Вайолет Уинспир - Горек мёд

Свадебное платье было сшито из многих ярдов изумительного греческого шелка, волосы уложены серебристой короной из-под которой водопадом падала кружевная фата, покрытая узором из крохотных сердечек. Когда Домини шла от алтаря, опираясь на руку своего жениха, никому из собравшихся и в голову не пришло, что она выходит замуж не по любви, а из страха.

Через час они уехали на корнуэлльское побережье, от станции до маленькой виллы на берегу моря, арендованной Полем Стефаносом на неделю, оставшуюся до их отъезда в Афины. Ему всегда хотелось посмотреть западное побережье, так он сказал Домини, а теперь предоставилась такая возможность. Слуги Поля, грек Янис и его жена, уже находились на вилле, и потому в ней было уютно и удобно. День выдался относительно теплый для весны, но с заходом солнца с моря подул бриз, и Янис развел огонь в камине гостиной.

Войдя в комнату, освещенную пламенем камина, Домини впервые за весь этот день ощутила тепло. Поль скинул пальто и направился к бару, чтобы осмотреть его содержимое. Там он обнаружил пару бутылок с горлышками, завернутыми в золотую фольгу, ожидающих того, чтобы молодожены выпили их за интимным ужином.

— Молодчина Янис, не забыл про шампанское! — в его низком и таком необычном голосе прозвучала по-мальчишески радостная нотка.

Домини опустилась на колени перед камином, протянула руки к огню, разбрасывавшему голубые искры от горящего плавника. Волосы медового цвета рассыпались сверкающим крылом и полузакрыли профиль, скрыв выражение ужаса, мелькнувшее на лице при словах Поля. «Это все равно, что выпить дурман,» пришла ей в голову сумасшедшая мысль.

— Позволь, я помогу тебе снять пальто, — Поль поднял ее на ноги, ловко расстегнул кремовое шерстяное пальто и снял его.

Она провела пальцами по волосам, и Поль насмешливо взглянул на нее.

— Большинство женщин после путешествия на поезде сейчас озабоченно вертелись бы перед зеркалом, причесываясь и прихорашиваясь, — заметил он. — Я начинаю подозревать, Домини, что ты совершенно лишена тщеславия или, наоборот, слишком уверена в себе. Не этим ли объясняется кажущееся равнодушие к тому, что ты красива?

Домини устало слушала, повернувшись к нему лицом, на котором с огромным трудом удерживалась маска спокойной и холодной собранности. Ей казалось, что холод пронизывает ее до самого сердца, а мысли в это время метались лихорадочно, как будто разум отказывался осознать, что она на самом деле находится в Корнуэлле и вышла замуж за этого человека.

— Поль, ты на самом деле собираешься довести это до конца — этот… этот брак, на который ты меня вынудил? — Слова сами собой сорвались с губ, она просто не могла их удерживать.

С холодным, подчеркнуто безразличным видом он вынул портсигар и протянул ей.

— Я дал тебе возможность выбора, моя дорогая, — он выпустил из ноздрей дым. — Я вовсе не заставлял тебя идти к алтарю с пистолетом у виска.

Выбор? Домини содрогнулась, услышав это слово. Неужели он верил в то, что говорил?

Ее голубые глаза потемнели от страха и растерянности, она внимательно вглядывалась в его лицо. Наконец взгляд остановился на шраме, пересекавшем его правый висок. Казалось, только этот шрам и придавал ему вид живого человека, только он и свидетельствовал о том, что Поль уязвим, по крайней мере, физически.

— Я-я не могу поверить, что ты такой каменный, Поль, — воскликнула она. Но ты ведешь себя будто так оно и есть. Как будто тебе нет дела до того, что ты силой ворвался в мою жизнь и оторвал ото всего, что мне дорого, только для того, чтобы я стала., твоей игрушкой! Неужели ты думаешь, что я прощу это и что когда-нибудь ты станешь мне нравиться?

— Ты говоришь, как похищенная сабинянка, дорогая моя. — Он стряхнул в камин пепел с сигареты, а золотистые глаза его непонятно улыбались. — Я прекрасно знаю, как ты ко мне относишься, но нравиться — это тривиально, а у меня нет времени на тривиальности. У меня немного слабостей, Домини, и одна из них — любовь к необычайному, редкому, а ты, как я считаю, существо редчайшее. Ты очаровательна, но не суетна, есть в тебе какая-то тайна, за чем может прятаться что угодно: лед или пламя. Он поднес ко рту сигарету и глубоко затянулся.

— Я хотел тебя с того самого момента, когда мы познакомились в Фэрдейне. Он поймал ее взгляд и, удерживая его, продолжал:

— Когда я обнаружил подлог твоего кузена, я помчался в Фэрдейн в сумасшедшей ярости, твердо настроенный рассказать твоему дяде о том, что натворил его ничтожный сын, а там встретил тебя. Когда я последний раз был в Англии, ты все еще училась в школе, но именно в тот мой приезд ты вошла после прогулки по вересковой пустоши и ветер превратил твои губы в розу, а глаза в драгоценные сапфиры. Я смотрел на тебя, и видел не девочку-школьницу, а невесту, и с того самого момента преступная ошибка твоего братца стала орудием в моих руках.

Ты отшатнулась, Домини, но я надеялся, что мне не придется воспользоваться этим орудием. Надеялся, что сможешь… во всяком случае, ясно, что ты относишься ко мне как к жестокому греку, нанявшему твоего кузена менеджером одного из филиалов империи Стефаносов…

Тут он помолчал, и от звука зашипевшей смолы из развалившегося соснового полена на шее Домини задрожал и забился нерв.

— Я хотел тебя, Домини, — улыбка на лице Поля казалась какой-то странной, невеселой, — и готов был платить любую цену.

Она содрогнулась от отвращения к его жестокой откровенности, сознавая в то же время, что, если бы он говорил ей о любви, она не чувствовала бы ничего, кроме презрения. Она растерянно смотрела на него, как и в первый день их встречи в Фэрдейне, когда инстинкт моментально предупредил ее, что он представлял для нее угрозу: это лицо языческого бога, полыхающее взглядом золотых тигриных глаз, и круто завивающиеся волосы, напоминающие нежную шкурку черного каракуля.

Она невольно попятилась, почувствовав опасность, излучаемую его спокойно развалившимся в кресле у камина телом.

— Я н-не думаю, что смогу довести это до конца, Поль, — голос ее дрожал, хотя она и старалась говорить твердо. — Ты поставил меня в такое дикое положение, это жестоко, и ты совершенно бесчувствен по отношению ко мне.

— Твоя собственная гордость заставила тебя сделать все, чтобы не видеть имя Дейнов замаранным в криминальном деле, — заметил он. — И почему это я должен жалеть тебя, когда я скорее восхищаюсь тем, что ты готова пройти сквозь огонь, только бы дорогие тебе люди не были замараны грязью? — Тут он швырнул наполовину выкуренную сигарету в камин и шагнул к ней. Она отступила к самому краю большого дивана, такая тоненькая и беспомощная в его сильных руках.

— Ну же, не такое уж я чудовище, — тихо проговорил он, и она увидела золотой огонек, вспыхнувший в глубине его глаз, опушенных густыми черными ресницами. — Я могу быть очень неплохим, особенно рядом с таким очаровательным созданием. Ты так прекрасна, так полна гордости… и ледяного огня.

С неожиданной силой Поль прижал ее к себе и дотронулся губами до нежной ямочки на шее, которую слегка прикрывало кружево блузки. Губы были ищущими и теплыми, и Домини почувствовала, как он вздрогнул, едва коснувшись лицом ее нежной кожи. Когда он овладел ее губами, в уголках ее глаз появились слезы. Слезы по той девочке, которой она уже больше никогда не будет. Слезы по невесте, которую он купил.

Наконец его теплый, резко очерченный рот оторвался от ее губ, голова ее пассивно лежала на его твердом плече, она глядела на него глазами ребенка, ожидающего незаслуженного наказания. Поцелуй не тронул ее, но показал, насколько сильно он жаждет ее!

— Моя маленькая Anglitha, ты навсегда перестала улыбаться? — насмешливо поинтересовался он. — Ты всегда собираешься смотреть на меня с таким упреком?

— А чего ты ожидал, — спросила она, — взгляда, полного нежности?

— Интересно, как ты выглядела бы с глазами, полными нежности? — Он провел кончиком пальца по нежному изгибу ее щеки, палец задержался в уголке рта, вспыхнувшего от его поцелуя и дрожащего, как будто она была готова расплакаться. Руки, обнимавшие ее, стали нежнее.

— Я не прошу любить меня, Домини, — сказал он, — но не надо так уж сильно ненавидеть.

— Я тебя презираю! — яростно воскликнула она, возмущенная прикосновениями его рук и тем, что он был самым красивым изо всех виденных ею мужчин, несмотря на шрам над его правым глазом. Красивым и безжалостным!

— Ну что ж, — сказал он и, коснувшись губами виска, отпустил ее, так как послышался звон посуды на подносе, с которым вошел в комнату Янис.

Слуга поставил поднос на низкий столик у дивана, и Домини села разливать чай. На ее застывшем лице выделялись только глаза и губы.

Поль снял виллу с обстановкой, и по тому, как все в ней выглядело, Домини поняла, что это стоило немалых денег. Деньги пугали ее: они превратили его в человека, считавшего, что можно купить все, не знавшего или не желавшего знать, что есть вещи, которые невозможно купить, — такие, как любовь и честь, а именно это она обещала ему сегодня в церкви, во время венчания.

— Я рад, что ты не забыл о шампанском, Янис, — заметил Поль, когда слуга выпрямился, поправив дрова в камине. — Мы обязательно выпьем его за свадебным ужином. Не сомневаюсь, Лита приготовила для нас что-нибудь особенное, верно?

Взглянув, Домини увидела, как серьезный грек расплылся в улыбке. Он был человеком немногословным, очень преданным своему хозяину. После заверений, что свадебный ужин будет готов через час, он неслышно удалился из комнаты.

Домини передала Полю чашку. Он отхлебнул напиток и сказал с усмешкой:

— Интересно, смогу я когда-нибудь привыкнуть к английскому чаю?

— Почему же ты не заказал кофе? — холодно поинтересовалась она.

— Знаю, что ты, моя дорогая, предпочитаешь чай. Он присел на ручку дивана, и ей пришлось пересилить себя, чтобы не отодвинуться. Горячий сладкий чай придал ей сил, но она не чувствовала благодарности за то, что он заказал для нее чай. Она твердила себе, что станет ненавидеть все, что он даст ей, каждая вещь будет для нее свидетельством его собственности, как сегодня белое платье и вуаль. Вуаль, от древности приобретшая цвет слоновой кости, присланная из его дома на острове Анделос в Ионическом море. Не глядя на него, она сказала:

— Ты сжег поддельные чеки, как обещал мне?

— Пока еще нет.

И когда она быстро взглянула на него, он слегка улыбнулся.

— В эту милую головку может придти мысль сбежать от меня, так что обличающие чеки пока остаются несожженными… до завтра.

Она отчаянно покраснела, слишком ясно понимая, что он хотел сказать.

— Т-ты обещаешь сжечь их завтра? — почти совершенно невнятно проговорила она, а ее нежная светлая кожа все еще горела от прихлынувшей крови.

— Сожгу их при тебе, — заверил он. Через несколько минут они поднялись наверх переодеться к ужину. Их комнаты были оформлены в сиреневых тонах, и к каждой спальне примыкало по отдельной ванной комнате. Домини постаралась задержаться в ванной комнате до тех пор, пока не услышала, как закрылась дверь его спальни, и она поняла, что Поль, приняв ванну и переодевшись, отправился вниз. Тогда она, завернувшись в огромное сиреневое полотенце, вышла в свою спальню. Подойдя к туалетному столику, Домини увидела ювелирную коробочку, которой здесь не было до ее ухода в ванную комнату. Она смотрела на этот футляр так, будто он мог броситься на нее и укусить. Это принес Поль, и она подумала было перенести футляр нераскрытым на туалетный столик мужа, но в следующее мгновение с содроганием сообразила, что он силой заставит ее надеть то, что там находится.

Она с большой неохотой сдвинула крышку и на подстилке из жемчужного шелка обнаружила изысканную брошь сердцеобразной формы из жемчуга и нескольких рубинов, падавших, как капли крови, из раненого сердца. Были там и такие же клипсы.

Домини смотрела на гарнитур, который своей изысканной красотой, казалось, насмехался над ней. Потом она выхватила брошь из футляра, швырнула через всю комнату и, захлебнувшись слезами, упала на кровать. Она плакала так горячо и горько, как никогда еще не плакала за всю свою жизнь в Фэрдейне. Домини любила этот дом, ее никогда не беспокоило даже то, что приходилось вести хозяйство на весьма ограниченные средства. Она была сама себе хозяйка, обожаемая племянница Мартина Дейна, относившегося к ней, как к дочери, с тех самых пор, когда она совсем еще ребенком появилась в его доме после гибели родителей…

Продолжая плакать, она села на кровать. Сдвинула с мокрых щек растрепавшиеся волосы и с оглушительно колотящимся сердцем уставилась на дверь в смежную спальню. Поль сказал, что уничтожит чеки завтра, значит, они должны находиться здесь, на вилле, в его комнате! Забыв о слезах, она вскочила с кровати и бросилась к двери. Она найдет чеки, уничтожит их и будет свободна от Поля Стефаноса! От этой мысли у нее едва не выскочило из груди сердце. Вилла находилась довольно близко от Лоуэ, и она наверняка смогла бы снять там номер на ночь.