Мэрилайл Роджерс - Гордые сердца

В 1216-1217 годах французский принц Людовик вторгся в Англию, чтобы завладеть троном. Его притязания на корону были в лучшем случае сомнительны, но все же, приглашенный группой английских баронов, чувствовавших себя преданными, когда король Джон отменил Великую хартию вольностей почти сразу же, как скрепил ее печатью, принц сделал попытку захватить корону силой.

19 октября 1216 года король Джон умер, оставив после себя на троне девятилетнего сына Генриха (III), под регентством церемониймейстера Уильяма. Тот немедленно начал заручаться поддержкой некогда инакомыслящих баронов, чтобы те поддержали борьбу юного короля против вторгшихся французов.

В этом противостоянии ему — как и королю Джону — очень помог малоизвестный рыцарь по имени Уильям Келншемский, или Кэссингемский. Этот Уильям, весьма таинственная личность, почти затерянная во тьме веков, играл в той войне важную роль. Он был членом Суда Двора Семисот в Уилде[1] и, не питая особой любви к королю Джону, тем не менее еще меньше хотел, чтобы короной завладел иностранный принц.

Сэр Уильям проявил себя незаурядным борцом, так и не позволив французам, высадившимся в Пяти Портах, проникнуть сквозь густые леса Уилда и дойти до Лондона. Используя Уилд как свою базу, он наносил французам молниеносные удары, и вскоре отряды захватчиков отказались передвигаться дальше на юг и на запад. Людовик не мог справиться с этим воином, обладавшим резвым конем и твердым ударом, и хотя Уильям был всего лишь предводителем отряда простолюдинов численностью в тысячу человек, он оставался полноправным властелином этой лесной преграды.

Народ Англии, всегда предпочитавший смелого вожака незнатного происхождения, приветствовал его как своего героя. Для простых людей он стал Уилкином — Уилкином Уилдским.

С тех пор как Вильгельм Завоеватель захватил английскую корону, короли и бароны Англии — хотя большинство из них, конечно, понимали по-английски — говорили на более благородном, с их точки зрения, норманнском диалекте французского языка. Те из саксонцев, кто работали в их замках и городах, говорили на этом языке наравне со своим родным. Когда на престол взошел правнук Джона (Эдуард III), английские короли стали предпочитать английский язык французскому, простой же народ страны все это время продолжал говорить по-английски, и в конце концов этот язык восторжествовал над французским. Похоже, простые люди с окраин Уилда редко общались с власть имущими и потому мало говорили по-французски или не говорили вообще. (Те из особ знатного происхождения, которые бывали в Уилде, понимали, конечно, оба языка.)

Ноябрь 1216 года

Глупо, безмерно глупо! Еще одна тяжелая капля упала с кожаного грубого тента повозки на темный мех, которым Кассандра Гавр кутала шею. Ее прекрасному шелковому платью грозила серьезная опасность быть испорченным. Но даже в светлый и ясный день ни в коем случае не стоило отправляться в это путешествие, в чем она безуспешно пыталась убедить отца. А несогласие с деспотическим решением отца было немалым подвигом со стороны Касси: болезненная застенчивость мешала ей свободно разговаривать со всеми, кроме нескольких ближайших подруг.

С точки зрения отца, единственное, для чего нужны столь дорогие наряды дочерям, — это возможность сделать блестящую партию и укрепить важные семейные союзы. Он уже уладил брачные дела ее сестры Жанин, после чего почти сразу же занялся устройством ее собственной судьбы; но предполагаемый жених, моложе ее на десять лет, подхватил лихорадку и умер прошлой весной, не дожив двух лет до двенадцати, когда они должны были бы пожениться. Отца Касси очень подавило это событие — не из-за утраты юной жизни, а из-за потери союза с влиятельной семьей и, что еще хуже, из-за того, что его двадцатилетняя дочь осталась незамужней. Когда же Ги де Фо, отец мальчика, вдовец и наперсник короля Филиппа, предложил заключить брачный договор вместо мальчика, ее родитель, трепеща от радости, принял предложение. Но не Касси.

Вот уже несколько месяцев нежелательный брак маячил перед ней мрачной, зловещей тенью. То, что она презирала будущего мужа (который, говорили, уже извел трех молодых жен и доказательством «выдающихся» сил которого служил единственный болезненный сын), ровным счетом ничего не значило для ее семьи. Мать и братья увещевали ее, что она должна быть благодарна отцу за столь прекрасную партию. А то, что ее сестра оказалась несчастлива в подобном «блестящем браке», никто не принимал во внимание, и, разумеется, это не могло служить Касси предлогом, избежать брачного договора. Даже совершенное отчаяние, толкнувшее ее на бегство из дома, не смогло заставить ее семью отказаться от союза с влиятельными де Фо. Ее опрометчивый поступок привел отца в такую ярость, что он, не обращая внимания на очевидные опасности, запихнул ее в военную повозку и привез сюда, в Англию, с намерением как можно скорее осуществить свою идею с браком.

Предаваясь этим мрачным мыслям, Касси неловко пошевелилась на жестком деревянном сиденье и инстинктивно еще плотнее закуталась в меховое покрывало. Погода была так же безрадостна, как и ее настроение, и она не замечала красоты ярких осенних листьев, устилавших опушку леса. Тоскуя по своему дому на солнечном юге Франции, она испытывала лишь отвращение к этому влажному, холодному острову. Ей почти хотелось поскорее оказаться в лагере французов, осаждавших замок в Дувре. Там должно свершиться бракосочетание, которое хотя и страшило ее, но позволило бы ей незамедлительно вернуться во Францию. Даже невеселая мысль о том, что ей придется отправиться в устрашающую крепость Ги де Фо, а не в ее семейный замок, где обитали те несколько человек во всем христианском мире, с которыми ей было уютно, не уменьшала ее желания оказаться как можно дальше от этого мрачного места.

— Боже мой!

Касси устремила взгляд лавандовых глаз, ставших от тревоги темными, как аметист, туда, откуда исходил этот внезапный возглас, — на капитана из охраны ее отца.

Этот человек вдруг оказался неподвижно лежащим на лужайке, покрытой мокрой травой. Из левой стороны его груди, в потоке красной жидкости, бьющей ключом, торчала стрела. Страшная опасность подействовала на нее, как молниеносный удар. Она застыла. Стрелы падали сплошным стремительным ливнем. И все-таки, когда кучер повернул повозку в сторону, Касси оправилась от потрясения, вызванного ужасом, и спряталась в мехах. Но даже столь роскошное укрытие никоим образом не заглушило крика отчаяния, которым ее отец отреагировал на это бесшумное, смертоносное нападение.

Банда Уилликина! Хотя она ничего не видела, однако под звуки скрещивающихся лезвий и стоны раненых воображение ее рисовало живые картины. Да, на них, должно быть, напал устрашающий Уилликин Уилдский. Даже во Франции ходили слухи об этом рыцаре. Говорили, что он во главе большого войска простолюдинов непоколебимо удерживает густую полосу леса, возникая из его теней и нападая с молниеносной быстротой. Только вчера ночью она подслушала, как один охранник ее отца опасливо прошептал имя непобедимого воина, несущего смерть всем, в ком течет французская кровь!

— Святая Мария, Матерь Божья, спаси нас, умоляю! — Касси с досадой простонала. — Я не хотела путешествовать по земле, охваченной войной! Эгоистка, эгоистка, эгоистка!

Ее щеки тотчас залила яркая краска: как смеет она, неблагодарная дочь, молить Матерь Божью о благодеянии? Касси виновато каялась, умоляя Святую Мать быть к ней милосердной, и, не теряя времени, снова начала молиться о Божьей помощи в час опасности.

Вскоре наступила зловещая тишина. И все-таки Касси ждала. Она едва осмеливалась дышать, пока перепуганный ослик, запряженный в повозку, не остановился. Покусывая полную нижнюю губу и часто дыша, она выглянула из-под слабо защищавшего ее кожаного тента. Прежде всего, она увидела широкий кусок простой коричневой домотканой материи и обильно заштопанный защитный кожаный камзол. Переведя взгляд вверх, она увидела беспощадное лицо человека, державшего в руке угрожающе поднятый окровавленный меч. Уилликин?

Где-то в глубине души ее начало грызть совершенно необъяснимое разочарование. От знаменитого воина она почему-то ожидала большего, а не приземистой фигуры, редеющих волос и испещренного глубокими морщинами лица.

В следующее мгновение она поймала себя на том, что слишком долго рассматривает его и, должно быть, кажется ему глуповатой.

Ярко-розовая краска опять залила ее щеки. Под дерзким взглядом серых глаз, откровенно разглядывающих ее жалкую, съежившуюся фигурку, она выпрямилась. Удивившись самой себе, она подумала, что этот редкий проблеск мужества, конечно, чудо из чудес. Завернутая в мех, как в королевскую мантию, она заставила себя встретиться с прямым пристальным взглядом, утешая себя надеждой, что незнакомец примет ее румянец за краску гнева.

Только когда мужчина, пожав плечами, на мгновение отвернулся, она взглянула через его плечо и увидела большинство своих людей бездыханными. Касси тревожно огляделась и наконец увидела то, чего больше всего боялась, — ее отец лежал среди мертвых. Решительно переведя взгляд на предводителя, по-прежнему разглядывающего ее, она, к своему ужасу, осознала, что немногие уцелевшие ее спутники едва различимы вдалеке — они спасались бегством, оставив ее по-настоящему одну и полностью беспомощной.

Мех, как живой, вдруг скользнул по ее спине и неподвижной грудой опал на сиденье за нею.

— Кто вы? — осведомился Харвей у совершенно растерянной путешественницы, явно смущенной из-за эпизода с упавшим мехом и не уверенной, завернуться ли в него снова или проигнорировать, сохранив свое достоинство.

— А еще важнее, что вы здесь делаете?

По сапфировому шелку ее платья, тонким чертам лица и мягким рукам угадать ее благородное происхождение было так же просто, как и то, что она ни слова не поняла из заданных ей по-английски вопросов. Неприязненно прищелкнув языком, он повернулся к молодому воину своего отряда:

— Клайд! Возьми за поводья это жалкое животное и позаботься о том, чтобы его груз следовал за мной!

Хотя молодой человек, если ему приказать, мог изъясняться по-французски, Харвей решил, что все вопросы задаст потом другой, более подходящий для этого человек.

Не в состоянии смотреть на тех, в чьих руках она оказалась, Касси разглядывала голубой шелк своего платья, поврежденный дождем. Оказавшись в чужой стране, язык которой она не понимала, пленница Харвея с горечью сознавала, что к ней вернулась природная трусость. Где же бесстрашная леди Кассандра, которая, как фантазировала Касси, существует внутри ее незамысловатого и застенчивого существа? Касси называлась леди по праву рождения. И все-таки ей всегда доставлял неудобство этот титул, который, казалось, подходил лишь такой элегантной, уверенной в себе женщине, как ее мать, или любой другой энергичной женщине, пусть и с самой неподходящей для этого внешностью. Где же леди Кассандра? Ах! Она, безусловно, раздавлена робкой натурой Касси.

Убежденная в собственных недостатках и полная отвращения к себе, Касси собрала все свое мужество, чтобы побороть инстинктивное желание удрать, когда неуклюжий юноша, примерно ее возраста, положил грязную руку на край ее повозки. Он вспрыгнул на соседнее с ней сиденье и с таким вожделением взглянул на нее, что паническая дрожь пробежала у нее по спине.

«В тебе, может быть, нет ни красоты, ни отваги, но ты благородного происхождения, — твердо отчитывала себя Касси. — Не позорь же ничем свою благородную семью». Снова и снова повторяя про себя этот длинный и твердо заученный урок, она не обращала внимания на косые взгляды своего спутника, заковавшись, как в броню, в фамильную гордость: своей собственной у нее осталось мало. Она заставляла свою удручающе невыразительную фигурку держаться прямо и, вцепившись мертвой хваткой в дощатое сиденье под сапфировым шелком, покрывающим ее бедра, сохраняла эту гордую позу и когда грубая повозка двинулась вперед.

В зловещей тишине, нарушаемой лишь скрипом колес да стуком копыт по грязной земле, победоносные всадники везли в повозке свою добычу через нетоптаный луг, на котором не было и намека на ровную дорогу. При мысли, что они своим путешествием прорезают новую дорогу прямо к ужасным теням Уилда, Касси непроизвольно слабо застонала. Уилд — мрачный и пугающий лес, где никогда не знаешь, какой тебя ждет конец.

— Взяли заложника? Боже правый! — Недоверие в голосе Уилла сменилось сдерживаемым гневом. — Ну и зачем? — Он нетерпеливо провел пальцами по густым волосам, казавшимся еще чернее из-за мелкого дождичка, постоянно моросящего сквозь сплетающиеся над головой ветви.