прижимается ко мне, обхватывая меня за засаленный воротник защитного костюма.

Ощущая приближающийся свет и чистый воздух, я понимаю, что мы практически

выбрались наружу.

— А как же мои мама и папа? — умоляюще сморят на меня эти карие глазки.

— Мы сделаем все, что в наших силах, малыш.

Глава 13

Дилан

Не задумываясь, я прыгаю в первую попавшуюся скорую. Все моим мысли заняты

мальчишкой.

— Куда везете ребенка? Ближайший госпиталь Сент Луис. Показатели? —

спрашиваю у реаниматора.

— В пределах нормы. Вы мать ребенка? — задает он мне встречный вопрос,

игнорируя дальнейшие расспросы.

Как я могу ответить, что не смогла спасти его мать? Что теперь он сирота?

Закрываю глаза, пытаясь стереть из памяти окровавленное тело женщины.

— Я интерн в госпитале Сент Луис, — сглатываю ком в горле. — Мать ребенка не

удалось спасти. Я… Он… Мне просто необходимо знать, как ребенок.

Да, этот малыш, родился в рубашке. Там настолько все полыхало, и мне не понятно,

как он оказался невредим.

Машины скорой помощи перекрывают все движение. Около пяти автомобилей

движутся в направлении больницы. Такого гула сирен я не слышала за всю свою

практику. По рации диспетчер сообщает о выживших для того, чтобы их могли

распределить в госпитали. В окошко вижу знакомый поворот. Мы все-таки едем в мой

госпиталь.

Притормаживая, двери машины раскрываются, и я вижу доктора Ким.

— Микки Льюис, возраст шесть лет. Сотрясение мозга. Кровь на одежде ему не

принадлежит. При осмотре видимых поражений тела не видно, — выдвигает каталку.

Я выхожу, все еще держа в руках баллон с кислородом.

– Эта девушка сказала, что ваш интерн. Думаю, она нуждается в осмотре.

Я хочу возмутиться, но не могу вымолвить ни слова. Чувствую, как кто-то

обхватывает меня сзади. Мои руки уже свободны, а сама я сижу на асфальте. Меня всю

трясет. Вытягиваю руки вперед и вижу на них засохшую кровь. Закрываю глаза и не могу

стереть картину катастрофы: множество тел, обожжённые и окровавленные лежали на

тротуаре. Некоторые выглядели просто как куски мяса. Металлический запах крови не

дает мне дышать. Задыхаюсь, стуча зубами, и обхватываю себя руками.

Господи, там же были дети.

— Дилан, вставай, все хорошо, — голос отца, словно в тумане. — Маску, быстро.

Шевелитесь. У нее шок, — родные, теплые руки притягивают меня к себе, обнимают. —

Малышка, все хорошо. Давай, Дилан, дыши глубже.

— Там были дети, папа, — захлебываюсь от своих слез, — маленькие дети. Их

родители. Понимаешь? Папа они же… Их ведь больше нет, — уже вою с маской на лице.

Ощущение иглы пронзает мое тело. Начинаю дышать чаще и глубже. Мне просто

надо забыть произошедшее. Стереть из памяти. Но как это сделать? Мне приходилось

видеть разные травмы, но дети — мое самое уязвимое место. Я совсем не умею с ними

ладить. Однако, это ведь люди, которые только начинают жить.

Ощущаю, как замедляется мое сердцебиение, и я успокаиваюсь. Оглядываюсь

вокруг — все носятся и суетятся. Машины бесконечно прибывают и пострадавших на

каталках отвозят в госпиталь. Мой отец сидит на коленях и встревожено смотрит на меня.

— Дилан, мне необходимо бежать на операцию. Соберись, пожалуйста. Ты сейчас

нам нужна, — встает и быстрым шагом направляется в госпиталь. — Не подпускайте ее к

операционным. Пусть занимается мальчиком.

Поднимаюсь на ноги и медленно плетусь в госпиталь. Все палаты переполнены, в

воздухе витает густой запах крови и страданий. Доктора, медсестры и младший

медперсонал заняты пострадавшими.

— В какую палату положили Микки Льюиса? — спрашиваю я у регистратора.

Она поднимает на меня печальные глаза и ошарашено смотрит.

— Дилан, дорогая, — сочувственно произносит она. — Я думаю, тебе надо сходить

в душ и переодеться. А потом мы найдем твоего Микки.

Я смотрю на свою одежду, она вся перепачкана кровью. Чужой, запекшейся кровью.

Срываюсь с места и бегу в ординаторскую.

Двери лифта не успевают закрыться, когда входит Майкл. Он ничего не говорит,

просто смотрит. На нем повседневная одежда, значит, его вызвали на смену. Прислоняюсь

к дальней стене лифта и делаю глубокий вдох, затем считаю свой пульс. Двери

открываются, и мы вместе направляемся в сторону ординаторской.

Майкл молча подталкивает меня.

— Прими душ, я поищу во что тебе переодеться, — заталкивает меня прямо в

одежде в душевую кабину.

Резкий поток теплой воды, и я прихожу в чувства. Начинаю лихорадочно стягивать с

себя одежду, сбрасывая ее на пол. Я растираю свое тело настолько сильно, что, кажется, у

меня будут раны. Мне нужно забыть все это, как страшный сон. Я должна быть с

ребенком, мать которого я не смогла спасти. Я просто хочу помочь.

— Дилан, одежда на тумбе. Жду тебя снаружи. — Громко говорит Майкл.

Приведя себя в порядок, выхожу из душа и сушу волосы полотенцем. Все мои

ощущения и мысли крутятся около произошедшего.

— Много жертв? — хриплым голосом спрашиваю у Майкла, который затягивает

веревки на больничных штанах.

— По последним данным, погибло двадцать человек. Если тебе станет легче, спасли

многих. Какой то сумасшедший пожарный полез в огонь и вытащил семерых. В автобусе

многие с травмами, — спокойно отвечает он. — Я видел такие катастрофы. Это как боевое

крещение, понимаешь? Дилан, это госпиталь, и каждый день здесь происходит разное

дерьмо. Просто тебе еще не приходилось сталкиваться с таким масштабом.

— То есть, ты хочешь сказать, что отец защищает меня от подобного? — злобно

шиплю на него. — Папочкина дочка, вся такая изнеженная, и ее бережно оберегают от

такого, как ты выразился, дерьма? Втискивают везде, да? Помогают?

— Ничего подобного я не имел в виду. Просто сказал, что разное может случиться.

И, конечно, не каждому пришлось побывать в зоне действия. Но рано или поздно все мы с

этим сталкиваемся. И в дальнейшем, мы уже знаем, что делать, — все также спокойно

отвечает Майкл. — Пить хочешь? Я купил тебе кофе.

— Не хочу. Сам пей свой кофе.

Размашистым шагом направляюсь к двери. Но, резко разворачиваясь, направляюсь

назад к Майклу. Отдаю ему полотенце и забираю кофе:

— Знаешь, я передумала. Спасибо, друг.

— На здоровье, Дил, — смеется он. — Увидимся.

Мелкими глотками пью бодрящий напиток.

Я врач, в конце концов! И должна держать себя в руках. Это непрофессионально —

при всех распускать сопли. Не хочу, чтобы каждый мне указывал на то, что я изнеженная

дочка завотделением.

— И вот, я вернулась. Так, что на счет Микки Льюиса? — снова спрашиваю

регистратора.

— Только что перевели в «505» палату. Он спит. Распоряжение мистера Девиса,

чтобы ты была его лечащим врачом. — Протягивает мне планшет для росписи.

Набираю в легкие побольше воздуха, и быстро моргаю, чтобы снова не

расплакаться.

Отец хочет, чтобы я отвечала еще и за жизнь Микки. А если я и его потеряю?

— Мисс Барлоу, у мальчика сотрясение мозга. Перестаньте себя винить. Ребенок

уже знает, что его родителей больше нет. Ему сообщил мистер Девис. И первое что

спросил мальчик: где та мисс? Я думаю, это он спрашивал о вас, — повторно протягивает

мне карточку.

— Спасибо, я пойду к нему. — Благодарно улыбаюсь в ответ.

Мне очень хочется увидеть этого ребенка, в нем есть что-то родное. Выйдя из лифта,

я иду по тихому коридору, палата «505» находится прямо напротив сестринского поста.

Заглядываю в открытую дверь, Микки лежит с закрытыми глазами, его белокурые

длинные волосы, разметались по подушке. Между красиво очерченных темных бровей

пролегает морщинка, словно ему очень больно или он собирается заплакать. На его левой

щечке покоится красивая родинка.

— Я не буду больше плакать. Чего вы хотите? — грубо говорит он.

— Привет, Микки. Ты меня помнишь? Меня зовут Дилан. Я твой доктор и помогу

тебе в скорейшем выздоровлении, — я стою в дверном проеме, не решаясь войти в

палату.

Он медленно и мучительно открывает глаза.

— Проходи. И дверь закрой. Надоели ходить, — строго говорит он мне и снова

закрывает глаза.

Я чувствую себя школьницей. Тихонько закрываю дверь и подхожу к нему ближе.

— Ты мой доктор? Какая-то ты маленькая. Я помню, как ты мне помахала рукой,

видел тебя в окно. А потом… — его голос срывается, и вся мальчуковая дерзость вдруг

исчезает в его карих глазах. — Я… я знаю, мальчики не плачут... — его голос срывается,

он закрывает ротик ладошкой.

— Когда больно, плачут все — и мальчики, и девочки, и даже взрослые мальчики и

девочки... — Я сглатываю ком в горле. — Никто не знает, может, слезы и приносят какое-

то облегчение... Я могу обнять тебя?

Подсаживаюсь к нему на кровать, и он тут же бросается в мои объятия.

— Я так хочу к маме, — плачет малыш, — к маме и папе.

Крепче обнимаю ребенка и не могу подобрать слов. Слезы катятся по моим щекам,

пока Микки плачет в моих руках. Нам обоим нужны эти объятия, нам важно знать, что

есть кто-то, кому мы небезразличны, тот, кто поддержит нас.

Вот так, мы находим утешение, обнимая друг друга.

— Я не смогла спасти твою маму, — шепчу я.

— Я тоже не смог, — совершенно по-взрослому говорит Микки. — Только не

говори никому, что я плакал. Про тебя я тоже не скажу.

Беру салфетки со стола и протягиваю ему. Помогаю вытереть его заплаканные

глаза.

— Обещаю, никому, — протягиваю мизинчик, чтобы сцепить с его в знак клятвы.

Он опять обнимает меня, и мы сидим в полной тишине.

Глава 14

Кейн

Я обещал Микки спасти его родителей. Но мне это не удалось. К сожалению, не

удалось и Дилан. Если медики пытались вернуть к жизни его мать, то тело отца до сих пор

не обнаружено.

Мне известно, что значит потерять родителей. Знакомо это чувство. Чувство

одиночества, потери, безысходности. Хвала Господу, со мною рядом Джон. А кто есть у

этого мальчишки? Хоть кто-нибудь из ближайших родственников? Тот, кто сможет

обнять его, поддержать, купить подарки на День Рождения и Рождество? Я понятия не

имею. Знаю только, что мальчишка остался один, и никто не в состоянии заменить ему

родных маму и папу.

Мы еще долго разбирали то, что осталось от ресторана и вытаскивали тела.

Масштабы катастрофы поражали: более двадцати погибших. Меж тем моя голова была

забита другим. Практически без отдыха и передышки я разбирал обломки, прислушивался

и снова разбирал, в надежде отыскать выживших людей и выполнить свое гребаное

обещание, которое я дал мальчишке. Но чуда всё никак не происходило. Мне ничего не

оставалось, как решиться на отчаянные меры. Я и пара таких же отважных ребят

вызвались отправиться в сердцевину этого пекла, в объятия инферно. В тот момент мне

было абсолютно наплевать на собственную жизнь. Я понимал, что не смогу жить с

ненавистью к себе, из-за того, что поддался собственным страхам, и побоялся рискнуть

жизнью во исполнение своего долга.

В итоге, нам удалось вынести оттуда живыми еще семерых. Но среди них не было

отца Микки,

которого

я

так отчаянно

надеялся

спасти.

Казалось, что этот безумно долгий день никогда не закончится. Моя смена уже давно

подошла к концу. Но разве кто-то задумывается о рабочих часах, когда вопрос стоит о

спасении людей? Возможно ли представить, как хирург в разгар продолжительной

операции на сердце, взглянув на часы, снимет перчатки и маску, объявит о том, что его

смена закончена и уйдет домой?! Вот так и в моей работе: пока есть надежда на спасение

жизней — смена не заканчивается.