Чарльз коснулся губами лба супруги.

– Нед прав, сказав, что я не в состоянии был чем-нибудь помочь. Даже если бы я отправился в погоню за «Вызовом» со следующим приливом, то не сумел бы остановить их. Хвала Господу, все обошлось благополучно! И я согласен с тобой: самое благоразумное для нас – продолжать жить, словно ничего этого не было. Одного до сих пор не пойму: почему Морган не захотел проявить по отношению к нам любезность и не возвратил перед своей операцией нашу дочь в Танжер, где она была бы в безопасности?..

– Сэйбл настаивает, что была действительно очень больна, – напомнила графиня, но это не особенно убедило графа. – Теперь это не имеет никакого значения, – быстро добавила она, понимая, что затронула очень скользкую тему и муж может вспылить. – Сэйбл утверждает, что в течение всего плавания была в полной безопасности на борту судна Моргана. Он успешно выполнил свою миссию, а дочь вернулась домой. Надо успокоиться и забыть все это.

На губах Чарльза появилась улыбка, и его суровое лицо враз помолодело, и он напомнил Рэйвен того беззаботного молодого человека, которого она встретила много лет назад.

– Ты, как всегда, благоразумна, радость моя! – пробормотал он и поцеловал ее тонкое запястье, в том месте, где прощупывается пульс.

Рэйвен улыбнулась ему в ответ, и в глубине ее глаз вспыхнул огонек негаснущего чувства к мужу, но на душе у нее все же было тяжело. Все бы хорошо, но сдержанность и грусть Сэйбл тревожили ее. Она рассчитывала, что дочь придет и поделится с ней своими тревогами, но, похоже, девушка избегала откровенности.

Рэйвен снова выглянула в окно и глубоко вздохнула, наблюдая, как три темноволосые головы склонились над трогательно неуклюжим щенком, которого Сэйбл все еще держала на коленях. Ощущение потери чего-то очень ценного тревожило графиню, но она не в состоянии была объяснить даже самой себе, что же произошло. Однако она твердо решила, что, пока Сэйбл сама не придет к ней, она не станет ни вмешиваться, ни делиться своей тревогой с Чарльзом. Лучше оставить пока все как есть, чтобы дело прояснилось само собой, и тогда золотое лето в Нортхэде поможет снова наладить счастливую, безмятежную жизнь их семьи.

– Простите, милорд и миледи!

В дверях, неловко вытянувшись, топтался один из слуг, смущенный своим вторжением в личные покои графа и графини.

– В чем дело, Уильям? – Граф назвал молодого человека по имени, чем помог ему справиться с неловкостью. Рука графа лежала на плече супруги, но это отнюдь не смущало его.

– Там пришел мистер Уайклиф Блэкберн, – ответил Уильям, пытаясь не показать своего отношения к этому омерзительному человеку. – Я оставил его в Красном зале.

– Будь он неладен! – вздохнула Рэйвен, бросив взгляд на резные каминные часы. – Видимо, придется пригласить его отобедать с нами.

– Уайклиф всегда норовит приурочить свои визиты к тому времени, когда мы собираемся на трапезу, – сухо заметил Чарльз. – Ладно, Уильям, мы сейчас спустимся.

Слуга вежливо склонил голову.

– Как вам будет угодно, милорд. Да, я не сказал, что вместе с мистером Блэкберном приехала его мать.

Граф и графиня обменялись встревоженными взглядами.

– Летисия Блэкберн? – воскликнула Рэйвен. – Ведь она поклялась, что ее ноги больше не будет в Корнуолле!

– Пожалуй, пойдем к ним, – покорно вздохнул Чарльз. Рэйвен бросила тоскливый взгляд в окно. Эдвард и Лайм теперь о чем-то говорили, видимо, очень серьезном, а Сэйбл снисходительно поглядывала на них.

– Это ужасно, что Уайклиф так быстро возобновил свои ухаживания за Сэйбл!

– Хочешь, я отправлю его восвояси? – спросил Чарльз, весело блеснув глазами.

На щеках Рэйвен появились ямочки.

– Поистине, милорд, вы просто-таки пиратская душа! Иногда меня поражает, как вы можете так удачно играть роль аристократа! Уайклиф – наш сосед, – добавила она, – и хотя в качестве соискателя руки нашей дочери он неприятен нам, мы не проявим невежливости. В конце концов он гость.

– Клянусь, мадам, вряд ли кому-нибудь удастся настроить вас против Блэкбернов! Для этого у вас слишком мягкое сердце, – добавил Чарльз, хватая ее в объятия и целуя шейку, когда она пыталась пройти мимо него. – И я начинаю подозревать, что наша дочь унаследовала от вас эту особенность.

– Сэйбл достаточно разумна, чтобы понять, каким неблагоприятным выбором был бы для нее брак с Уайклифом, – нахмурила брови Рэйвен.

– Следовательно, – закончил тираду Чарльз, – я просто-напросто дам этому парню от ворот поворот!

Рэйвен тихо рассмеялась, представив себе, с каким удовольствием он бы сделал это! Все эти годы, которые они провели в уютной семейной атмосфере Нортхэда, поднимая на ноги своих детей, она знала, что под респектабельной внешностью мужа таится беспокойный искатель приключений, в которого она когда-то безумно влюбилась. Теперь, когда Чарльз полностью оправился после болезни, он, как прежде красавец и здоровяк, стоял подле нее, а она, как юная дева, потеряла голову, когда он, наклонившись, жадно облобызал ее, а затем, не торопясь, пошел вслед за супругой вниз.

Сэйбл без лишних слов поняла, что к ним пожаловал Уайклиф: достаточно было одного взгляда на мрачное лицо Парриса, когда тот пришел в сад сообщить, что графиня ждет их.

– У меня предчувствие, что приехал Уайклиф, – пробормотал Эдвард, как и сестра, прекрасно уловив все по выражению лица старого дворецкого. – Я прав, Пар-рис? – спросил он нахмурившись.

– Насчет чего, лорд Одли? – сухо спросил Паррис, притворяясь, что не замечает лукавого огонька в глазах молодого Монтеррея.

– Клиф Блэкберн здесь, не так ли? Дворецкий поджал губы.

– К сожалению, это так, сэр. Уильям провел его в Красный зал.

– Значит, он останется на обед! – застонал Эдвард.

– А Дэнни лежит наверху с простудой, – фальцетом вставил Лайм. – Как же нам выставить его без ее помощи?

– Никто не собирается никого выгонять, – твердо заявила сестра, но Лайм уловил насмешку в ее голосе. Это обрадовало его – с тех пор как Сэйбл вернулась домой, она почти не смеялась. Он пытался, как мог, ободрить ее: приносил ей из леса букетики ее любимых колокольчиков, маленьких щенят Дайны, – но не был уверен, что это поможет. Он подозревал, что причиной грусти Сэйбл был именно Уайклиф Блэкберн: ведь он не раз слышал разговоры родителей о нем с тех пор, как Эдвард и Сэйбл уехали в Марокко.

– Ты же не собираешься за него замуж? – спросил он сестру, опасаясь, что она ответит утвердительно, и вспомнив, что в беседах родителей о Сэйбл и Уайклифе постоянно звучали такие слова, как «обручение», и другие, не очень понятные.

– Конечно, нет! – строго сказал Нед, когда все трое торопливо шагали по ковровой дорожке длинного коридора, а Паррис учтиво следовал за ними.

– Мне хотелось, чтобы ты вышла за сэра Моргана, – добавил Лайм, неожиданно вспомнив, что во время серьезных разговоров родителей в кабинете отца они часто упоминали имя высокого капитана корабля. – Он мне очень понравился, – уверенно добавил он, не замечая волнения на лице сестры.

– Я вообще не собираюсь замуж, Лайм, – заявила она брату. – Ни сейчас, ни потом. – В ее нежном голосе прозвучали такие жесткие нотки, которых он еще не слышал у нее. Он нахмурился, удивленный ее реакцией. – А теперь пойди и умойся, – сказала сестра гораздо мягче, чтобы успокоить брата. – У тебя грязное лицо и сальные волосы. Я сейчас приду, – добавила она, обратившись к Эдварду.

Остановившись у небольшого столика в коридорчике, она сняла шляпу и, взглянув на свое отражение в настенном зеркале, закусила губу. Ей показалось, что эти затравленные глаза, глядевшие на нее, принадлежат не ей, а кому-то другому. После возвращения домой она отчаянно пыталась скрыть свою тоску от всех, и постоянные усилия стали изнурять ее. Она понимала, что долго скрывать это ей не удастся. «Боже мой, – думала девушка, – что сказать, когда они начнут задавать вопросы?»

Сэйбл думала, что ощущение ужасной пустоты в душе пройдет с приездом домой, но оказалось, что стало еще хуже. В разгар цветущего лета Нортхэд был умопомрачительно хорош! Комнаты с высокими потолками были залиты солнечным светом и танцующими бликами, отражающимися от ряби морских волн. Луга утопали в пестрых ароматных цветах. Во дворе можно было полюбоваться игривыми котятами и щенками, а возле конюшни – новорожденными жеребятами. Стояло то короткое и чудесное время года, которое Сэйбл особенно любила, но теперь чувствовала себя опустошенной и одинокой.

Даже в ту неделю, когда в Нортхэде эхо разносило веселый смех, всегда сопровождавший присутствие в нем Флер и Дмитрия, Сэйбл ничто не могло развеселить. Она надеялась, что время будет лучшим целителем, однако дни шли, а на душе у нее становилось все тяжелее. Она знала, что родители обеспокоены ее состоянием, но разве она могла сказать им, что причина ее страданий заключается в том, что ее настигла безответная любовь, такая же глубокая и сильная, какую они сами испытывают друг к другу.

– Леди Сэйбл?..

Она вздрогнула, испугавшись, что добрый Паррис увидит в зеркале ее глаза и поймет, как она страдает.

– Простите, Паррис. Меня ждут?

К ее радости, он промолчал по поводу ее странного поведения.

– Да, миледи. Они перешли в оранжерею.

Сэйбл поспешно пригладила локоны, растрепавшиеся, когда она сняла шляпу, и быстро пошла к гостям. Оранжерея, когда-то использовавшаяся в качестве теплицы для выращивания тубероз и орхидей, которые особенно ценил дед Сэйбл – Джеймс Бэрренкорт, стала любимым местом сбора семейства Сен-Жермен. Семья росла, места для растений стало мало, и наконец Чарльз решил построить теплицу для любимых цветов графини в другом месте.

Зато Лайм увлекался выращиванием овощей, и потому теплица быстро стала любимым местом овощеводов – графини и ее младшего сына. А в новую оранжерею, к радости Чарльза, не так давно приезжали эксперты из самого Кембриджа, чтобы осмотреть крупную коллекцию цветов Сен-Жерменов.

Несмотря на то, что старая оранжерея стала местом вечерней трапезы, Рэйвен все же сохранила там многие растения, хотя граф постоянно просил ее перенести их в новую оранжерею. Однако графа всерьез никто не поддерживал – так приятно было ужинать, вдыхая аромат роз и созерцая искрящиеся волны Атлантики через завесу зеленой листвы миниатюрных апельсиновых деревьев, росших в изящных вазонах. Летом, когда там становилось душно, открывались французские раздвижные окна, через которые проникал прохладный бриз, и запах моря смешивался с острым ароматом спеющих фруктов.

Когда в тот теплый вечер Сэйбл вошла в старую оранжерею, первыми ее приветствовали цветущие чайные розы самых разных оттенков, при виде которых на ее губах заиграла довольная улыбка, а затем возник Уайклиф Блэкберн, и улыбка тут же увяла.

– Добро пожаловать домой, в Нортхэд, леди Сэйбл! – приветствовал он ее, поднявшись из-за стола и пожимая обе ее руки.

– Благодарю вас! – пробормотала она, опустив глаза. Сэйбл уже успела забыть и его нездоровую бледность, и холодные, липкие руки.

– Как приятно, что вы снова с нами! – хрипло добавил Уайклиф, не замечая угрожающего блеска в зеленых глазах графа, которому был невыносим его интимный тон. Уайклиф не верил своим глазам: в девушке произошла разительная перемена, или он просто забыл, как она прекрасна? Нет, решил он, внимательно вглядываясь в нее, она действительно изменилась: стала еще краше. Жаркое африканское солнце придало ее светлой коже золотистый оттенок, и он пожирал глазами обнаженные плечи красавицы, выступавшие из широкого разреза узорчатого сатинового платья.

Уайклифу стало ясно, что Сэйбл уже не та невинная юная дева, которую он помнил. Она превратилась в чувственную женщину с пышными формами, и ему страстно захотелось вкусить сладость ее созревающего тела.

– О, миссис Блэкберн! – удивилась Сэйбл, заметив мать Уайклифа, которая сидела, сложив руки на коленях, на небольшой ярко-красной софе. – Я не знала, что вы вернулись в Корнуолл!

– Я приехала с кратким визитом, дорогая, – поспешно заверила ее Летисия Блэкберн. – Утром я снова уезжаю в Девон!

Ее эмоциональный тон напомнил Сэйбл, как вдова Блэкберн недолюбливает Корнуолл, постоянно жалуясь на ужасный климат и бесплодную землю побережья. После смерти супруга она тут же уехала в свой родовой дом, оставив Уайклифа одного в поместье отчима. Сэйбл помнила ее как тихое, робкое создание, но, судя по всему, она очень изменилась после смерти Джосиа Блэкберна.

Ее всегдашний строгий шиньон сменили аккуратные локоны, а наряд уже не был таким безвкусным, как прежде. Куда-то делась и суетливость, характерная для нее, когда она посещала Нортхэд со сквайром, и Сэйбл подумала, не был ли сам Джосиа виноват в том, что его супруга нервничала.

– Как приятно снова увидеть вас! – добавила Летисия, тепло улыбнувшись. – Я рада, что заехала в Нортхэд перед отъездом. Клиф говорил мне, что вы уезжали в Марокко. Представляю, сколько у вас накопилось впечатлений! Вы должны рассказать мне все об этом путешествии!