, моя дорогая; откуда мне знать.

– Ба! – воскликнула Китти. – Кажется, что это именно тот человек, который был здесь с ним раньше. – Мистер… не помню его имени – такой высокий и гордый.

– Боже милостивый! Но это же мистер Дарси! Кто бы мог подумать! Что ж, каждый друг мистера Бингли будет у нас желанным гостем, но если честно – то один только его вид вызывает у меня отвращение.

Джейн удивленно и взволнованно посмотрела на Элизабет. Она почти ничего не знала об их встрече в Дербишире и поэтому сочувствовала своей сестре, представляя ту неловкость, которую Элизабет должна испытывать при их едва ли не первой встрече после того, как она получила от мистера Дарси объяснительное письмо. Обе сестры чувствовали себя достаточно неспокойно. Они волновались друг за друга и – конечно же – каждая за себя, совсем не слыша, как их мать продолжала рассказывать о своей антипатии к мистеру Дарси и о своем намерении быть с ним вежливой лишь потому, что он является другом мистера Бингли. Но Элизабет имела еще и те основания для беспокойства, о которых Джейн и догадываться не могла, поскольку она не показывала ей письмо от миссис Гардинер и не рассказывала о той перемене, которая произошла в ее чувствах к мистеру Дарси. Для Джейн он оставался человеком, предложение которого она отвергла и достоинства которого должным образом не оценила. Но для нее – потому что она знала гораздо больше – он был человеком, перед которым ее семья была в неоплатном долгу и к которому она относилась с симпатией не меньшей, чем Джейн к мистеру Бингли, хотя, может, и не такой нежной. Ее удивление от его приезда в Недерфилд, в Лонгберн, где он намеревался с ней встретиться, было не меньше, чем удивление от перемены его поведения, свидетелем которого она стала в Дербишире.

Лицо Элизабет, которое сначала стало бледным, ненадолго вспыхнуло сильным румянцем, а радостная улыбка добавила блеска в глазах, когда она в эти полминуты думала о том, что, видимо, его любовь к ней и его желание остались непреклонны. И уверенности в этом у нее не было.

«Сначала надо посмотреть на его поведение, – сказала она себе, – прежде чем на что-то надеяться».

Она сосредоточенно склонилась над шитьем, пытаясь унять свои чувства и не поднимая глаз, но взволнованная любознательность заставила ее поднять их и посмотреть на Джейн в тот момент, когда слуга приближался к двери. Джейн была бледнее, чем обычно, но спокойнее, чем она ожидала. При появлении джентльменов цвет лица Джейн изменился, однако встретила она их более или менее непринужденно, с уместностью поведения, равно свободного и от признаков высокомерия, и от ненужного рвения.

В ответ на их приветствия Элизабет сказала ровно столько, сколько требовали приличия, и снова взялась за шитье с энергичностью, которой оно вовсе не требовало. Только раз решилась она посмотреть на Дарси. Тот выглядел как обычно серьезным; ей показалось, что сейчас он вел себя, как в прошлый раз в Гертфордшире, а не так, как недавно в Пемберли. Правда, может, в присутствии ее матери он не решался быть таким непринужденным, как перед ее тетей и дядей. Это была неприятная, хотя и вполне вероятная догадка.

На Бингли она тоже посмотрела только украдкой, и за это короткое мгновение успела увидеть, что выглядел он довольным и смущенным. Миссис Беннет встретила его так любезно-усердно, что двум старшим дочерям стало за нее стыдно; особенно сильно это рвение выделялось на фоне холодной и церемонной вежливости, с которой она поклонилась его приятелю и поздоровалась с ним. Такое перепутанное отличие в отношении очень задело и крайне приятно поразило особенно Элизабет, потому что кому, как не ей, было известно, что именно мистеру Дарси обязана ее мать спасением своей любимой дочери от непоправимого позора.

Дарси же, спросив у нее о здоровье мистера и миссис Гардингов – на что она ответила не без некоторого смятения, – больше не сказал почти ничего. Он сидел чуть поодаль от Элизабет – возможно, это и стало причиной его молчания, потому что в Дербишире его поведение было другим. Там он имел возможность поговорить хотя бы с ее друзьями, если не мог поговорить с ней. А здесь прошло уже несколько минут, а он так и не выдал ни единого звука; когда же она, не в состоянии преодолеть любопытство, поднимала на него глаза, то видела, что он смотрит попеременно то на нее, то на Джейн, а то и вообще – на пол. Лицо мистера Дарси достаточно четко выражало большую задумчивость и меньшее стремление угодить, чем во время их последней встречи. Она чувствовала разочарование и сердилась за это на себя.

«А разве могло быть иначе? – подумала она. – Тогда зачем он приехал?»

Ей не хотелось говорить ни с кем, кроме него, и решиться заговорить с ним она не могла.

Наконец Элизабет спросила у него о его сестре, но на большее не решилась.

– Давно вас не было видно, мистер Бингли, – сказала миссис Беннет.

Он с готовностью согласился со сказанным.

– Я уже начала бояться, что вы больше никогда не вернетесь. Говорили же люди, что на Михайлов день вы окончательно собираетесь съехать отсюда! Надеюсь, однако, что это неправда. С тех пор, как вы уехали, у нас произошло много перемен. Мисс Лукас вышла замуж и живет теперь в другом месте. И одна из моих дочерей тоже. Наверное, вы об этом слышали или читали в газетах. Я знаю, что об их браке сообщали «Таймс» и «Курьер», хотя не так, как следует. Просто было написано: «Недавно Джордж Викхем сочетался браком с мисс Лидией Беннет», но ни полслова не сказано ни о родителях, ни о том, где она жила, и так далее. Это мой дорогой зять постарался с объявлением, никогда не думала, что он сможет такое выкинуть. Вы видели это объявление?

Бингли ответил, что видел, и не замедлил с поздравлениями. Элизабет же не смела поднять глаза. Поэтому как при этом выглядел мистер Дарси – она не знала.

– Конечно же, приятно, мистер Бингли, когда дочь удачно выходит замуж, – продолжила миссис Беннет, – но крайне неприятно, когда ее забирают далеко от дома. Она уехала с мужем в Ньюкасл, кажется, это где-то далеко на севере; им придется там жить, а как долго – я не знаю. Там стоит его полк; надеюсь, вы слышали, что он оставил милицию и поступил в регулярную армию. Слава Богу, ему помогли в этом друзья, хотя у него их не так много, как он заслуживает.

Элизабет знала, что все это устроил мистер Дарси, и поэтому от жгучего стыда готова была убежать куда глаза глядят. Однако вместо этого попыталась заговорить, и это удалось ей удивительно хорошо: она спросила у Бингли, долго ли тот собирался пробыть в их краях. Он ответил, что несколько недель.

– А когда вы перестреляете всю дичь в Недерфилде, мистер Бингли, – сказала миссис Беннет, – то, пожалуйста, приезжайте сюда и можете охотиться, сколько вам заблагорассудится, в угодьях мистера Беннета. Думаю, что он будет бесконечно счастлив предоставить вам такую услугу и прибережет для вас всех лучших куропаток.

При проявлении такого ненужного рвения стыд, который чувствовала Элизабет, стал просто невыносимым. Она была убеждена, что если бы сейчас возникла такая же замечательная перспектива, которая улыбалась им год назад, то все равно развязка была бы поспешно-быстрой и раздражающе-неприятной. В этот момент ей показалось, что даже годы счастья не смогут компенсировать ни ей, ни Джейн этих моментов жгучего позора.

«Чего мне хочется больше всего на свете, – подумала Элизабет, – это больше никогда не бывать в одной компании ни с одним, ни с другим. Не сможет их общество дать мне удовольствие, способное сгладить весь этот стыд! Не хочу больше видеть ни того, ни другого».

Однако тот позор, который не смогли бы компенсировать даже долгие годы счастья, вскоре стал существенно легче после того, как Элизабет заметила, что красота ее сестры быстро воскресила прежнюю симпатию ее бывшего кавалера. Некоторое время после прихода он говорил с Джейн очень мало, но потом его внимание к ней росло с каждой минутой. Он признал ее такой же красивой, как и в прошлом году, такой же приятной, такой же непринужденной, хотя и менее разговорчивой. Но Джейн очень хотелось, чтобы никакого отличия не было в ней замечено вообще, и поэтому ей казалось, что говорит она не меньше, чем обычно. Но голова ее была настолько занята тем, что происходит, что она не всегда замечала, когда она говорит, а когда – молчит.

Когда мужчины встали, чтобы уйти, миссис Беннет вспомнила о своем намерении выявить вежливость и пригласила их на обед в Лонгберн через несколько дней.

– Вы задолжали мне визит, мистер Бингли, – добавила она, – потому что когда прошлой зимой уехали в Лондон, то обещали сразу по возвращении пообедать со всей нашей семьей. Как видите, я вовсе не забыла; и говорю вам – я очень разочаровалась, что вы не вернулись, чтобы выполнить ваше обещание.

При этом воспоминании на лице Бингли появилось виноватое выражение, и он пробормотал что-то о делах, которые не дали ему возможности приехать. Затем они ушли.

У миссис Беннет было сильное желание попросить их остаться и пообедать вместе с ними в тот же день; но, несмотря на то, что у них всегда хорошо готовили, она не могла определить – хватит ли двух блюд для человека, на которого у нее были далеко идущие планы, и сможет ли она удовлетворить ними изысканный вкус и надменность того, у кого доход десять тысяч фунтов в год.

Как только они ушли, Элизабет решила прогуляться, чтобы хоть немного улучшить свое настроение, а другими словами – чтобы непрерывно рассуждать на темы, способные его только ухудшить. Поведение мистера Дарси очень удивило ее и вывело из себя.

«И действительно – если он пришел только для того, чтобы с серьезным или равнодушным видом молчать, то зачем он пришел вообще?»

Ни одно из объяснений не могло ее удовлетворить.

«Как любезно обращаться с моими дядей и тетей в Лондоне – так это еще можно, но почему же он не мог быть любезным со мной? Если он меня боится, то зачем сюда приходить? Если он ко мне уже безразличен, то почему же он молчит? Что за хитрости такие?! Не хочу больше о нем и думать».

Ее решимость продержалась непродолжительное время только благодаря приближению ее сестры, которая присоединилась к ней с радостным выражением лица, демонстрировавшем, что она больше Элизабет была довольна приходом визитеров.

– Теперь, – сказала она, когда первая встреча закончилась, – мне стало совсем легко. Я уверовала в свои собственные силы, и его приход больше никогда не заставит меня стушеваться. Я рада, что он придет к нам во вторник на обед. Тогда все смогут увидеть, что и он, и я встречаемся только как обычные и равнодушные друг другу люди.

– Равнодушные, дальше некуда, – сказала Элизабет и засмеялась. – Ой, Джейн, берегись!

– Лизанька, не думай, что я слабая и мне что-то угрожает.

– Думаю, что тебе сильно угрожает его любовь к тебе, которая может вспыхнуть с новой силой.